Надежды Перлза на обустройство в Голландии быстро рассеялись. Он не мог найти работу, так как не имел официального разрешения на ведение трудовой деятельности, да и поиск жилья оказался непростым делом. Фрицу пришлось жить на благотворительные пожертвования для еврейских беженцев из Германии, в доме, переполненном такими же, как он, людьми, спасавшимися от нацистов. Когда в сентябре 1933 года к нему приехали Лора с дочерью, работы по-прежнему не было, и Перлзы вынуждены были жить на деньги от проданных вещей и книг и на то, что Фриц называл «милостыней», которую он получал от одного местного актера (по непонятным причинам) и от молодой женщины, одним из любовников которой Фриц был в это время. И без того тяжелая ситуация осложнилась еще и тем, что у Лоры случился выкидыш.
Необходимо было искать выход из положения, и он нашелся. Фриц переписывался с одним из психоаналитиков в США, который обещал помочь с переездом. Однако у Фрица еще был свеж в памяти опыт безуспешного пребывания в Америке. Поэтому когда он получил предложение поработать психоаналитиком в Южной Африке, то немедленно согласился.
Главным препятствием для адаптации и успешной работы было плохое знание английского языка. Но Фриц был упрямым человеком, он начал практиковаться уже во время трехнедельного плавания к Южной Африке, читая на английском небольшие рассказы, детективы, приставая к экипажу и пассажирам с беседами. В общем, плох или хорош был его английский язык, но психоаналитиком Перлз начал работать сразу по приезде, в то время как Лора изучала язык еще три месяца.
Жизнь Перлзов вновь изменилась до неузнаваемости. Фриц вспоминал: «Нас встретили очень гостеприимно. Я открыл практику и основал Южно-африканский институт психоанализа. В течение года мы построили себе первый дом в современном стиле в шикарном районе, с теннисным кортом, бассейном, няней (у нас был следующий ребенок), управляющим и двумя слугами-аборигенами.
В течение следующих лет я мог предаваться своим хобби: теннис и пинг-понг. Я получил права летчика. Мои друзья наслаждались полетами со мной, хотя Лора никогда не доверяла мне. Моим величайшим удовольствием было остаться одному в самолете, выключить мотор и планировать вниз в величественной тишине и одиночестве.
У нас также был большой каток. Как я любил танцевать на льду! Широкие скользящие движения, грацию и баланс нельзя сравнить ни с чем. Я даже выиграл медаль на соревнованиях.
Экскурсии на океан, плавание в теплых водах Индийского океана, наблюдение изобилия диких животных, отснятие фильмов на самом современном уровне, направляющие игры (я учился у Макса Рейнхарда), получение первого места среди любителей, посещение знахарей, некоторые открытия, обучение игре на скрипке, составление ценной коллекции марок, несколько теплых и продолжительных дружеских отношений.
Какое отличие от нашей предыдущей жизни! Я всегда имел достаточно денег и всегда был занят, но никогда это не было так. Это была вспышка активности, деятельности и траты денег. Лора обычно называла меня смесью пророка и бездельника. В то время, конечно, была опасность потери обоих»[283].
Однако жизнь в Южной Африке была отнюдь не так безмятежна, как ее описывал Перлз. Отношения с женой ухудшались. Лора вновь забеременела, но Фриц не хотел иметь еще одного ребенка и попытался убедить жену сделать аборт. Она ответила категоричным отказом: «Если ты не хочешь ребенка, это будет мой ребенок, но он будет». 23 августа 1935 года на свет появился сын Стефан.
Ни Стефану, ни Ренате детство не казалось счастливым. Рената вспоминала, что боялась отца: «Меня часто отправляли на каникулы на эти ужасные фермы, места, которые я ненавидела и где я чувствовала себя изгоем. Я помню, что Фриц обращал на нас мало внимания. Он постоянно отсутствовал, работал. Но во время войны это был ад, когда он был дома. „Вы не должны существовать. Вы не должны иметь друзей, пока я не разрешу“. У него практически на всё было „Нет“. Тогда как с Лорой неизменно „Да“. Никакой золотой середины <…> Я помню тот первый раз, когда он вышел из себя. Мне было пять лет, и меня заперли в сарае на целый день. Я не помню, что я такого сделала. Я просила нашего садовника Джона, чтобы он выпустил меня, но он ответил: „Я не могу. Я потеряю работу. Он уволит меня, если вас освобожу“»[284]. Подобные истории были в детстве Ренаты, увы, не редкостью. Иногда дело доходило даже до рукоприкладства со стороны Перлза.
К тому же для Фрица и Лоры работа была превыше семьи. Времени на детей практически не оставалось. Лора вспоминала: «Я работала от десяти до тринадцати часов ежедневно, шесть дней в неделю, иногда и по воскресеньям. Мне тогда шел третий десяток, и я была весьма энергична. Однажды я зашла в кухню, в восемь вечера, и сказала горничной: „Я совершенно измотана“. Она удивилась: „Да что вы делаете? Вы ж сидите и разговариваете!“»[285].
Прием клиентов имел первостепенное значение. Даже совместные ужины, которые становились реже и реже, превратились в деловые беседы. Фриц отдалялся от семьи, и каким бы образом это ни объяснялось, он становился всё больше похож на отца, которого сам когда-то презирал за подобное поведение. В своих воспоминаниях он уделил детям лишь один абзац: «Я всегда испытываю смесь защиты и агрессивности. Когда родилась Рената, наша первая дочь, я полюбил ее и даже начал примиряться со статусом женатого человека. Но когда позднее меня обвинили в чем-то, что было ошибочным, я начал всё больше и больше отдаляться от своей роли. Они обе жили, может быть, по-прежнему живут в особенно тесном симбиозе.
Стив, наш сын, родился в Южной Африке, и сестра всегда относилась к нему, как к тупице. Он развивался в противоположном направлении. В то время как Рената была лживой, он был настоящим, медлительным, зависимым, скорее боязливым и упрямым, когда предлагали принять какую-нибудь помощь. Я был тронут, когда получил в последнее Рождество первое персональное и теплое письмо от него. У нас четверо внуков, правнуков еще нет»[286]. В дальнейшем у Фрица сложились более или менее сносные отношения с сыном, он даже изредка оказывал ему финансовую помощь, а вот отношения с дочерью так и не наладились. Даже когда Рената выходила замуж, Перлз не приехал к ней на свадьбу, заявив, что у него на это время назначена консультация клиента.
Элитарное положение, которое Перлз и его супруга сначала заняли в Южной Африке, объяснялось тем, что в то время они были единственными психоаналитиками в стране, причем высокопрофессиональными. Но, как и многие до них, Перлз и его жена были не во всём согласны с Фрейдом. Впервые это несогласие проявилось в 1936 году, когда Фриц был приглашен на Международный психоаналитический конгресс в Чехословакии. Перлз к тому моменту уже хорошо пилотировал, а учитывая его страсть к эпатажу и актерству, он не придумал ничего лучше, как приобрести небольшой самолет и самому совершить перелет из Южной Африки в Чехословакию, чтобы сделать доклад. Мечта стать первым в мире пилотом-психоаналитиком не сбылась, так как самолет, который Перлз хотел приобрести, был кем-то перекуплен. И он отправился в Европу на корабле.
Перлз выступил с докладом «Оральное сопротивление», который основывался на исследовании его жены о методах кормления и отлучения от груди младенцев. К тому моменту ортодоксальный психоанализ придерживался однозначной позиции, что сопротивление клиента в процессе анализа восходит к детской привычке ребенка досаждать (сопротивляться) матери, отказываясь ходить в туалет в соответствии с определенным распорядком и устоявшимися культурными нормами. Главным тезисом Перлза была идея, что сопротивление ребенка может также проявляться в отказе от еды. Эта точка зрения была раскритикована абсолютным большинством присутствовавших на конгрессе аналитиков. Фрейд не терпел пересмотра своих идей. Его верные соратники придерживались аналогичной позиции. Надежды Перлза на то, что он будет признан коллегами и внесет вклад в развитие теории психоанализа, рухнули в одночасье.
Еще одна мечта Перлза состояла в том, чтобы встретиться с Фрейдом и поделиться с ним своими идеями. Они увиделись, но этот визит обернулся для Перлза сплошным разочарованием: «Я договорился о встрече, меня встретила пожилая женщина (я полагаю, сестра), и ждал. Потом дверь открылась на 2,5 фута, и вот он перед моими глазами. Казалось странным, что он не покидает дверной проем, но в то время я ничего не знал о его фобиях.
„Я приехал из Южной Африки сделать доклад и увидеть Вас“. „Ну, и когда Вы уезжаете?“ — спросил он. Я не помню остального четырехминутного разговора. Я был шокирован и разочарован. Один из его сыновей был направлен пригласить меня на обед. Мы ели мое любимое блюдо — запеченного гуся. Я ожидал быстрой „болевой“ реакции, но был просто ошеломлен»[287]. Перлз был обижен, разочарован, разозлен столь неудачной поездкой. И решил ответить на удар по его самоуважению, продолжив развивать собственный взгляд на психоанализ.
Через несколько лет Международная психоаналитическая ассоциация постановила: аналитики, которые ранее не работали преподавателями психоанализа в Европе, не могут заниматься подобной деятельностью в других частях мира. Перлз лишился своего официального статуса и должен был закрыть институт в Южной Африке, сохранив только частную практику.
Фриц и Лора всё больше отходили от взглядов ортодоксального психоанализа. Итогом их работы стала опубликованная в 1942 году книга «Эго, голод и агрессия: пересмотр фрейдовских теории и метода», в которой впервые были представлены основы нового направления практической психологии — гештальттерапии. Правда, тогда подобного названия еще не было, оно появилось позже, а Фриц и Лора по-прежнему продолжали называть себя психоаналитиками. Несколько глав книги написала Лора, но весь текст был издан под авторством Фрица.