Наполеону приходится туго: вечное военное счастье его подвело и дало опасное ощущение безнаказанности. Он решил, что может объединить против себя всех, а это не проходит даром. Даже шведы под руководством Бернадота воюют против Наполеона в знаменитой Битве народов, но воюют без усердия. Бернадот надеется, что после поражения Наполеона ему достанется его место – ведь должен же будет кто-то управлять Францией после падения Наполеона, почему не он?
После падения Парижа он с Дезире спешит туда. Напрасны расчеты – французы считают его предателем. Типичными для отношения к нему были слова французского офицера Марбо: «Именно француз, корона которого была добыта французской кровью, и нанес нам последний удар». Жена маршала Лефевра при людях, в лицо назвала его изменником. В общем, престол ему даже не предложили – это было бы непрочно. Австрия даже поставила под сомнение его права на шведский престол, но Россия и Англия отказались устранять человека, с которым уже обо всем договорились. Бернадот возвращается в Стокгольм, столицу своего королевства, Дезире чуть задерживается в Париже, и тут – ба-бах: Сто дней! Париж снова в руках Наполеона, супруга короля-предателя – тоже! Что делает Наполеон? А ничего! Наверное, слишком был виноват Наполеон Бонапарт перед Дезире Клари, чтобы причинить ей хоть малейшее зло… Кстати, она задержалась в Париже на несколько лет и вернулась к супругу далеко не сразу. Поговаривали, что она была влюблена в Эммануила де Ришелье, бывшего одесского градоначальника, буквально преследуя его, где бы он ни находился. Он даже называл ее «моей безумной королевой». Впрочем, некоторые говорят, что дело тут было не в любви, а как раз в лоббировании интересов супруга – Ришелье ведь был премьер-министром Франции. В общем, то ли любовь прошла, то ли задание было выполнено, но в итоге королева Дезидерия возвращается в Стокгольм, к своему королю Карлу-Юхану – имя Бернадоту пришлось поменять, не будет же король Швеции зваться Жан-Батист.
В 1818 году король Карл XIII умирает, Бернадот занимает престол, и жизнь в Швеции становится благополучной и спокойной. От попыток вернуть Финляндию и взять у России реванш за Полтавскую битву Бернадот навсегда отказался, как и обещал. Отторгнутую было Шведскую Померанию он получил обратно, но, понимая, что удержать ее все равно проблематично, выменял ее у Дании на Норвегию – оказавшимся в лагере побежденных датчанам спорить не приходилось, хорошо еще, что не забрали просто так. Норвежцы пробуют отстоять независимость, но Бернадот почти бескровным походом быстро ставит на этих амбициях крест. Обратите внимание – это последняя война Швеции до настоящего времени, скоро будет двести лет без войны! Все это время шведы ничего не захватывали у соседей – почему не обеднели, а скорей наоборот? Нам пока не понять.
Все в порядке, с соседями мир, Норвегия удержана, воинственные шведские офицеры, гроза Европы, радуются успехам детей – торговцев и фабрикантов. Швеция внедряет промышленные новинки, роет каналы, изобретает шведскую спичку и шведскую стенку, и все это делается под руководством короля, не знающего по-шведски ни единого слова, общающегося с миром через своего министра Маркуса Брахе, да еще и часто болеющего, за что злоязычные оппозиционеры прозвали его правление «постельным». Но Швеция накапливает подкожный жирок и вовсю славит своего короля Карла – Юхана! Сам король, правда, иногда волнуется – незнакомая страна, непонятный язык, не строят ли против него заговоры, не волнуется ли народ? Однажды он даже спросил напрямую испанского посла Морено, пробывшего в Швеции достаточно долго, что ему нужно делать, чтобы не бояться в Швеции за свою жизнь. Дипломат дал добрый совет: «Используйте галоши, сир. Это самый лучший способ сохранить жизнь в этой стране». Такой же южанин, как Бернадот, посол достаточно настрадался от шведской погоды и знал, что посоветовать земляку. Оценив галоши, он обул в них и свою гвардию – до сих пор можно увидеть эту экзотическую деталь формы на них зимой. На вопрос: «Зачем гвардейцам галоши?» – Бернадот дал многозначительный ответ: «Чтоб Европа никогда больше не слышала грохота шведских сапог». А жизнь королевы Дезидерии была спокойна и безмятежна, восемьдесят один год прожил на свете ее супруг, девяносто лет – она сама! Их сын Оскар I взошел на престол безмятежно и совершенно законно. Его потомки правят Швецией и сейчас, и все эти годы Швеция живет в мире, и шведские сапоги не грохочут по дорогам соседних стран, причем не только в галошах дело. А ждал ли престол Франции сына Наполеона и Дезире Клари? Боюсь, что нет. Кто из них троих был счастливее всех? Не спрашивайте – не знаю! Знаю одно – правильно сделала Дезире Клари, что не унижалась перед «маленьким капралом», не боролась за него. Не хочешь – не надо! Найдется лучший, причем обязательно найдется. Надо только его не пропустить. Даже если твой избранник, вообще говоря, по законам тебе не положен. Но об этом – следующий рассказ.
ПЕРИКЛ, СЫН КСАНТИППА, И АСПАЗИЯ, ДОЧЬ АКСИОХА Жениться можно на ком угодно
Чуть ли не самая большая проблема в оценке любимых существ, разделяющая поколения отцов и детей, заключается в том, что молодежь больше всего интересует само упомянутое существо, а старших – его родители. Конечно, совершенно понятно, что их привлекают те, кто ближе им по возрасту, но и это еще полбеды. Их интересуют какие-то никчемные, с точки зрения их деток, вещи. Ладно, можно понять, что им по барабану, насколько охотно и с удовольствием она обнимается и целуется, не говоря уже о вещах более интимных – в конце концов, это их напрямую не касается, оставим снохачество казачеству. Но они интересуются вещами, не имеющими к интимной жизни вообще никакого отношения: местом работы предков существа, им любопытно их социальное положение, местожительство и национальность – это уже как водится, круг знакомств и возможные связи – ну, без этого вообще никак и вообще непонятно что!
Само любимое существо способно возбудить их любопытство только в случае наличия, как минимум, приводов в правоохранительные органы – вот тогда-то наслушаетесь мрачных прогнозов вдоволь. Ну и конечно же нравственность вашей подруги больше волнует почему-то не вас, которого это непосредственно касается, а их, причем требования к ней такие, что вас бы они явно не устроили – боюсь, что даже и после свадьбы. Что же касается, как говорится, женщин с прошлым, тут они совершенно категоричны – если у женщины есть прошлое, у нее не должно быть будущего! Кстати, совершенно так же, как и родня, ведет себя окружающее человека общество, перемывая в своих пересудах возможной кандидатуре не только косточки, но и более чувствительные органы. Есть ли в этом хоть какой-то смысл? К сожалению, да – любая информация полезна, если правильно ее применять. Но чем больше само чувство, тем меньше значения имеет все, что копошится в отдалении.
Кстати, верите ли вы, что над каким-то родом может тяготеть проклятие? Древние греки, например, верили. А если действительно может, кому оно больше повредит: незначительным представителям этого рода или самым выдающимся? Афиняне были уверены, что именно на самых заметных оно и скажется сильнее всего – могущественный род Алкмеонидов тому примером. Сторонники некоего Кимона как-то хотели захватить в Афинах власть, но проиграли и кинулись к алтарю богини, прося милостивого суда, – алтарь был священным местом, около него их нельзя было убивать. «Хорошо, – сказали их противники, – вы под защитой богини, идите на суд, вас не тронут». Они привязали к алтарю длинную нитку и пошли на суд, держась за эту нитку – чтоб считалось, что они по-прежнему держатся за алтарь. И вдруг нитка порвалась! «Богиня не хочет их спасать!» – воскликнул их враг Мегакл, накинулся на них вместе со своими сторонниками и перебил без всякого милосердия. Ясно, что им бы любой повод сгодился, и если бы нитка не порвалась, я тоже несколько сомневаюсь, что они, бедняжки, ничего бы не придумали. Но через некоторое время, как и у нас часто бывает, убитых стали жалеть, а Мегакла ругать – воля богини, мол, не от нитки зависит. И его род, Алкмеониды, многие сочли проклятым родом. А проклятия умеют ждать и выбирают самых достойных. Проклятие подождало, пока в роду Алкмеонидов родится великий Перикл. О том, как проклятие поразило его любовь, я и расскажу.
Прежде всего зададим себе еще один не утративший актуальности с тех времен вопрос – хватит ли одному мужчине восьми женщин или нужно девять? От отношений зависит. Вот древним грекам их жен не хватало – они были неинтересные. Греки сами лишали их всякой инициативы и привлекательности, ничему не учили, не давали и рта раскрыть. Прав у них не было практически никаких, для суда они просто не существовали, не имея права даже выступить в свою защиту. Замуж их брали в пятнадцать лет, выдавая за тридцатилетних. Перед замужеством они приносили в жертву богине свою куклу: мол, детство кончилось. А замужних греки запирали в гинекеи – это то же, что и гарем, только по-гречески, не выйти, слова ни с кем не сказать, рожай себе детей, пряди шерсть, вари еду да сиди тихо. Это в жаркой-то Греции мучиться в запертом гинекее? Изверги, и все тут! Вот такая, видите ли, демократия. У рабов – никаких прав, у неафинян – минимальные, а женщины как раз где-то посередке между ними.
А как же тамошние мужчины, часто весьма неглупые, с такими женами не вешались? Так были же гетеры – по-гречески «подруги». Веселые, образованные, остроумные – в общем, как японские гейши. Вовсе не обязанные спать с каждым – им надо было понравиться. Но они разрешали себе нравиться конечно же не бесплатно – напиши на стене, с кем желаешь свидания, обязательно укажи, сколько дашь, если она согласна, если ее устроят и цена, и кандидатура, она подпишет внизу, когда приходить. Для тех, кому был нужен только секс, была масса соответствующих заведений с рабынями, совсем дешево и каждому доступно. У гетер явно искали чего-то большего.
Была ли эта профессия престижной? В общем, скорее да – скажем, великий комедиограф Менандр, которого процитировал Цезарь, сказав перед переходом Рубикона: «Жребий брошен», прожил всю жизнь с гетерой Гликерой, и никто на него за это заявлений в древнегреческий местком не писал – дело явно обычное и совершенно не осуждаемое. Но вот великий судебный оратор Лисий не осмелился ввести основательницу знаменитой коринфской школы гетер Никарету и ее коллегу Менатеиру в свой дом, чтоб не рассердить жену и мать. Но мало ли какая склочная родня бывает и у знаменитых судебных ораторов! Так что профессия гетеры считалась в те времена высокооплачиваемой, не очень трудной, достаточно творческой и совершенно не позорной. Тратили на гетер меньше, чем на законных жен, а удовольствия явно получали больше.