– Будь я проклят, если понимаю, почему кто-то должен возвращаться туда!
– Это загадка, – ответил Уолтерс. – Может быть, все они любители острых ощущений, хотя и это тоже странно. Но какой бы ни была причина, на тебя это, к счастью, не подействовало.
– Наверное, мне лучше скрестить пальцы, – заметил Джим.
Уолтерс рассмеялся.
– Я принесу твой чек, чтобы ты оставался счастливчиком.
Он вышел, а через мгновение вернулись врачи. Они не отпускали Джима до следующего утра. Перед самым уходом один из них сказал:
– Надеюсь, вам никогда не потребуется экстренное переливание крови.
– Почему это? – спросил Джим.
– У вас самая редкая группа, – объяснил врач и протянул Джиму конверт. – Уолтерс просил вам передать.
Джим открыл конверт. Там лежал дубликат депозитного чека на максимально возможную пятизначную сумму.
Джим вышел на улицу, и хотя день не был солнечным, казался он именно таким.
По зрелом размышлении Джим решил открыть на эти деньги собственное детективное агентство. Уолтерс, поймавший ту самую банду наркоторговцев, когда они пытались сбежать через заброшенный паровой коллектор, благословил Джима и предложил работу на случай, если дела пойдут плохо.
Однако дела шли очень даже хорошо. Агентство Джима процветало. Со временем он встретил подходящую девушку, женился, и у него родились два мальчика и девочка. Старший сын стал врачом, а дочка вышла замуж за молодого перспективного адвоката приятной внешности. Младший сын не раз попадал в неприятности и, казалось, решил сам испортить себе жизнь, но Джим, к тому времени ставший состоятельным человеком, предложил ему работу в своем агентстве и с удивлением обнаружил, что мальчик нашел в ней себя.
Годы протекли быстрей, чем хотелось бы Джиму. И все же на закате дней отрадно было сознавать, что дело всей жизни останется в надежных руках его собственного сына.
И свой последний вздох он испустил удовлетворенным.
А потом проснулся, лежа на кровати в комнате с раздуваемой ветром легкой занавеской на окне, сквозь которую пробивались лучи утреннего солнца. Его одежда была аккуратно сложена на стуле рядом.
Он очень осторожно сел. Поднес руки к лицу и медленно повернул ладонями вверх. Это не были руки старика. Джим встал и посмотрел в зеркало, а потом опустился на край кровати. Он молод, отлично. Вопрос: это ночной кошмар старика или, наоборот, та счастливая жизнь, которую он прожил, была грезами наркомана?
Он вспомнил слова женщины, давшей ему наркотик: «Мы не предлагаем ничего, кроме ваших собственных жизненных устремлений».
Значит, все это был лишь сон.
Но снам свойственно развеиваться, а его воспоминания оставались четкими.
Джим оделся, вышел в коридор, и тут вдруг ему сдавило череп, глаза ослепила белая вспышка, и он почувствовал слабость.
Он очнулся в маленькой прихожей, пухлая седая женщина осторожно прикладывала к его лбу влажный платок.
– Спасибо, – сказал он. – Моя машина стоит за домом?
– Да, – ответила она, и Джим вышел.
Отъезжая, он оглянулся и заметил, что в окнах на третьем этаже башни сломаны планки жалюзи. Его неприятно резануло воспоминание – во сне, когда он покидал этот дом, все было точно так же. Кажется, сломанные жалюзи что-то означали, но он не смог вспомнить, что именно. Он с ожесточением вдавил педаль газа и вырулил на улицу, осыпав дождем гравия старательно подстриженную лужайку.
Джим по-прежнему не мог понять, почему кто-то должен вернуться сюда с чем-то, кроме дробовика.
Он рассказал Уолтерсу обо всем, включая подробности своей «жизни», которые помнил очень отчетливо.
– Ты справишься с этим, – подытожил Уолтерс, когда Джим уже собирался покинуть больницу. – Это какая-то чертовщина, но тебе есть чем гордиться.
– Чем же? – с горечью спросил Джим.
– Ты спас многих людей от того, что случилось с тобой. Врачи исследовали остатки наркотика в твоей крови и считают, что смогут его нейтрализовать. А теперь мы отправим в этот дом двух-трех крепких парней и, пока все там будут думать, что они под кайфом, устроим облаву.
Тактика сработала, но Джим наблюдал за судебным процессом со скепсисом – не мог убедить себя в реальности происходящего. Он хорошо понимал, что в действительности может по-прежнему лежать в кровати в комнате на втором этаже особняка, а люди, якобы находящиеся сейчас на скамье подсудимых, на самом деле продолжают спокойно заниматься своим грязным делом.
В конце концов неспособность принимать за правду то, что он видел, заставила Джима уйти с работы. На полученное за это задание щедрое вознаграждение он занялся живописью. Как он объяснил Уолтерсу, к которому продолжал изредка заглядывать:
– То, что я делаю, может быть настоящим, а может и не быть, но, по крайней мере, я получаю удовлетворение от самой работы.
– И не теряешь на этом деньги, – рассудительно заметил Уолтерс.
– Знаю, – ответил Джим, – и это меня особенно беспокоит.
К своему восемьдесят второму дню рождения Джим по праву считался старейшиной цеха живописцев. В этот день он вдруг почувствовал, как похолодели пальцы, а дыхание стало учащенным, и забылся беспокойным сном. Его разбудил собственный удушающий кашель. На мгновение окружающее сделалось неестественно четким, но затем все потемнело, и он почувствовал, что падает.
Он проснулся, лежа на кровати в комнате с колышущейся от ветра легкой занавеской на окне, сквозь которую пробивались лучи утреннего солнца.
В этот раз Джим не питал особых сомнений насчет реальности происходившего. Он встал и со всей силы ударил кулаком в стену.
Боль встряхнула его до самых пяток.
Он вышел тем же путем, что и раньше, но вести машину пришлось одной рукой и со стиснутыми зубами.
Хуже всего, что врачи потом не смогли полностью выправить руку. Даже если последняя «жизнь» была сном, даже если и эта тоже, Джим все равно хотел рисовать. Но получалось так коряво, что он поддался отчаянию и прекратил попытки.
Недовольный результатами, Уолтерс заплатил Джиму по минимуму. Банда сбежала. Со временем Джим потерял работу и перебивался случайными скудными заработками.
Единственное утешение он находил в том, что такая жалкая жизнь просто обязана быть настоящей.
Однажды вечером больной Джим лег в постель, а наутро проснулся на кровати в комнате с колышущейся от ветра легкой занавеской на окне, сквозь которую пробивались яркие лучи утреннего солнца.
Это происходило с ним еще дважды.
Пятое пробуждение. Джим неподвижно лежал на кровати и смотрел в потолок. События предыдущих «жизней» в мельчайших подробностях плясали бестолковыми обезьянами в его голове. Он прижал ладони ко лбу, мечтая лишь о том, чтобы забыть все это.
Дверь тихо открылась, и высокая темноволосая женщина взглянула на него с порога со слабой улыбкой.
– Я же говорила, что вы не сможете унести с собой ничего, кроме воспоминаний.
Он обессиленно посмотрел на нее.
– Кажется, это было давным-давно.
Она кивнула, подошла и присела рядом.
– Ваше чувство времени искажено, как во сне.
– Я хотел бы забыть все это, – мрачно сказал Джим. – Не понимаю, зачем кому-то может понадобиться возвращаться сюда за добавкой.
Она подалась вперед и ухватилась за край матраса, чтобы не упасть от смеха.
– Да бог с вами! – сказала она, выпрямившись и силясь придать лицу серьезное выражение. – Никто не приходит за добавкой. В этом и заключается уникальность нашего препарата. Люди приходят, чтобы забыть о первой дозе.
Джим приподнялся.
– Я смогу это забыть?
– О да. Не нужно так волноваться! Вот за это вы на самом деле и заплатили свою тысячу долларов. Дающий забвение препарат продержится в крови от двух до трех недель. Когда воспоминания вернутся, вам следует снова посетить нас.
Джим пристально посмотрел ей глаза.
– И мой организм привыкнет к препарату? И это обойдется мне в два раза дороже после трех посещений, в четыре раза – после шести и в восемь раз – после девяти?
– Нет.
– Значит, вы мне солгали?
На ее лице промелькнуло странное выражение.
– Что вы хотели бы от меня услышать? Нет, я не лгала вам. Я всего лишь сказала то, что мне велено было отвечать.
– Тогда какой в этом смысл? – спросил Джим.
– Какой смысл в ограблении банка? – Она нахмурилась. – Вы задаете много вопросов. Не правда ли, это большая удача, что я знаю на них ответы? Обыкновенно мы никого к ним и близко не подпускаем, пока они не промаются две-три недели. Но вы, похоже, созрели очень быстро, поэтому я отвечу.
– Очень мило.
– Главная причина непомерной платы в том, чтобы вы не смогли расплатиться деньгами.
– И что это вам дает? – спросил Джим.
– Если вы приведете нового клиента, то получите три посещения бесплатно. За каждого, – объяснила она.
– Ага.
– Приходить сюда будет не так уж и противно.
– А что случится, если какой-нибудь недовольный клиент все-таки отправится в полицию и обо всем расскажет?
– Мы переедем в другое место.
– Но, предположим, вас поймают?
– Это невозможно. Или, по меньшей мере, маловероятно.
– Но вы уедете отсюда?
– Да.
– Что же будет со мной?
– Разве вы не понимаете? Мы должны будем уехать. Если кто-нибудь нас выдаст, мы не сможем остаться. Возможно, с вашей точки зрения это и неправильно, но мы не хотим рисковать.
Они замолчали, и подробности прежних «жизней» нахлынули на Джима. Внезапно он сел на кровати.
– Где этот ваш препарат забвения?
Она вышла и вернулась со стаканом бесцветной жидкости. Высыпала в него бледно-розовый порошок и протянула Джиму. Он быстро выпил. По вкусу напиток напоминал растворенную в воде соду.
Джим посмотрел на женщину.
– Это ведь не то же самое, что в прошлый раз?
– Не беспокойтесь, – ответила она. – Вы забудете.
В комнате стало темнеть. Он откинулся на подушку. Последнее, что он ощутил, пока был в сознании, – ее прохладная рука у него на лбу. Последнее, что услышал, – легкий щелчок открываемой ею двери.