Вот и дом для торжественной церемонии. Его встретили почтительно, надели официальный костюм. Значит, предстоит выступить в парламенте. Он ощутил усталость. Сел, задумался. Очнулся – вокруг нет никого. В соседних помещениях какие-то голоса. А если это – палачи, которые ловят его мысли?!..
Время шло. Торжества не было. Он волновался все сильнее. Заметил решетки на окнах. Понял: враги заманили его в западню. Подозрение превратилось в уверенность. Двери заперты, окна зарешечены, нет делегаций и поздравлений…
Потрясение! Он пришел в ярость, круша все вокруг, колотя в стены и двери. Затем началась истерика…
Такова плата за крушение установки: буйство, истерика – вплоть до убийства и самоубийства. (При безнадежных формах шизофрении больной может до конца пребывать в иллюзорном мире.) Установка требует подкреплений. У психически больного рассудок, подчиняясь установке подсознания, находясь в ИСС, изощренно выискивает их, дополняя отсутствующие детали воображаемыми образами.
Вот один из примеров не одиночного, а группового перехода в ИСС уже в наше время. В одном селе проживала больная шизофренией, утверждавшая, что близится конец света. При обострении мании она видела, как дьявол тащит грешные души в ад. Она была, что называется, вне себя. За ней ухаживали четыре ее сестры. Они постились и постоянно молили Всевышнего о выздоровлении сестры. Через несколько дней вдруг увидели, как тело больной покрылось шерстью, ступни превратились в копыта, а на голове выросли рога. Это был сатана!
В ужасе, отвращении и ярости они схватили что попалось под руки и принялись изгонять нечистого из тела сестры. Избиение продолжалось до тех пор, пока несчастная не умерла. Они были уверены, что совершили благое дело, обеспечив ее душе место в раю. Их поместили в больницу. За три дня лечения они обрели душевное равновесие, успокоились, хотя по-прежнему не сомневались, что им удалось изгнать беса.
По такой схеме возникают массовые психические эпидемии. Они редко проявляются в такой криминальной форме. Но суть остается той же. Имея примерно одну и ту же установку (вера в Бога, демонов, правителей), люди в определенной ситуации действуют одинаково, испытывают сходные эмоции, а то и мании, которые становятся заразительными. (Физиолог, психолог и психиатр академик В. М. Бехтерев предлагал считать это действием своеобразного «вируса».)
Виктор Кандинский одним из первых начал исследовать это явление. Он писал: «Главнейшие источники душевных эпидемий – религиозное чувство, мистические стремления, страсть к таинственному». И приводил примеры из истории: крестовые походы, средневековую демономанию, охватившую Западную Европу.
Вот некоторые его выводы:
– Свойство психической организации человека именно таково, что всякое духовное движение или настроение одного индивидуума отражается на духовном состоянии лиц, его окружающих. Люди в этом отношении представляют аналогию с камертонами одинакового тона: заставь звучать один из них, остальные сами собой придут в созвучное дрожание.
– Галлюцинации и иллюзии происходят тем легче, чем больше ослаблены органы чувств, чем более истощена нервная система вследствие ненормального возбуждения, ненормального физического труда или вследствие недостатка питания.
– Чувства мелочные и своекорыстные гораздо более склонны приобретать эпидемическое распространение, чем идеи и чувства высокие.
– Душевнобольные часто сохраняют свободу суждений, но теряют свободу выбора.
– Проходит время ненормального душевного расстройства, время коллективного увлечения или страсти, и вернувшиеся к рассудку люди обыкновенно сами не могут понять причину своих прошлых ошибок.
– При слабом развитии высших мозговых функций – мышления и воли – человек весь свой век может прожить жизнью пассивною, так сказать, машинальною… При таком отсутствии личной самостоятельности в человеке не может быть и речи о нравственной свободе его.
Позже эти идеи развивал В. М. Бехтерев в книге «Внушение и его роль в общественной жизни». Они чрезвычайно важны, в частности, для понимания того, что происходило со значительной частью населения СССР в период «перестройки и гласности», а затем и расчленения страны. Возобладали именно чувства мелочные и своекорыстные. Сохраняя свободу суждений, массы граждан утратили свободу выбора, повинуясь внушению средств массовой рекламы, агитации и пропаганды (СМРАП).
На примере Виктора Кандинского мы видим, что даже человек с психическим расстройством способен преодолевать недуг и даже изучать его. Интересно отметить, что выдающийся американский психолог и философ У. Джемс сослался на исследования Кандинского, проведенные над «образованным врачом», по-видимому, не подозревая, что пациентом в данном случае был сам психиатр.
Однако со временем Виктору Хрисанфовичу все трудней было справляться с болезнью. Чувствуя приближение одного из приступов, он принял смертельную дозу опия и лег на диван, читая повесть Льва Толстого «Казаки»… В истории психиатрии он остался как самый необычайный ученый, который был одновременно пациентом, врачом и исследователем болезни.
В. В. Кандинский
Василий Васильевич Кандинский (1866–1944) – двоюродный брат Виктора Хрисанфовича – тоже был весьма незаурядным человеком. Страдал ли он психическим заболеванием? Вряд ли. Хотя отклонения от так называемого здравого смысла, а уж тем более от традиционных взглядов на изобразительное искусство у него определенно были.
Родился он в Москве, в семье фабриканта, выходца из Сибири, и немки, коренной москвички. Согласно семейному преданию, его прабабушка была монгольской княжной. Успешно закончив юридический факультет Московского университета в 1892 году и женившись на своей кузине Анне Чимянкиной, он, вроде бы, остепенился: стал доктором правоведения, доцентом юрфака. Его пригласили в Дерптский университет.
Ему тридцать лет. Открылась возможность стать профессором. А он, решив посвятить себя живописи, переехал в Мюнхен! Что это – чудачество? Блажь? Психический сдвиг?
Возможно, все это в той или иной мере сказалось. Хотя он в детстве был приобщен к искусству: занимался рисунком у частного преподавателя, а также брал уроки игры на фортепьяно и виолончели. Любовь к живописи тлела в его душе долго и в конце концов вспыхнула с неодолимой силой. Не исключено, что стремление круто изменить жизненный путь было связано и с обстоятельствами личной жизни.
В Мюнхене он стал учиться живописи, вошел в круг художников, с 1900 года стал выставлять свои полотна. В 1904 издал альбом с 12 ксилографиями с поэтическим названием «Стихотворения без слов». Он стремится выразить порыв, цветовую экспрессию, вслед за фовистами (А. Матиссом и др.).
«Потрясенный красотой собственной картины, случайно поставленной набок, – пишет историк искусства Мэри Холлингсворт, – он заключил, что может полностью отказаться от изображения реальных предметов. Кандинский дает теоретическое обоснование своих экспериментов в исследовании “О духовном в искусстве”, где утверждает, что главная цель искусства заключается в выражении внутреннего мира художника».
Надо заметить, что любой подлинный художник в своих произведениях выражает свой духовный мир (хотя и не только это). Вопрос лишь в том, как он это делает, с какой целью и какими средствами. Иначе самовыражение становится самоцелью, вне зрителя, которому предоставляется возможность на свой лад продумывать «художественные ребусы».
Примерно так рассуждал Н. А. Бердяев в своей статье «Кризис искусства» (1917). Необычайное разнообразие авангардистских направлений в художественной жизни Европы начала XX века, порой полный отказ от традиционных форм и средств он считал признаками разложения и деградации; отражением общего состояния общества потребления.
«Много кризисов искусство пережило за свою историю, – писал он. – Переходы от античности к средневековью и от средневековья к возрождению ознаменовались такими глубокими кризисами. Но то, что происходит с искусством в нашу эпоху, не может быть названо одним из кризисов в ряду других. Мы присутствуем при кризисе искусства вообще, при глубочайших потрясениях в тысячелетних его основах». Вот и картины Кандинского подвергались обычно резкой, а то и грубой критике.
Его первой абстрактной картиной считается акварель 1910 или 1911 года. Это разноцветные пятна и мазки кистью, подчеркнутые тушью пером. А вот в полотне того же времени «Казаки» – экспрессия, символизм, порыв, но с элементами реальности: подобие сабель, папах, коней, фонарных столбов, домов. Образы схематичны, однако читаемы.
Современный его биограф французский искусствовед Мишель Лакост в духе новых веяний, высказывает мнение прямо противоположное: «Какая великая творческая сила должна была действовать в Кандинском! Какая стремительная эволюция с 1908 по 1914 год: от пейзажных картин, хотя и дерзких уже по цвету и форме… до хаотического этюда под названием «Ущелье» и беспокойных композиций в серии панно «Времена года»… Тут скованный порыв, там – раскрепощенное движение».
Как бы ни относиться к абстрактным композициям или к обретшему шумную популярность «Черному квадрату» К. Малевича, неискушенный зритель без эмоционального подъема и озарений проходит мимо подобных творений, в глубокой задумчивости задерживаясь перед картинами Леонардо, Рафаэля, Боттичелли, Босха и многих других мастеров. На изощренные комментарии апологетов «авангарда» такой простак заметит по-детски: «А король-то голый!».
А можно ли считать авангардом абстракции или инсталляции, если именно с них начиналось древнейшее искусство каменного века? С такого «авангарда» вообще начиналось изобразительное искусство. Неандертальцы более 40 тысячелетий назад создавали нечто подобное, не говоря уже о первых творениях кроманьонцев, наших непосредственных предков. Вряд ли следует восторгаться «дерзкими по цвету и форме» картинами и «хаотичными композициями». Это вовсе не дерзновения ума и таланта. Хотя, конечно же, в оригинальности (на время их появления) им не откажешь.