Пауэрс внезапно ощутил усталость и взглянул на запястье, желая узнать, сколько осталось до восьми часов – в это время ему предстояло ложиться спать ближайшую неделю или около того. Он уже успел соскучиться по закату, а скоро увидит свой последний рассвет.
Часы нашлись в кармане брюк. Пауэрс вспомнил о своем решении не следить за временем, выпрямился и посмотрел на книжные полки рядом со столом. На них стояли зеленые ряды журналов КАЭ, взятых им из библиотеки Уитби, – там были напечатаны статьи, в которых биолог описывал свою работу в Тихоокеанском регионе после испытаний водородных бомб. Многие из этих статей Пауэрс выучил почти наизусть, перечитал сотню раз в попытке понять последние выводы Уитби. Забыть Тойнби будет определенно проще.
На мгновение в глазах у него потемнело – это высокая черная стена в глубине сознания отбросила на мозг свою огромную тень. Пауэрс потянулся за дневником, вспоминая сидевшую в машине Калдрена девушку – тот назвал ее Комой, очередная из его безумных шуточек, – и ее слова о Ногути. На самом деле сравнивать с ним нужно было Уитби, а не самого Пауэрса; чудовища в лаборатории были не более чем осколками разума Уитби, как и гротескная радиоэкранированная лягушка, найденная утром в бассейне.
Думая о Коме и ее вдохновляющей улыбке, Пауэрс написал:
«Проснулся в 6:33. Последний осмотр у Андерсона. Он отчетливо дал понять, что сыт мной по горло и отныне мне придется справляться самому. Засну в 20:00? (Эти обратные отсчеты меня пугают.)»
Он помедлил и добавил:
«Прощай, Эниветок[40]».
II
Он снова встретил Кому на следующий день возле лаборатории Уитби. После завтрака Пауэрс привез туда новое животное, торопясь посадить его в аквариум, прежде чем оно умрет. До этого ему попался лишь один бронированный мутант, и из-за него Пауэрс чуть не сломал себе шею. Где-то месяц назад он на большой скорости несся вдоль озера и случайно наехал на мелкую тварь правым передним колесом, ожидая, что она расплющится в блин. Но твердый свинцовый панцирь, хоть его обитатель и превратился в жидкое месиво, остался невредим, а машину увело в кювет. Пауэрс вернулся за панцирем и взвесил его в лабораториив нем оказалось больше шестисот граммов свинца.
Огромное количество растений и животных накапливали в себе тяжелые металлы для защиты от радиации. В холмах за пляжным домиком парочка анахроничных старателей восстанавливала древнее оборудование для мытья золота, брошенное больше восьмидесяти лет назад. Они заметили ярко-желтую окраску кактусов, провели анализ и обнаружили, что растения содержат золото в поддающихся извлечению количествах, хотя концентрация его в почве внимания не заслуживала. Ок-Ридж[41] наконец-то приносил прибыль!
Тем утром, проснувшись около 6:45 – на десять с лишним минут позже, чем накануне (поднимаясь с постели, он включил радио и услышал утреннюю программу), – Пауэрс нехотя съел легкий завтрак, а потом потратил час на то, чтобы упаковать некоторые книги из своей библиотеки, сложить в ящики и наклеить на них ярлыки с адресом брата.
Спустя еще полчаса он подъехал к лаборатории Уитби. Та располагалась в геодезическом куполе стофутового диаметра, построенном рядом с коттеджем биолога на западном берегу озера, где-то в миле от летнего дома Калдрена. После самоубийства Уитби коттедж был закрыт, и многие экспериментальные растения и животные погибли прежде, чем Пауэрс сумел получить разрешение на работу в лаборатории.
Свернув на подъездную дорожку, он заметил девушку, стоящую на вершине покрытого желтыми ребрами купола; ее стройная фигура силуэтом вырисовывалась на фоне неба. Она помахала ему, потом спустилась по стеклянным многоугольникам и ловко спрыгнула на дорожку рядом с машиной.
– Привет, – сказала она, дружелюбно улыбнувшись. – Я пришла посмотреть на ваш зоопарк. Калдрен сказал, что с ним вы меня не впустите, поэтому я заставила его остаться дома.
Кома подождала от Пауэрса какого-нибудь ответа, пока он искал ключи, а потом предложила:
– Если хотите, могу постирать вашу рубашку.
Пауэрс улыбнулся ей и с сожалением посмотрел на свои испачканные в пыли рукава.
– Неплохая идея. Я как раз подумал, что начинаю выглядеть немножко неухоженным. – Он отпер дверь и взял девушку за руку. – Не знаю, почему Калдрен вам это сказал – он волен прийти сюда, когда захочет.
– А что у вас там? – спросила Кома, указывая на деревянный ящик в руках Пауэрса, пока они шли между загроможденных оборудованием лабораторных столов.
– Я разыскал одну нашу далекую кузину. Интересная малышка. Скоро я вас познакомлю.
Раздвижные перегородки делили купол на четыре комнаты. Две из них были кладовыми, полными пустых аквариумов, приборов, коробок с кормом для животных и оборудованием для экспериментов. Они пересекли третью секцию, почти целиком занятую мощным рентгеновским аппаратом, гигантским «Джи-И-Макситрон» на 250 мегаампер, склоненным над вращающимся столом; готовые к использованию бетонные защитные блоки лежали вокруг, похожие на гигантские кирпичи.
В четвертой комнате содержался зоопарк Пауэрса – на лабораторных столах и в раковинах теснились клетки, к вытяжным колпакам над ними были прикреплены большие разноцветные схемы и листки с заметками, по полу стелились перепутанные провода и резиновые шланги. За запотевшими стеклами аквариумов, мимо которых они шли, шевелились смутные силуэты, а в конце прохода в большой клетке, стоявшей у стола Пауэрса, кто-то внезапно закопошился.
Опустив ящик на стул, Пауэрс взял со стола пакетик арахиса и подошел к клетке. Маленький черный шимпанзе с помятым шлемом пилота реактивного самолета на голове ловко перебрался к нему по прутьям, довольно забормотал, а потом спрыгнул к миниатюрной панели управления у дальней стенки. Он быстро защелкал кнопками и переключателями, панель засветилась разноцветными огоньками, точно музыкальный автомат, и громко проиграла двухсекундный джингл.
– Хороший мальчик, – похвалил его Пауэрс, похлопал шимпанзе по спине и высыпал арахис ему в ладони. – Ты становишься слишком умен для этой штуки, верно?
Шимпанзе плавными и легкими движениями фокусника забрасывал арахис себе в глотку, что-то напевно лопоча Пауэрсу.
Кома рассмеялась и взяла у Пауэрса несколько орешков.
– Он милый. Кажется, он с вами разговаривает.
Пауэрс кивнул.
– Так и есть. На самом деле он знает двести слов, просто голосовой аппарат не позволяет ему нормально их произносить.
Он открыл маленький холодильник, достал из него полпакета нарезанного хлеба и передал шимпанзе два кусочка. Тот взял с пола электрический тостер, поставил его на низенький качающийся столик в центре клетки и положил хлеб в отсеки. Пауэрс щелкнул выключателем на панели рядом с клеткой, и тостер начал еле слышно потрескивать.
– Он – один из самых умных шимпанзе, что у нас тут были, и по уровню интеллекта примерно равен пятилетнему ребенку, хотя во многих отношениях куда более самодостаточен.
Тосты выскочили из отсеков, и шимпанзе ловко извлек их, при этом беззаботно похлопывая себя по шлему, а потом побрел в маленькую шаткую будку и уселся там, выставив руку в окно и упихивая тосты в рот.
– Он построил этот домик сам, – продолжил Пауэрс, выключив тостер. – И получилось неплохо. – Он указал на стоящее у входа в будку желтое пластмассовое ведро, в котором росла потрепанного вида герань. – Он ухаживает за цветком, сам чистит клетку и непрерывно острит. В целом очень приятный парень.
Кома широко улыбалась.
– Но зачем ему шлем космонавта?
Пауэрс заколебался.
– О, это… гм… для его же безопасности. У него иногда бывают очень сильные головные боли. Все его предшественники… – Он осекся и отвернулся. – Давайте взглянем на других наших жильцов.
Пауэрс пошел мимо ряда аквариумов, жестом пригласив Кому следовать за ним.
– Начнем с начала.
Он поднял стеклянную крышку с одного из аквариумов, и Кома заглянула в неглубокий наполненный водой сосуд, где среди россыпи раковин и камней угнездилось маленькое круглое существо с тонкими щупальцами.
– Это актиния. Или то, что когда-то было актинией. Простой полип с открытой кишечной полостью. – Пауэрс указал на утолщение рядом с подошвой актинии. – Она зарастила полость и превратила ее во что-то вроде зачаточной хорды. Позднее щупальца сплетутся и образуют ганглий, но они уже чувствительны к цвету. Взгляните. – Он вытащил из нагрудного кармана Комы фиолетовый носовой платок и расстелил на аквариуме. Щупальца изогнулись и напряглись, начали медленно колыхаться, словно пытались сосредоточиться.
– Странно то, что они совершенно нечувствительны к белому свету. Обычно щупальца регистрируют перепады давления, как барабанные перепонки в ваших ушах. Теперь же они как будто способны слышать основные цвета, а это подсказывает, что актиния готовится к жизни вне воды, в статичном мире резких цветовых контрастов.
Кома озадаченно помотала головой.
– Но почему?
– Подождите немного. Сперва я познакомлю вас с общей картиной.
Они прошли вдоль стола к ряду похожих на барабаны клеток, сделанных из проволочной москитной сетки. Над первой висел большой кусок белого картона с увеличенной микрофотографией длинной похожей на пагоду цепочки и надписью: «Дрозофила: 15 рентген/мин».
Пауэрс постучал по маленькому плексигласовому окошку в клетке.
– Плодовая мушка. Крупные хромосомы делают ее удобным модельным организмом. – Он наклонился и указал на похожие на букву V серые соты, свисающие с потолка клетки. Из ячеек вылезли несколько мушек и принялись деловито суетиться. – Обычная плодовая мушка – одиночка, кочующая падальщица. Теперь же они образуют тесные социальные группы и начали выделять жидкую сладкую лимфу, нечто вроде меда.
– Что это? – спросила Кома, прикоснувшись к куску картона.
– Схема ключевого для процесса гена.