овы были присоединиться. Литературовед Н. И. Стороженко так описывал происходившее на сцене и в зале: «Когда Лауренсия, бледная, с распущенными волосами, дрожащая от стыда и негодования, прибегает на площадь и сильной речью возбуждает народ к восстанию против губернатора, восторг публики дошел до энтузиазма… В этой роли вылилась вполне страстная любовь к свободе и не менее страстная ненависть к тирании, которая охватила собой юную душу артистки. Словно электрическая цепь соединила на этот раз сердце артистки с сердцами тысячи зрителей, и они слились с ней в одном чувстве». Спектакль был закрыт по предписанию полиции, но актриса уже стала кумиром публики.
Муж Ермоловой Николай Шубинский, адвокат, в молодые годы был актером (1890-е)
Случившееся не являлось просто яркой вспышкой в актерской карьере. После этой роли у Ермоловой не было не только провалов, но даже профессиональных неудач. Публика ее боготворила. Мария Николаевна стала легендой при жизни, свой неизменный успех обеспечив тем, что была к себе необычайно строга и не выходила на сцену без полной уверенности в том, что сможет завоевать зал. Один из тогдашних театральных критиков, А. Кугель, поражался: «Великая актриса, столько лет пробывшая на сцене, кумир Москвы, создательница множества ролей, плачет как дитя от того, что нет настроения и роль не идет по желанию!» Ему вторил журналист и драматург А. Амфитеатров: «Она всегда как будто недоумевала несколько перед собственным своим успехом, ее достижения всегда казались ей в чем-то недоделанными, ждущими еще каких-то новых штрихов. Она все доходила в роли до чего-то, что только сама она инстинктом чувствовала, а объяснить не умела, и в стараниях понять тем больше работала, и искала, и волновалась».
«М. Н. Ермолова играла не всегда – далеко не всегда! – ту пьесу, которая была написана. Она не всегда шла в ногу с автором. Но в ногу шла со своим… временем»
Но глубина и серьезность, с которыми Мария Николаевна переживала каждую свою роль, неизменно вознаграждалась: например, после спектакля «Орлеанская дева» публика вызывала Ермолову на сцену больше шестидесяти раз. Мария Николаевна в полной мере испытала счастье зрительского признания. О том, насколько ее любили театралы, можно судить по этой почти юмористической зарисовке Амфитеатрова: «Была невыносимо глупая и скучная пьеса старого драматурга Ге „Второй брак“. Так ее смотреть публика съезжалась только к третьему действию – единственно для того, чтобы слышать, как Ермолова скажет своему супругу-изменнику: „Подлец!“ И на этом одном-единственном „подлеце“ пьеса благополучно ехала целый сезон и делала блестящие сборы».
Муж Марии Николаевны Николай Петрович Шубинский, адвокат и присяжный поверенный, в молодые годы был актером. В обществе шутили, что в конце концов оба супруга стали адвокатами, т. е. защитниками, только Ермолова защищала не кого-то конкретного в конкретном суде, а на сцене – сразу всех униженных и оскорбленных. Публицист и театральный критик Влас Дорошевич писал: «Кого бы ни играла Ермолова – она защищала. „Защитительным инстинктом“ эта защитница, – от благоговения пред чудным даром чуть не сказал „заступница“, – она находила оправдывающие обстоятельства».
Он же вспоминал, какое впечатление на зрителя производили самые, казалось бы, простые действия Ермоловой на сцене. В спектакле «В неравной борьбе» вполне спокойный эпизод: героиня варит варенье. Ее спрашивают: «Из чего варенье варите?» – «Из вишни». Но как Ермолова это говорит! «Можно подумать, – писал Дорошевич, – что молодая девушка варит варенье из собственной печени». И он же отмечал: «М. Н. Ермолова играла не всегда – далеко не всегда! – ту пьесу, которая была написана. Она не всегда шла в ногу с автором. Но в ногу шла со своим добрым, хорошим, великодушным временем. Счастлив тот артист – литератор, живописец, актер, – в котором время его отразится, как небо отражается в спокойной воде. Кто отразит в себе все небо его времени – днем со всей его лазурью, ночью со всеми его звездами. Национальной святыней пребудет такой художник, и критика, даже справедливая, не посмеет коснуться его и омрачить светлое шествие его жизни. Имя его превратится в легенду».
Слева направо: А. М. Горький, Л. В. Средин, М. Н. Ермолова и А. Н. Алексин (1902)
Дальше – тишина
Мария Ермолова сыграла в театре более трехсот ролей: и классических героинь Гюго, Шиллера, Шекспира, и современниц, названных зрителями «ермоловскими женщинами». Она играла в пьесах Островского, Горького, Ибсена. Станиславский говорил о совершенной простоте ее игры. «Мария Стюарт» стала еще одной вершиной ее творчества: трагическая история женщины, ожидающей казни, будоражила умы и души зрителей; Ермолова как никто умела вызывать в людях сострадание к своим героиням.
Она была и российской, и советской актрисой, соединив в своей театральной биографии два разных мира. Люди любили и принимали ее необыкновенный талант во все времена
В пятьдесят лет, чтобы не разочаровать поклонников недостоверностью, она решила отказаться от ролей молодых героинь (нарушив тем самым театральную традицию, когда вполне пожилые актрисы без всякого смущения играли юных джульетт). Это лишало ее большой части репертуара, поскольку «коньком» Ермоловой были страстные персонажи в расцвете сил, которые жили чувствами, как ее Катерина в «Грозе» Островского (над этой ролью Мария Николаевна работала снова и снова, добиваясь предельной точности).
Ермолова (Кручинина) и Остужев (Незнамов) («Без вины виноватые», 1908)
Новые, возрастные роли Ермолова поначалу осваивала тяжело; тогда она решила, что лучше какое-то время совсем не выходить на сцену: «Я чувствую, что уже не в состоянии играть ни Медею, ни Клеопатру, силы мне изменяют. Да и понятно. Тридцать семь лет я отдала сцене – и утомилась. Теперь мне нужен год отдыха, чтобы отойти от театра, успокоиться и примириться с мыслью, что я уже более не „героиня^ Сразу, на глазах у публики, мне тяжел этот переход: нельзя сегодня быть царицей, а завтра – какой-нибудь почтенной старушкой. Больше всего мне не хотелось бы, чтобы публика начала жаловаться на мою усталость. Я не хочу разрушаться у нее на глазах, этого не допускает моя артистическая гордость».
Ермолова стала первой театральной актрисой, получившей звание народной (1913)
Ермолова нашла себя и в новом репертуаре: она играла немолодых, но отчаянно страдающих женщин. Кроме того, она реализовывала свой талант в чтении стихов – читала Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Революция никак не изменила ее положения. На юбилейном спектакле, когда широко праздновалось пятидесятилетие творческой деятельности Марии Николаевны, побывал сам Ленин, и как написала коллега Ермоловой А. Яблочкина, Владимир Ильич «первым поднялся для приветствия замечательной русской актрисы». Ермолова стала первой театральной актрисой, которой присвоили звание народной, при том что она с 1905 года была заслуженной артисткой Императорских театров. Она соединила два разных мира в своей биографии, и волшебным образом люди любили и принимали ее талант во все времена. Позднее, в 1924 году, Ермоловой присвоили звание Героя Труда.
В 1921 году скончался муж Марии Николаевны; через пару лет после его смерти Ермолова покинула сцену и оставшиеся годы жила в почти полном уединении, сведя к минимуму общение с внешним миром. В марте 1928 года она тихо умерла во сне. «Великая трагическая муза нашего века, лучший друг нашей молодости», – написал Амфитеатров после ее смерти. Сегодня не существует не только возможности составить абсолютно достоверное представление о театральном таланте Марии Николаевны Ермоловой – нет уже и тех зрителей, которые могли бы поделиться собственным непосредственным впечатлением. Но в воспоминаниях людей давно ушедшей эпохи есть общее ощущение чуда, высокого трагизма, правды жизни и правды искусства.
Александра Федоровна. Последняя императрица
Супруга царя Николая II всегда казалась русскому обывателю фигурой неоднозначной. При этом невозможно не признать ее бесконечной преданности мужу и детям, ее самоотверженности и милосердия. Настоящая принцесса, образованная красавица, наделенная тонким вкусом, своего принца она встретила в ранней юности и оставалась с любимым до последнего дня. Став российской императрицей, внучка английской королевы хорошо узнала и горячо полюбила новую родину. Глубоко религиозный человек, Александра Федоровна верила, что однажды Россия снова обратится к Богу.
Свадьбы и похороны
Последняя русская императрица родилась в Германии 1872 году и была названа Викторией Алисой Еленой Луизой Беатрисой – в именах внучки английской королевы Виктории отразилось не только имя бабушки, но и матери, и высокородных теток. Конечно, эта череда имен использовалась только официально, в обычной жизни принцессу звали Алисой, как и ее мать, Алису Гессенскую. Девочку крестили по лютеранскому обряду, и в числе крестных был цесаревич Александр Александрович, будущий император Александр III.
От королевы Виктории Алиса Гессен-Дармштадтская унаследовала ген гемофилии, что сказалось на ее судьбе впоследствии. Первые утраты Алиса понесла в детстве – когда ей было шесть лет, от дифтерии скончались ее мать и младшая сестра. Это непоправимо изменило ее характер: девочка, которую все за доверчивость и открытость звали «sunny», то есть «солнышком», стала замыкаться в себе. В те времена не было ни психологов, ни психоаналитиков, способных грамотно залечить душевную травму. После смерти родных, чтобы Алиса не заразилась через предметы обихода, у нее изъяли все ее игрушки – и сожгли. Конечно, без новых кукол девочка не осталась, но потеря привычного и любимого маленького мирка не могла не привести к еще одному детскому горю. Еще ребенком Алиса начала осознавать, насколько все непрочно и хрупко в человеческой жизни, как мало в ней по-настоящему надежного, даже если ты принцесса и защищена стенами дворца.