.
Кордис вздрогнул, и камень вонзился ему под ребра.
– Грех Темного Робадура – это благодать Светлого Робадура, и они едины, – сказал Кребс. – Знаешь, Институт превратил миф в науку. Темный Робадур – это общевидовая личность, олицетворенный инстинкт. Светлый Робадур – это человеческий потенциал этих созданий. Он связывает Темного Робадура символами и удерживает его ритуалом. Он делает это с любовью, ради превращения своего народа в людей.
– С любовью, страхом, болью и смертью, – заметил Джим.
– С болью и смертью. Те, кто умер сегодня ночью, были животными. Те, кто умрет завтра, будут несостоявшимися людьми, которые осознают, что умирают, – ответил Кребс. – Но послушай их песню.
– Я слышу ее. Я понимаю их чувства, спасибо тебе за это, Кребс, – сказал Джим. – Только мальчики?
– Да, девочки получат половину хромосом от своих отцов. Они получат весь эффект отбора, за исключением той части, которая специфически относится к мужской Y-хромосоме, – пояснил Кребс. – Они останутся без греха, связанного с Темным Робадуром. Это создаст психологическую разницу.
– А. И вы, люди из Института, начинаете эти ритуалы на планетах гоминидов, делаете их самоподдерживающимися, как разжигание уже разведенного костра, – медленно произнес Джим. – Культурный шок – это ложь.
– Не ложь, а полезная дымовая завеса.
– Ох, Кребс, спасибо тебе. Кребс… – Джим понизил голос, и Кордис напрягся, чтобы расслышать: – …как ты считаешь, может ли Светлый Робадур обладать сверхчеловеческим потенциалом?
– Я надеюсь, что он может таким стать, – ответил Кребс. – Теперь вы знаете всю меру нашего предательства. И на этом я вас оставлю.
Его шаги затихли вдали. Впервые заговорил Лео.
– Джим, я боюсь. Мне это не нравится. Ритуал сделает нас сверхлюдьми? Что это значит?
– Мы не можем знать. Ты бы спросил у обезьяны, что значит «человек»? – ответил Джим. – Наши пращуры сумели развить себя в качественно иной вид. Потом они остановились, но этого не следовало делать. Я надеюсь, что на одной из планет гоминидов произойдет развитие через человека к качественно иному виду. – Он рассмеялся. – Эта возможность – тайна, которую мы должны сохранить.
– Мне это не нравится. Я не хочу быть сверхчеловеком, – сказал Лео. – Мистер Кордис! Мистер Кордис, что вы думаете?
Кордис не ответил. Зачем позволять проклятому Андрису снова оскорблять его? Кроме того, он не знал, что и думать.
– Он в обмороке или мертв, бедный толстый старый ублюдок, – сказал Джим. – Лео, все, что делает ритуал, это заставляет тебя доказывать свою человеческую сущность, свою мужественность, точно так же как это приходится делать мальчишкам. Мы ведь обладаем мужественностью только благодаря случайности при оплодотворении.
– Мне это не нравится, – отозвался Лео. – Эти сверхчеловеческие штучки. Это… аморально.
– До них еще сто тысяч лет, – ответил Джим. – Но мне это нравится. Что мне не нравится, так это думать, что история галактической жизни пойдет вверх, а потом навсегда остановится на таких, как старина Уолли-малыш.
– Он не так уж плох, – сказал Лео. – Я надеюсь, он все еще жив.
«Да жив, черт бы побрал вас обоих!» – подумал Кордис. Джим и Лео перестали разговаривать.
Ниже по склону голоса жрецов стихли, и мальчики в одиночестве допевали свою обретшую слова песню сотворения мира. Белая Полоса исчез. Небо над огромной скалой побледнело, а на горизонте появились яркие планеты. Кордис почувствовал, что его лихорадит. Он погрузился в полудрему.
И увидел развернутую веером сеть из золотых линий. Узлы утолщались, превращаясь в рыб, ящериц и людей. Голос прошептал: Вся жизнь – это непрерывная цепь во времени. От сына к отцу червь жизни, не прерываясь, тянется в прошлое, к изначальному океану. Ради тебя жизнь склонилась перед сексом и смертью. Ради тебя она вдыхала ледяной воздух слабыми легкими. Ради тебя она терпела боль от гравитации в костях, слишком слабых, чтобы ее выносить. Десять тысяч твоих волосатых пращуров один за другим прошли через испытание болью и ужасом, чтобы сделать тебя мужчиной. Зачем?
Я не знаю зачем.
Ты мужчина?
Что такое мужчина? Я мужчина по определению. По естественному праву. В результате случайности при оплодотворении. Что еще такое мужчина?
Два миллиона лет бьются о тебя прибоем, Уолтер Кордис. Двадцать тысяч кулаков твоих волосатых пращуров грохочут по тебе, как по двери. Открой им путь или будешь разбит.
Я не знаю пути. Я сбился с дороги.
Сквозь туман сна он бежал от своих волосатых предков. Но это они сохранили целыми пучки сухой травы, которые связывали его ужасающей прочностью смысла. Это они укрепили камешек, который раздавил его тяжестью горы символов. Ни на мгновение он не переставал осознавать их присутствие.
К полудню пасмурного дня жажда стала еще большей мукой. Кордис едва слышал жужжание насекомых, которые питались его запекшейся кровью и сукровицей. Но он слышал каждый всплеск и журчание охраняемой жрецами воды, стекавшей по склону. Еще слышал, как умирали мальчики, чья животная жажда пересиливала ненадежную новую связь с символами.
«Выживают лишь те, кто помнит, что означают пучки травы, – подумал Кордис. – Бедные про́клятые дети! Уметь страдать и преодолевать свои инстинкты – значит жить и быть человеком».
Голоса Джима и Лео то появлялись, то исчезали из его лихорадочных снов. Спина уже онемела там, где в нее впивался камень.
Роза заката венчала огромную скалу над заводью, когда Белая Полоса погнал Кордиса своей дубинкой вниз по склону. Тот прихрамывал и растирал спину, а каждый сустав и мышца его измученного тела болели и требовали воды. Джим и Лео выглядели неплохо. Кордис хмуро промолчал в ответ на их приветствия. «Обойдусь перед смертью без их чертовой жалости», – подумал он. И отошел к группе местных мальчишек, стоявших у каменного края водоема. Их тонкие губы подергивались, а плоские ноздри раздувались и принюхивались к запаху воды. Кордис тоже шмыгнул носом. Он увидел, как Кребс, все еще в маске из веток и перьев, прошел через шеренгу жрецов и заговорил с Джимом.
– Вас всех бросят в воду, Андрис. Что касается мальчиков, Темный Робадур должен довести тело до берега, иначе они утонут. Светлый Робадур должен не позволить телу напиться, иначе их забьют дубинками. Эти двое должны действовать сообща. Понимаешь?
Джим кивнул, и Кребс повернулся к жрецам. «Эти дети не смогут такое проделать, – подумал Кордис. – Я и сам не смогу». Он потряс руку мальчика, стоявшего рядом, и посмотрел в испуганные карие глаза. «Не пей», – попытался сказать Кордис, но горло слишком пересохло, чтобы говорить. Он улыбнулся, кивнул и сжал губы пальцами. Мальчик улыбнулся в ответ и повторил его жест. Следом и остальные мальчики проделали то же самое. Кордис осознал, что его охватило странное чувство. Похожее на любовь. Как будто они все были его детьми.
Затем влага охладила его тело и лицо. Он поплыл по-собачьи, прикусив язык, чтобы не сглотнуть. Белая Полоса выдернул его обратно на берег, и Кордис услышал позади ужасные крики и глухие удары дубинки. Слезы защипали ему глаза.
Затем, хромая и спотыкаясь, он спустился в темный овраг. На крутых участках юные аборигены поддерживали его за руки и помогали. Миновав заросли ив, Кордис увидел костер возле окруженной кустарником ямы. Там стояли их женщины. Они выглядели вполне нормально. Кордис пошел с мальчиками к яме.
– Уолли-малыш! Не позволяй им навредить тебе! – закричала Марта.
– Заткнись! – рявкнул Кордис. Крик разорвал его склеенное горло.
Мальчики встали в круг лицами наружу и принялись танцевать вокруг ямы. Жрецы танцевали в большем круге лицами внутрь, двигаясь в противоположном направлении. Кольца разделяло расстояние в десять футов. Жрецы выли и махали руками. Кордис очень устал. У него болела пятка, а на спине, по ощущениям, вырос горб. Каждый раз, оказавшись напротив, Белая Полоса выл и указывал на него. Кордис видел Марту, когда проходил мимо освещенной огнем площадки. Внезапно один из жрецов прыгнул вперед и вытащил соседнего с Кордисом мальчика в пространство между кольцами танцующих. Кордису пришлось двигаться дальше, но он услышал крики и удары дубинки. Когда он завершил круг, то увидел, как обмякшее тело швырнули между танцорами в яму.
Жрецы хватали новых мальчиков, заставляли их вставать на колени и что-то проделывали. Если мальчики не могли этого вынести, их убивали. Но даже если они выдерживали, жрецы бросали их в яму. «Я должен это вынести, – подумал Кордис. – Иначе меня убьют». И тут Белая Полоса взвыл, прыгнул и схватил его.
Бросил на колени.
Уложил правую ладонь Кордиса на плоский камень.
Отвел в сторону мизинец.
«Его размозжат камнем! Не смогу это вытерпеть!»
Возмущение взорвалось воплем боли. Скрытая сила взревела, почти превращаясь в действие. Но после появились волосатые пращуры, заставили потомка замолчать, и он выдержал. Белая Полоса перегрыз сухожилия зубами, и, когда палец был оторван, а культя прижжена тлеющим углем, жрецы бросили Кордиса в яму.
Он чувствовал, как рядом с ним падали другие тела, и волосатые пращуры подошли совсем близко. Окружили его, усмехаясь и шепча: «Ты мужчина. Твой путь открыт». Кордис чувствовал себя отлично – уверенным, умиротворенным и сильным, как никогда раньше. Он хотел удержать это ощущение и, опасаясь потерять его, старался не слушать звавший его голос Джима. Но тот не умолкал, поэтому Кордис открыл глаза и поднялся на ноги. Лео и Джим ухмыльнулись ему.
– Знал, что у тебя получится, старина, и я рад, – сказал Джим.
Новое чувство не покинуло Кордиса. Он ухмыльнулся в ответ и пожал своим друзьям окровавленные руки. Вокруг ямы над их головами по сваленному в кучу кустарнику затрещало и запрыгало красное пламя.
Вокруг нового костра начали петь жрецы, и Кордис мог видеть, как они прыгают в фантастическом танце. Живые мальчики-туземцы с трудом высвободились из-под тел мертвецов и встали. Кордис насчитал четырнадцать. Над ямой повалил дым, воздух стал плотным и удушливым. Было очень жарко, и все они принялись кашлять, сгибаясь пополам и чуть не выворачиваясь наизнанку.