Вполне логичным продолжением подобного общения Маслоу со студентами стала его практика психологического консультирования, к которой он приступил в конце 1930-х годов. Сам Маслоу в это время прошел частичный курс психоанализа у Эмиля Оберхольцера — психоаналитика, эмигрировавшего из Швейцарии. Главной проблемой, разбиравшейся на психоаналитических сеансах, была обида на мать, которую он никак не мог простить. По неизвестным причинам курс был вскоре прерван. Поэтому Маслоу не мог применять психоанализ в работе со студентами, зато интуитивно начал использовать методы, которые позже были отнесены другими исследователями к когнитивно-поведенческой терапии. Он консультировал психически здоровых людей, оказавшихся в сложных жизненных ситуациях, испытывающих эмоциональные трудности или стремящихся разобраться в себе.
«Однако в глазах простых смертных я обрел ореол психолога, и потому ко мне потянулись люди, желающие получить ответы на главные жизненные вопросы, полагая, что кто, как не психолог, должен объяснить им, почему случаются разводы, откуда возникает ненависть и почему некоторые люди сходят с ума. Я чувствовал себя неуютно от этих вопросов и всё же в меру собственных сил и возможностей старался ответить на них. Особенно тяжко в ту пору приходилось провинциальным психологам, тем, что жили и работали в маленьких городках, где люди не только не слышали слова „психоанализ“, но ни разу в жизни не видели психиатра, где единственной альтернативой психологу была гадалка, домашний доктор или духовник. Психолог выслушивал вопросы и пытался найти на них ответы. Таким образом, в постоянной тяжбе с неугомонной совестью он обретал первые навыки психотерапии.
Самое интересное, что даже эти неуклюжие попытки врачевания человеческих душ зачастую оказывались успешными, что приводило меня в полнейшее изумление. Я был готов к провалам и поражениям, и их, конечно же, было больше, чем побед, но чем же всё-таки объяснить успехи, на которые я даже не смел надеяться?
Несколько позже я обнаружил другой, еще более неожиданный для меня феномен. Я проводил самые разнообразные исследования, в ходе которых мне приходилось составлять подробнейшие истории жизни своих испытуемых. При этом я обнаружил, что несмотря на то, что моя психотерапевтическая подготовка оставляла желать лучшего, а вернее было бы сказать, несмотря на полное отсутствие оной, мне в отдельных случаях удавалось вполне определенным образом повлиять на исследуемое мною личностное нарушение. А ведь я никогда не стремился к этому сознательно, я просто задавал человеку вопросы и писал его историю жизни!
Иногда ко мне обращаются за советом мои студенты, и некоторым из них я советую обратиться за помощью к профессиональным психотерапевтам. При этом я объясняю студенту, в чем, на мой взгляд, состоит суть его проблемы и почему я считаю целесообразной помощь специалиста. Довольно часто этого оказывается достаточным, чтобы студент сам справился с имевшейся у него симптоматикой.
Подобного рода феномены чудесного исцеления гораздо более доступны взгляду дилетанта, нежели профессионального психотерапевта или психиатра. Последний не склонен верить в чудо, он скептически относится к рассказам о такого рода случаях, однако я со своей стороны замечу, что, если мы возьмем на себя труд проверить их, то окажется, что очень многие из них имеют под собой реальное обоснование; такие случаи не редкость в практике психолога и социального работника, не говоря уже о священниках, учителях и врачах общего профиля.
Но чем же объяснить этот феномен? Мне думается, его можно понять только в контексте общей социально-психологической теории и теории мотивации. Вы, наверное, заметили, что в каждом из вышеперечисленных случаев существенны не столько осознанные аспекты отношений между терапевтом и пациентом, сколько то, как сам пациент воспринимает терапевта и свои отношения с ним. Если пациент ощущает, что терапевт интересуется им, думает о нем, старается помочь, то это помогает пациенту обрести чувство собственной значимости. Он чувствует себя под защитой человека, обладающего знанием, мудростью, опытом, силой и здоровьем, и его тревога отступает. Он видит, что его готовы выслушать без критики и осуждения, он оказывается в атмосфере искренности, доброты, сочувствия, приятия и одобрения и всё это, вместе с вышеназванными факторами, способствует бессознательной уверенности пациента в том, что ему ничто не угрожает, что он любим и уважаем, что его потребности в безопасности, любви и уважении всё-таки могут быть удовлетворены»[331].
Своим клиентам Маслоу рекомендовал работать над пересмотром интеллектуальных установок по поводу той или иной проблемы, а также постепенно изменять на практике отношение к тому, что их волновало. Одной из первых клиенток Маслоу была девушка, жаловавшаяся на бессонницу, отсутствие аппетита и ощущение постоянной скуки. В ходе общения выяснилось, что когда-то она была студенткой-психологом, интересовавшейся своим делом, но под влиянием родителей оставила обучение и устроилась на престижную, высокооплачиваемую работу, убедив себя, что это сделает ее счастливой. Абрахам Маслоу вспоминал позже, что достаточно быстро определил, в чем суть ее проблемы: «Я предположил, что она могла бы чувствовать фрустрацию и быть рассерженной, потому что она не была интеллектуально сама собой, она не использовала свой ум и талант в области психологии, и это могло быть главной причиной ее скуки от жизни и скуки ее тела в отношении нормальных жизненных удовольствий, таких как еда. Любой талант, любая способность была также мотивацией, потребностью, импульсом. С этим она согласилась, и я предположил, что она могла продолжить свое обучение ночью после работы… Она смогла договориться об этом, и это сработало. Она стала более живой, более счастливой, и большинство ее физических проблем исчезло, когда мы встречались с ней в последний раз»[332].
Вступление США во Вторую мировую войну совпало с тем периодом в жизни Маслоу, который возрастная психология определяет термином «ранняя взрослость». Как позднее отмечал еще один выдающийся американский психолог, Эрик Эриксон, главным для человека в это время становился вопрос: «Что я могу предложить будущим поколениям?» Маслоу шел тридцать третий год, когда однажды, после нападения Японии на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 года, он испытал внезапное и необычное переживание, изменившее его дальнейшую жизнь: «Однажды днем вскоре после Пёрл-Харбора я ехал домой и моя машина была остановлена небольшим патетичным парадом. Мимо шли бойскауты, люди в старой униформе несли флаги, и кто-то играл на флейте. Пока я смотрел на это, слезы потекли у меня из глаз. Я чувствовал, что мы ничего и никого не понимаем — ни Гитлера, ни немцев, ни Сталина, ни коммунистов. Мы не понимали никого из них. И я также почувствовал, что если бы мы могли понять, мы могли бы достичь прогресса. У меня было видение как бы стола переговоров с сидящими вокруг него людьми, разговаривающими о человеческой природе и ненависти, о войне, мире и братстве. Я не мог уже пойти в армию в силу возраста. Но в тот момент я понял, что оставшаяся часть моей жизни должна быть посвящена открытию психологии, для того чтобы стол переговоров стал возможен. Этот момент изменил всю мою жизнь»[333].
После того как он пережил то, что позднее назвал пиковым переживанием, Абрахам Маслоу обратился к осмыслению человеческой мотивации. Что заставляет людей поступать так, а не иначе? Чего они на самом деле желают? Существуют ли более значимые и менее значимые потребности? В дальнейшем Маслоу стал искать ответы на эти вопросы, пытаясь в то же время создать концепцию, которая могла бы объединить достижения уже существовавших подходов — психоанализа, бихевиоризма, индивидуальной и гештальтпсихологии, взгляды Карен Хорни и Курта Гольдштейна, а также выводы ученых-антропологов. В 1943 году он опубликовал статью «Теория человеческой мотивации», в которой впервые представил свои размышления по этому вопросу.
В то же время его заинтересовала проблема здоровых людей, гармоничных во всех смыслах. Маслоу понимал, что обнаружить таких людей, а также изучить их будет очень сложным делом, так как подобные персоны являются редкостью, они были «людьми с другой планеты», в отличие от невротиков, встречающихся на каждом шагу: «Конечно, посетитель с Марса, спустившийся в колонию, состоящую из инвалидов, калек, карликов, горбунов… не мог бы определить, как на самом деле они должны были бы выглядеть. Но позвольте нам изучать не калек, а здоровых людей. В них мы находим качественные различия, отличающуюся систему мотивации, эмоций, ценностей, взглядов и восприятия. В каком-то смысле только святые и есть человечество. Все остальные — калеки»[334]. Работая в это время над книгой «Принципы аномальной психологии» (совместно с Беллой Миттельман), в одной из глав Маслоу впервые дал описание «нормального человека», умеющего любить и быть любимым, способного заниматься самопознанием, имеющего адекватную самооценку.
Маслоу составил развернутый план работы и стал собирать материал для книги. Однако проблемы со здоровьем мешали ему приступить к ее написанию. Маслоу начал испытывать сильнейшую слабость. Чтение лекций давалось ему с огромным трудом, после каждой из них он находился на грани обморока. Он даже был вынужден принести в свой кабинет раскладушку, чтобы хоть как-то восстанавливать силы в промежутках между занятиями. Это не очень-то помогло, зато коллеги начали распускать различные сплетни о странном поведении Маслоу. Обеспокоенная состоянием мужа, Берта настояла, чтобы он прошел медицинское обследование, на что Маслоу согласился с большой неохотой, так как оно стоило значительных средств, которых и так постоянно не хватало. Предварительный врачебный вердикт был неутешительным — гормональное расстройство, вызванное, скорее всего, опухолью гипофиза или надпочечников. Маслоу воспринял диагноз стоически, хотя и понимал, что его жизнь может оборваться в любой момент, а ведь он еще не успел завершить свое исследование и, главное, он может потерять совсем недавно обретенное настоящее семейное счастье.