[242]. Из-за этой черты характера Франкл особенно страдал на родине, не раз теряя поддержку коллег или даже приобретая их неприязнь.
Еще одной особенностью Франкла была боязливость, порождавшая в нем ипохондрию и даже тягу к суевериям. Он считал, что научный журнал, который примет к публикации его статью, непременно должен закрыться. Если он похвалит какие-либо часы, они остановятся. Если он сфотографируется у сложного подъема на гору, то никогда его не одолеет[243]. Если он поселялся в отеле, то заранее заботился о том, чтобы рядом не было храмов, так как колокольный звон будил в нем неприятные воспоминания о Терезиенштадте. Он в принципе не любил шум и поэтому всегда имел при себе беруши, причем только определенной марки, которые можно было приобрести либо в одном-единственном магазине в Граце, либо в США. В общем, даже такой профессионал в области психологии, как Виктор Франкл, оставался человеком со своими слабостями, с которыми он не хотел или не мог расстаться.
Элеонора Франкл разделяла с мужем всё, даже такое экстремальное увлечение, как альпинизм, которым Виктор занимался с юных лет с целью преодолеть в себе страх подъема на горы. Но с годами страх исчез, а любовь к восхождению осталась до глубокой старости. Он поднимался на вершины в Австрии и в ЮАР, в Италии и в США. Несколько маршрутов в Альпах были названы в его честь «тропами Франкла». Элли говорила, что альпинизм, конечно, не являлся ее мечтой, но когда она находилась рядом с мужем, ей казалось, что он в безопасности. Франкл вообще связывал свою страсть к покорению вершин с теми психологическими взглядами, которых придерживался: «Друзья намекали, что моя любовь к скалолазанию связана с моим интересом к „высокой психологии“, которую я открыл и впервые описал в 1938 году. Пожалуй, да: в шестьдесят семь лет я начал обучаться на пилота и через пару месяцев совершил первый самостоятельный полет»[244].
Альпинизм являлся далеко не единственной страстью Франкла. Создатель логотерапии был заядлым кофеманом. Он зависел от кофе настолько, что брал с собой в любую поездку кофеиновые таблетки на тот случай, если не удастся выпить крепкого кофе. Франкл обожал галстуки и покупал их при любой возможности. Он разбирался в дизайне очков, да так, что одна из крупных фирм прислала ему эскиз одного из своих изделий для оценки, перед тем как очки отправились в массовое производство. Франкл сочинял музыку, которую исполняли профессиональные композиторы. Он написал пьесу под названием «Синхронизация в Биркенвальде», в которой осмысливал свой лагерный опыт. Он коллекционировал автографы известных личностей. Сохраняя всю жизнь детскую непосредственность, Франкл обожал смотреть детские телевизионные передачи. Когда он бывал в США, то всегда спешил к телевизору, чтобы посмотреть «Мапет-шоу». Он даже дал себе прозвище — «лягушонок Кермит» (Франкл считал, что у него такое же большое туловище и длинные тонкие ноги) по имени одного из персонажей этой постановки[245]. В общем, если бы Франкл не стал психиатром, ему точно было бы чем заняться.
В 1948 году Франкл получил еще одну ученую степень, на сей раз по философии. Степень была присвоена ему за новую книгу «Бессознательный Бог: психотерапия и религия»[246]. Основой труда послужили как раз те самые лекции, которые Франкл читал в послевоенные годы. Психотерапевт настаивал, что в бессознательном человека находятся не только инстинкты, как считал Фрейд, но и духовность, которая должна быть главным объектом глубинной психологии. Анализируя сновидения своих пациентов, Франкл пришел к выводу, что подавляются не только сексуальные или агрессивные инстинкты, но и религиозность, являющаяся частью духовного бессознательного. Даже у атеистов имеется бессознательная религиозность. Однако «подсознательный Бог», как называл это Франкл, не связан с какими-то конкретными конфессиями, он индивидуален, неповторим у каждого человека. Осознание своего Бога, своей религиозности, а не слепое следование навязываемым различными церквями убеждениям и есть открытие в себе истинной духовности. Этому осмыслению способствует человеческая совесть, инстинктивно связывающая нас с бессознательным.
Книга «Бессознательный Бог» оказалась особенно популярна среди верующих американских читателей. Уже в середине 1950-х годов к Франклу за обучением основам логотерапии обратились протестантские священники Методистской церкви[247], занимавшиеся пасторской психологией. Один из его новых учеников — Роберт Лесли даже издал книгу под названием «Иисус и логотерапия», в которой сравнивал Новый Завет и логотерапию. А Элизабет Кюблер-Росс — автор концепции психологической помощи умирающим, полагавшая, что только после смерти люди становятся полноценными, назвала книгу Франкла «самой честной» книгой о Боге[248]. После выхода в свет этого труда некоторые критики заявляли, что логотерапия не является психотерапией, а представляет собой скорее продолжение религии. На это Франкл отвечал, что «психотерапия (и логотерапия в частности) стремится к психическому здоровью, тогда как религия нацелена на спасение»[249].
С годами, особенно после пережитого лагерного опыта, Франкл вновь стал верующим человеком. Он никогда не говорил об этом публично, и его вера была верой в непостижимый, парадоксальный Абсолют, который не может быть описан ни одной из существующих религий в полной мере. Тем не менее он сохранял дань традициям своей семьи и оставался иудеем. Несколько раз в год посещал синагогу, отмечал наиболее значимые праздники, регулярно молился. Но также вместе с женой он мог побывать на службе в католическом храме или отпраздновать Рождество. В 1977 году они с Элеонорой решили снова попробовать обвенчаться, надеясь, что времена изменились и иудей и католичка смогут получить благословение священников на брак. Католический кардинал дал согласие, а вот главный раввин Вены отказался. Франкла и его супругу нельзя было смутить подобным решением. Они теперь считали, что отсутствие церковного благословения брака больше не является их личной проблемой.
Известность Франкла и его логотерапии продолжала расти. Хотя нередко можно было услышать и критические замечания в адрес его теории. Одним из его оппонентов в начале 1960-х годов стал известный американский психотерапевт, представитель экзистенциальной психологии Ролло Мэй. В своей работе «Экзистенциальная психология» Мэй заявил, что логотерапия авторитарна, так как «кажется, что (у терапевта. — С. А.) имеются решения всех проблем, но это противоречит сложности реальной жизни. Кажется, что, если пациент не может найти собственную цель в жизни, Франкл предоставит ее. Это снимает с пациентов ответственность и… принижает пациента как личность»[250]. Основатель логотерапии отвечал, что она «нисколько не колеблется в сторону авторитаризма и меньше всего стремится сделать так, чтобы взять на себя ответственность пациента и принизить его как человека… Наоборот, логотерапия может быть определена как обучение ответственности»[251].
Однажды американский врач поинтересовался у Франкла, в чем же принципиальное отличие логотерапии от психоанализа. Франкл спросил его, как тот представляет себе психоанализ, и услышал ответ: «Во время психоанализа клиент должен лечь на кушетку и рассказать вам вещи, которые ему неприятно говорить». Виктор Франкл отреагировал на это определение с присущим ему чувством юмора: «В логотерапии пациент может оставаться сидеть, но он должен услышать вещи, которые ему неприятно слышать»[252].
Франкл не боялся критики. Например, в послевоенные годы он высказывался против идеи коллективной вины немцев, даже тех, кто имел нацистское прошлое. В своих выступлениях и статьях он подчеркивал, что люди гораздо более сложные создания, а ситуации, в которых они оказываются, не всегда однозначны. Возможно, что в основе такой позиции Франкла лежал и его личный опыт работы во время оккупации в больнице Ротшильда, управлявшейся нацистами. Он прекрасно понимал, что делал свое дело для помощи людям и спасения семьи, но кто-то мог увидеть в этом и сотрудничество с нацистами. «В 1946 году отрицать коллективную вину, а тем более заступаться за члена национал-социалистической партии было немодно. На меня это неоднократно навлекало критику со стороны различных организаций. Пришлось и мне прятать в своей квартире коллегу, который был награжден почетным значком гитлерюгенда, — мы узнали, что за ним охотится полиция, чтобы доставить его в народный суд. В ту пору существовало только два исхода — оправдательный приговор или смерть. Я укрыл этого человека от властей.
Против понятия коллективной вины я высказался тогда же, в 1946 году, в присутствии генерала, командующего французскими оккупационными войсками (я выступал с докладом во французской зоне оккупации). На следующий день ко мне явился профессор университета, бывший офицер СС, и со слезами на глазах спросил меня, как мне достало духу выступить против огульных обвинений. „Вы сделать это не можете, — ответил я. — Это выглядело бы как самозащита. Но я — бывший заключенный № 119104 и в качестве такового вполне могу высказывать подобное мнение, а значит, должен его высказывать. К моим словам прислушиваются, и это налагает определенные обязательства“»[253].
В 1978 году Франкл был приглашен в качестве одного из докладчиков на мероприятие, проходившее в синагоге Нью-Йорка. Во время выступления, говоря о коллективной вине немцев, психиатр начал приводить примеры людей, сотрудничавших с нацистами и спасавших евреев. Бо́льшая часть аудитории была в негодовании, из зала даже были слышны кри