И вот Александр Васильевич получает от Потёмкина депешу: «Остаётся предпринять, с помощью Божьей, на овладение городом. Для сего, Ваше сиятельство, извольте поспешить туда для принятия всех частей в Вашу команду…» Следом доставили ещё одну депешу: «Представляю Вашему сиятельству поступать тут по лучшему Вашему усмотрению, продолжением ли предприятия на Измаил или оставлением оного».
Генерал-аншеф, прихватив с собой сорок казаков в дорогу, тут же помчался к Измаилу. Он прискакал туда 2 декабря. «Суворов – значит, штурм!» – говорили солдаты.
Шесть дней готовился Александр Васильевич к взятию крепости. Были заготовлены штурмовые лестницы и вязанки хвороста, чтобы заваливать рвы. На некотором отдалении он приказал выстроить подобие крепостного вала со рвом: здесь солдаты подолгу упражнялись в преодолении препятствий. Во флангах были устроены две дополнительные сорокапушечные батареи: отвлекать неприятеля от атакующей пехоты. Накануне штурма Суворов отправил Мехмет-паше послание, в котором предполагал почётную капитуляцию «во избежание лишнего кровопролития».
Мехмет ответил:
– Скорее Дунай остановится в своём течении и небо упадёт на землю, чем сдастся Измаил.
11 декабря в густом тумане в половине шестого утра на крепость двинулись колонны наступающих. С южной стороны подошёл десант флотилии. Когда до вала оставалось триста шагов, турки открыли сильнейший пушечный огонь. В ответ заговорили батареи русских. Самые жаркие схватки возникли на валу. Потом внутри крепости ожесточённые бои развернулись возле каждого редута, возле каждого дома. Потери с двух сторон были очень большие. В четыре часа дня Измаил пал.
Главнокомандующий Григорий Александрович Потёмкин ждал Суворова с рапортом в Яссах. Когда Суворов приехал, светлейший князь встретил его с пышной свитой. Генерал и фельдмаршал обнялись.
– Чем я могу наградить вас за ваши заслуги, граф Александр Васильевич? – спросил радостный Потёмкин.
– Ничем, ваша светлость, – с достоинством ответил Суворов. – Я не купец и не торговаться с вами приехал. Кроме Бога и государыни никто меня наградить не может.
Фельдмаршал побледнел. Суворов молча подал ему строевой рапорт. Оба не могли вымолвить ни слова. Раскланялись и разошлись. Больше они никогда не встречались.
Война с Турцией вскоре была завершена. Екатерина осыпала фельдмаршала всяческими наградами и милостями. Она знала о происшедшем между Потёмкиным и Суворовым. Поэтому, чтобы не задевать самолюбия главнокомандующего (старого «друга Гриши»), она оставила настоящего героя Измаила без награды. Лишь памятная медаль была выбита в его честь. Только спустя четыре года, после смерти Потёмкина, Суворов получил звание генерал-фельдмаршала. После победы в польской войне.
Итальянский поход
6 ноября 1796 года скончалась Екатерина II. На российском троне воцарился её сын император Павел. Он сразу же начал устанавливать новые порядки и искоренять многое из того, что было при его матери. Особо бросались в глаза перемены, произошедшие в армии. Павел во всём старался подражать королю Фридриху II. Даже обмундирование было заменено по прусскому образцу. Солдат вырядили в тёмно-зелёные мундиры с лацканами, отложным воротничком и обшлагами морковного цвета. К вискам привесили букли – кольца завитых волос, к затылку приладили длинную косу, обсыпав её мукой. Нелепые шляпы едва прикрывали голову и сваливались, когда солдаты маршировали. Под звуки флейты и барабана на плацу теперь устраивались бесконечные парады караула и прочая «шагистика».
Многие офицеры и генералы, верно служившие Екатерине, были уволены. Боевые заслуги ветеранов ни во что не ставились. Изменился весь дух армии. В ней царил страх перед палкой, которую получил к форме каждый командир.
Павел приглашает к себе Суворова, чтобы узнать его мнение о нововведениях в армии. Но в ответ не услышал ничего похвального. Ко всему великий полководец добавил:
– Русские прусских всегда бивали.
Огорчённый ушёл полководец от Павла I. Нет, это уже были не те солдаты, с которыми он привык побеждать. Суворов всегда учил: «Всякий воин должен понимать свой манёвр». Пояснял, чему и как они должны учиться. Воспитывал их верными защитниками родины. А то, чем стали заниматься офицеры сейчас – окрики, палки, «шагистика», – никому разума не прибавят.
Суворов не скрывал своего отношения к новым порядкам в армии. Этим воспользовались его завистники и недруги. На полководца стали писать царю один донос за другим. В феврале 1797 года Павел I отстранил Суворова от службы в армии.
И то была не просто отставка. Вслед за этим последовал приказ отправить попавшего в опалу полководца в его имение Кончанское, где ему предстояло жить под надзором государева чиновника – господина Николаева. О том, чем занимается и как ведёт себя Суворов, чиновник в письмах докладывал царю…
Казалось, всё в прошлом: гром пушек и поля сражений, победы и слава, крики атакующих солдат «Ура!» и пороховой дым. И награды – ордена, чины, почести… Только раны, полученные в боях, болят. Особенно осенью. А ведь Александру Васильевичу под семьдесят. Кому он нужен, старый и больной? Теперь другие времена – появились молодые полководцы. В Италию вошёл с французскими войсками двадцатишестилетний Бонапарт. И что? Одна победа за другой! Вся Италия отвоёвана у австрийцев…
А тем временем Павлу I пришлось вспомнить о Суворове. 6 февраля 1799 года в Кончанское спешно прибыл флигель-адъютант Толбухин с пакетом от царя. Вот какое послание прочитал опальный фельдмаршал: «Сейчас получил я, граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании венского двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии… Римский император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Моё дело на сие согласиться, а ваше – спасти их. Поспешите приездом сюда для въезда в Вену».
Суворов без промедления едет в Петербург. Теперь уже Павлу при встрече с полководцем – хочешь не хочешь – пришлось учесть некоторые пожелания Александра Васильевича. И прежде всего фельдмаршал попросил изменить те порядки в армии, которые были введены в последние годы. Суворову нужно было такое войско, с которым он привык побеждать. Царь не мог не понять этого желания. Он сказал:
– Веди войну по-своему, как умеешь.
В Вене при императорском дворе Суворова встретили торжественно и с нескрываемой радостью. Его без проволочек возвели в чин генерал-фельдмаршала австрийских войск. А в русских войсках, которые уже находились в Австрии, весть о прибытии Суворова вызвала ликование. Всем русским, воевавшим вместе с союзниками, уже надоели нерешительность и замедленные действия австрийского командования. Теперь армия была уверена: «Суворов – это победа!»
Несмотря на знаки почтения к прославленному полководцу, Дворцовый военный совет попросил Суворова дать план его боевых действий. Это возмутило Александра Васильевича. Он сказал:
– Все подробности моих действий определятся на месте, на поле сражений.
– Но при каждом деле, – возразили ему, – должны быть свои цели.
– Моя цель, – горячо заговорил Суворов, – двигаться к Парижу. Чтобы достичь её, нужно бить врага везде, на всех пунктах… Военные дела ежеминутно могут меняться, и предвидеть их никак нельзя. Одно лишь возможно… – Он на миг замолчал, затем повторил: – Надо бить и гнать врага, не давая ему ни минуты времени… И я должен иметь свободу в своих действиях.
Но австрийских союзников пугал наступательный план Суворова. Осторожный Дворцовый совет сам тогда разработал план операций в Северной Италии. В нём предлагалось очистить от французов территорию до реки Адды. Суворов взял перо, перечеркнул поданный ему лист и написал: «Военную кампанию я начну с Адды».
Французскими войсками в Северной Италии командовал старый и нерешительный генерал Шерер. Узнав о прибытии Суворова и дополнительных русских дивизий, он начал отступать к Адде. Без боя он оставил Верону. Её жители засыпали союзную армию цветами. Александра Васильевича на руках пронесли по улицам восторженные веронцы. Дальше на пути Суворова лежал крупный город Брешна. Фельдмаршал приказал штурмовать его австрийскому генералу Краю. Пётр Багратион, обойдя город слева, отрезал гарнизону французов путь к отступлению. После короткого обстрела жители города сами открыли ворота. Комендант с гарнизоном вначале отстреливался из крепости, что находилась в центре. Но, увидев, сколько пушек расставили австрийцы, сдался.
14 апреля 1799 года вся русско-австрийская армия дошла до Адды и расположилась на виду у неприятеля. Чтобы союзная армия не могла переправиться, Шерер расположил свои войска вдоль реки почти на 80 вёрст. Непроходимая вброд, с крутым правым берегом и болотистым берегом возле устья, Адда служила хорошим оборонительным рубежом.
Суворов перехитрил Шерера. Для переправы он выбрал самое неудобное место – возле Сан-Джервазио, где река делала изгиб, берега были высокие, а течение быстрое. Французы были убеждены, что мост здесь навести невозможно, и даже не выставили на ночь постов. Сапёры австрийского генерала Отта в ночь с 15 на 16 апреля соорудили понтонный мост. Лишь утром, когда по мосту перешли сотни казаков и австрийских егерей, французы обнаружили на своём берегу противника.
Нападение союзных войск было полной неожиданностью.
– Этого не может быть! – повторял Шерер, когда ему донесли о произошедшей переправе. Он был растерян, напуган. «Кто напуган, тот наполовину убит», – любил говаривать Суворов.
Началось сражение. Французы ожесточённо оборонялись. Чуть ли не в самом начале битвы старый Шерер был отстранён от командования. Вместо него прибыл тридцатишестилетний боевой генерал Моро, которого считали наиболее выдающимся после Бонапарта. Новый командующий сразу понял, как плохо расположена французская армия: её растянутость позволяла русским вклиниваться в наиболее уязвимых местах, окружать отрезанные группировки и уничтожать их. Именно такие операции и начал проводить Суворов. Особенно отличались в двухдневном сражении отряды князя Багратиона и казаки атамана Давыдова. Казаки продвигались та