Приблизившись, войска остановились. По обычаю того времени, начиналась битва с поединка.
Из ордынских рядов выехал Челубей – богатырь огромного роста. Выступит ли кто против него? Найдётся ли такой смельчак? Челубей копьём, как соломинкой, поигрывал. Ждал. Конь под ним испуганно всхрапывал, словно нёс на себе не человека, а зверя дикого.
Но вот расступились русские воины, и навстречу богатырю выехал монах Пересвет.
– Хорошо бы, братья, – сказал он, – старому помолодеть, а молодому чести добыть, свои силы испытать.
– С Богом! – крикнул ему вслед Родион Ослябя.
Разогнали всадники коней, сшиблись и замертво оба упали, пронзённые копьями.
Заиграли тут трубы, войско на войско двинулось. Дрогнула земля. Загудело всё окрест от ратного крика.
Татары не могли зайти с флангов, потому прежде всего по центру ударили, как и предвидел князь Дмитрий Иванович.
Стойко держался Передовой полк. Бились пешие русские ратники и с татарской конницей, и с генуэзцами.
Всадников кололи копьями, рубили бердышами и секирами. Только много их больно – свалят одного, глядишь, на его месте двое.
Нелегко было драться и с генуэзцами: шли они плотным строем, копья положили на плечи воинов, закованных в панцири. Копья у них длинные, брони крепкие. Попробуй-ка достань таких! Но приноровились русские: доставали и этих.
Князь Дмитрий Иванович сражался в первом ряду ополченцев. На нём был плотно стёганный кафтан со вшитыми железными бляхами. Крепко рубился князь, некогда было дух перевести, но не мог не похвалить дровосека Сеньку Быкова, что рядом с ним топором орудовал.
– Ты откуда будешь… добрый человек? – спросил князь Дмитрий Иванович.
– Из Рязани я… к тебе убёг.
– Отчего же ты… не с Олегом своим?
– Оттого, князь, что…
Не успел ответить Сенька Быков: пока одно копьё подрубал, проткнули ему грудь другим копьём.
– Ай ты, Сенька, брат ты мой!.. – воскликнул князь Дмитрий.
Но вот уже со всех сторон окружили его недруги. Одного он мечом свалил, второго, третьего, да тут и сам упал: ударили его сзади по темени.
Стойко бились ополченцы, да полегли все как один. Прорвались татары к Большому полку. И вновь закипела сеча кровавая.
Жмут басурмане. Ой как жмут! Смяли главный ряд. Добрались до великокняжеского знамени. Вот уж и боярин Бренок, что был в доспехах Дмитрия, свалился бездыханным. А рядом с ним много пало и воевод, и бояр, и простых воинов.
Торжествуют ордынцы: убили московского князя. Скорей круши теперь всех подряд! Но не пробились. Отразили их дружинники владимирские, суздальские и брянские, что были под началом воеводы Вельяминова. Пришлось отступить Мамаевой коннице.
Князь же Андрей Ростовский отогнал татар с правого «крыла».
Тогда Мамай, который наблюдал за битвой с Красного холма, изменил свой план – главные силы он приказал бросить на левое «крыло». Хан рассчитывал смять полк левой руки, а затем с тыла или с фланга ударить по Большому полку и разбить его.
Перебравшись через Смолку, обрушились татары на левое «крыло», где стоял полк князей Белозёрских. Не смог сдержать полк этой лавины. Полегла в неравном бою бóльшая часть русских ратников. Пали здесь и сами князья Белозёрские. Начал полк отступать к Непрядве.
Шум боя долетал и до Засадного полка, что был спрятан в зелёной дубраве между Доном и Смолкой. Уже несколько часов стояли воины без дела. Истомились. Поглядывали на своих начальников: что медлят воевода Боброк да князь Владимир Андреевич?
На высоких деревьях сидели полковые дозорные, передавали всё, что видели.
А на дубу, что рос ближе всех к полю, посадили Яшку Крикуна. Голос у него звонкий, глаз острый.
– Что там на поле, Яшка? – кричали ему.
– Отходит левое «крыло». И князей, кажись, не видать. Никак, поубивали князей-то.
Ещё ближе шум боя. Лязг мечей слышен, и яростные крики, и стоны предсмертные.
На выручку полку левой руки вывел свою дружину князь Дмитрий Брянский. Но и он не может удержать татар. Невелика у него дружина, а ордынцев много. С гиканьем мчатся они за отступающими.
– А теперь чего там, Яшка?
– Гонят наших поганые. Совсем от нас близко. Поди, хотят к реке пробиться.
Слышат Яшкин голос не только воеводы, но и простые воины.
– Доколь мы ждать будем, – ропщут они, – пока всех перебьют басурмане?
И князь Владимир Андреевич Серпуховской тоже не выдержал.
– Пора, – сказал он, – нельзя нам в стороне оставаться…
Но твёрдо молвил Боброк:
– Погоди. Не настал наш час.
Вот уже поравнялось Мамаево войско с зелёной дубравой. Отгремел бой. Дальше покатился.
– Что молчишь, Яшка? Аль язык проглотил?
– Беда, други! Татары мимо нас прошли. Уже спину нам кажут, к Дону выходят.
И сказал тогда воевода Боброк:
– Теперь наш черёд. Дерзайте, братья!
Увлеклись татары наступлением, а Засадный полк ураганом вылетел из лесу да ударил им в тыл.
Что за войско? Откуда? Не могут понять ордынцы. А уж и понимать-то некогда. Бьют их в спину, колют, секут, конями топчут. Молодой князь Владимир Андреевич в гущу татар ворвался. Один, почитай, два десятка уложил.
Да и остальные воины дерутся за десятерых. Силы у них свежие, кони резвые.
Тут и все полки русские перешли в наступление. Погнали татар назад. Не оглядываясь, в панике побежали ордынцы.
Увидел Мамай с Красного холма, как громят его полчища, – прочь помчался с поля Куликова, скрылся со своими приближёнными мурзами и охраной.
Тридцать вёрст без передышки гнали ордынцев воины великого князя Дмитрия. До реки Красивая Меча преследовали.
Так закончилась Куликовская битва.
Литовский князь Ягайло, что в тридцати пяти верстах стоял от Куликова поля, узнав о Мамаевом поражении, приказал повернуть своему войску назад.
Убежал в Литву к Ягайле и князь Олег.
Мамай был с остатками войска разгромлен и бежал с небольшим отрядом верных воинов в Кафу (ныне Феодосия), где вскорости был убит «генуэзскими ворами».
Слава героям
Возвратясь из погони, князь Владимир Андреевич велел трубить сбор на поле битвы. Он стоял под порубанным в бою великокняжеским знаменем, и со всех сторон стекались к нему пешие воины и раненые. Отовсюду летели радостные призывные крики. Здесь же, на поле, нарекли воины Владимира Андреевича «хоробрым».
Когда же собрались все, кто мог, увидели, что великого князя Московского возле них не было. Наконец отыскали Дмитрия Ивановича лежащим без памяти под срубленным деревом. Доспехи на нём были все в рубцах от ударов вражеских. Князя привели в чувство, сообщили о победе.
– Коня! – потребовал Дмитрий Иванович.
Вечером осмотрел он Куликово поле. Страшное зрелище открылось перед князем. Повсюду высились горы убитых. Половина русской рати полегла на поле Куликовом. Глубоко опечаленный, князь медленно ехал, то и дело останавливаясь возле павших «другов и братьев».
Затем Дмитрий Иванович обратился к воинам, что вокруг него собрались, поблагодарил их за подвиг во имя Родины, за доблесть и мужество.
Во все города и княжества разослал он гонцов с вестью о великой победе, но сам остался с войском на Куликовом поле хоронить своих погибших ратников.
Сам он считал число убитых и, прощаясь с ними, молвил:
– Здесь суждено было вам пасть, меж Доном и Днепром, на поле Куликовом, на речке Непрядве! Здесь положили вы головы… за землю Русскую… Вечная вам память и слава!
Восемь дней полки великого князя разбирали тела убитых и хоронили товарищей.
По всему пути народ встречал полки великого князя Дмитрия Ивановича с ликованием. Праздник стоял на Руси: одолели наши проклятых ордынцев! Слава московскому князю Дмитрию Ивановичу! Слава героям-воинам!
1 октября 1380 года русская рать торжественно вошла в Москву.
Гудели колокола, заливались трубы весёлые, гремели бубны громкие.
С тех пор и зовут на Руси князя Дмитрия Ивановича – Донским.
С тех пор не смотрела больше Русь на Орду как на силу несокрушимую, как на иго вечное.
С тех пор русские княжества стали считать Москву своей защитницей – вместе нужно держаться, вместе свободу отстаивать.
Дмитрий Пожарский и Кузьма Минин
Страшная весть
Чистым майским днём 1591 года по дороге на Москву спешил гонец. Ой как спешил!
С чёрной вестью торопился гонец. Убит в Угличе малолетний царевич Дмитрий – младшенький сынок царя Грозного, Ивана Васильевича.
Целый день уже скакал гонец, а перед взором его всё гудела толпа, схватившая убийц окаянных, и горела на плитах каменных алая кровь Дмитрия. Да ещё всё слышалось гонцу, как стонал-надрывался колокол.
Подлых убийц схватила толпа разъярённая. Царевича положили во храме, а в Москву порешили гонца отправить, чтоб доложить обо всём царю Фёдору. Тот приходился братом убитому Дмитрию.
Что ж теперь будет, что станется? Кому на Руси царствовать? Царь Фёдор болезненный и «умом слабый». Всеми делами государства Московского правит боярин Борис Годунов, свою волю царю навязывает, о своей лишь выгоде печётся. У царя нет детей, нет наследника. Потому на Руси считали: царевичу Дмитрию престол достанется. Ан вот как вышло!
Не попал гонец к царю. Борис Годунов расставил на угличской дороге своих людей. Схватили они гонца, привели к Годунову.
– Подай сюда грамоту, – велел Борис.
– Для царя та грамота писана, – возразил гонец.
Сдвинул Годунов брови, пригрозил:
– Али жить тебе, дурак, надоело?
Испугался гонец, вынул грамоту. Утаил её Борис от царя, а взамен другую написал. Сообщалось в ней, будто Дмитрий сам ненароком закололся ножом, когда играл в «тычку» с ребятами малыми. Заплакал царь и сказал:
– Да будет на то воля Божия!
Не зря о нём говорили: «умом и духом младенец».
А в народе пошёл слух, будто убийцы, пойманные в Угличе, перед смертью повинились: по приказу, мол, Годунова зарезан был царевич Дмитрий.