А еще Марианна совершила поступок, абсолютно немыслимый для большинства истинных творцов, но столь естественный для истинной женщины: она решила оставить живопись, чтобы полностью посвятить себя художественному образованию и творчеству мужа, которого среди своих она называла Лулу. «Если Лулу с Божьей помощью достигнет своей цели, станет художником, какого я предчувствую в нем, я обрету смысл существования, моя жизнь будет прожита не зря».
Это «молчание» затянулось почти на десять лет! Правда, оно отнюдь не означало отхода Марианны от искусства в целом. Она активно участвовала в создании обществ современного искусства, например «Синего всадника», мимо нее не проходило ни одно новое веяние, будь то литература, эстетика или философия. Она, обладая незаурядным аналитическим даром, день за днем обсуждала с друзьями творчество Ван Гога, Гогена, Тулуз-Лотрека, японскую гравюру, народное искусство… А еще она вела дневник, свои знаменитые «Письма к незнакомцу» («Let-tres a un inconnu»). На этих страницах – итоги ее философских размышлений, откровения женщины и художника. «Я хочу работать. Меня охватывает невыносимое желание работать с краской. Я вижу формы с поразительной интенсивностью. Но почему же нельзя рисовать? Зачем продолжать работать? Мне не хватило веры, а привычка отходить на второй план завершила дело. Художница ли я? Да. Женщина ли? К сожалению, тоже. Могут ли обе продолжать идти рядом? Нет».
Экспрессионизм (от лат. expressio, «выражение») – течение в европейском искусстве первых десятилетий XX века, развивалось преимущественно в Германии и Австрии. Оно затронуло все художественные формы: живопись, литературу, театр, музыку, даже кинематограф. Отрицая ценности реализма, экспрессионисты противопоставляли им идею прямого эмоционального воздействия на зрителя, а открывая новые возможности линии и цвета, переходили к отображению не действительности, а собственного субъективного состояния.
Еще одну очень яркую характеристику личности Марианны Веревкиной дал в предисловии к немецкому изданию «Писем» Клеменс Вайлер: «Она являла собой тип амазонки – сильной, воинственной, неприкосновенной девы… Она считала, что ее чистота и целомудрие придают ей особую силу, такую же, как мифологическому Самсону придавали его волосы».
И правда, Марианна жила в мире, где она – муза. Их отношения с Явленским носили совершенно платонический характер: «Уже четыре года мы спим рядом. Между нами спит наше дитя – искусство. Никогда плотское желание не осквернило наше ложе… И тем не менее мы любим друг друга». Но, увы, такой взгляд на их отношения был только у нее. Алексей Явленский не сдержал слова, данного отцу Марианны. Результатом его романа с молоденькой горничной Еленой Незнакомовой, приехавшей с супругами в Мюнхен из Петербурга, стало рождение сына, названного Андреем. Над головой Алексея сгущались тучи: Елена была несовершеннолетней, ему грозили судебное разбирательство и тюрьма, и в который уже раз на помощь пришла Марианна, собравшая свое странное семейство и увезшая его на время в Россию.
Они провели вместе еще много лет: в 1903 и 1905 годах ездили во Францию изучать искусство импрессионизма и постимпрессионизма (именно после этого Марианна решила вернуться к живописи), а после начала Первой мировой войны вынужденно эмигрировали в Швейцарию. Но духовной близости и любви между ними уже не было, а в 1921 году они расстались окончательно. Явленский с Еленой и двадцатилетним уже сыном уехали в Висбаден, а Марианна до конца жизни оставалась в Асконе.
Явленский обещал отцу Марианны остаться с ней навсегда (А. Г. Явленский «Автопортрет», 1912)
Отныне свободна
Марианна вернулась к мольберту в 1906 году но вернулась совсем другой, зрелым мастером, далеким от реалистической манеры письма. Ее излюбленная техника – темпера, хотя работала она и с пастелью, и с карандашом, а картины свидетельствуют с очевидностью, что ее учителя – Гоген, Мунк, Ходлер, немецкие экспрессионисты. Некоторые исследователи обвиняют Веревкину в чрезмерном заимствовании, но она не просто брала чужие идеи, а подвергала их глубокому осмыслению и переработке. Более того, вскоре ее собственная манера начала влиять на живопись других художников.
Так, например, в картинах Кандинского явственно читаются и ее палитра, и ее резкое письмо, а главное, лейтмотив абстракционизма: художник рисует не внешний и не внутренний мир природы и человека, а напрямую выражает красоту самой мысли. Не надо догадываться, что имел в виду автор, зритель отныне сам наполняет картину смыслом.
«Я перестала думать символом слова, которое в нашем искусстве не может быть символом, а думаю исключительно символом линий и красок»
Многие искусствоведы относят творчество Марианны Веревкиной к экспрессионизму. На деле она, скорее, шагнула чуть дальше, перекинула мостик от экспрессионизма через абстракцию к сюрреализму: присущие ей четкость краски, линии и мысли – все это потом можно было найти на полотнах Малевича, Хуана Миро и Сальвадора Дали. В 1914 году Веревкина сформулировала свое кредо, которое придерживалась до самого конца: «Я перестала думать символом слова, которое в нашем искусстве не может быть символом, а думаю исключительно символом линий и красок».
Не теряла художница и духовной связи с Россией: в ее полотнах читается космическая картина мира, в основе которой – теория «всеединства» Владимира Соловьева. Любая сценка из реальной жизни – отражение иного мира, и Веревкина выполняла свой долг художника – запечатлеть это отражение высшего в обыденном.
М. В. Веревкина «Осень. Школа» (1907)
Вторая половина жизни Марианны складывалась непросто. В 1914 году, после начала Первой мировой войны, они с Явленским, как и все русские, в сорок восемь часов были высланы из Германии. Революция 1917 года лишила художницу пенсии за отца, на которую семья жила безбедно все годы после его смерти. С этого времени постоянной спутницей Марианны стала нужда. Но Веревкина воспринимала это с истинным достоинством и духовным величием: «Аскона научила меня уважать все человеческое, любить счастье созидания и нищету бытия, носить все это в себе как большое духовное богатство».
М. В. Веревкина «Красное дерево» (1910)
Смерть пришла к ней в феврале 1938 года. Проводить ее в последний путь вышел весь город, из уважения к «нонне» похороны провели по православному обряду, специально пригласив священника из Милана.
В своем дневнике совсем незадолго до кончины Марианна написала: «Именно пройдя через личные страдания мы, художники, должны примириться с жизнью и принять ее во всех ее формах. Поднявшись над обломками нашей жизни, для других мы должны создать храм веры и надежды, в этом наше предназначение. Вне этого искусство всего лишь игра… Мы должны страдать за всех и со всеми; другие не должны страдать вместе с нами, а находить в наших произведениях веру, любовь, надежду. Это мой путь: он крут, но дает смысл моей жизни».
Расставшись с Явленским, Марианна начала все заново. Она приняла Аскону как вторую родину, и та отвечала ей любовью. Ей посвящали книги и статьи, где писали о «синьоре, которая носит местный национальный костюм и говорит на диалекте так, словно ее родина – кантон Тичино, а не далекая земля скифов». Она создала городской музей, для экспозиции которого отдала свои картины и уговорила друзей-художников тоже подарить музею свои полотна.
В картинах Веревкиной отражено главное изменение, произошедшее с ней: она нашла точку соприкосновения и совмещения реальности и идеала. В коктейль красок надо было добавить только один ингредиент: «Моему искусству не хватает влюбленного вдохновения… Мир, который я создаю, страдает или восстает, нужно сделать так, чтобы он любил». Основной темой ее творчества стал человек и его отношения с миром, с природой, с Богом. При всей узнаваемости натуры – природных и городских пейзажей – в полотнах легко читается пронзительная символичность. Марианну окружали простые люди, они помогали ей, называли всеобщей «ионной» («бабушкой»). Все чаще она писала их, картины «Победитель» (1929), «Живые и мертвые» (1924), «Ночная смена» (1924) – это о маленьких людях с большими сердцами. И еще ее окружали горы. Величественные и грозные Альпы – путь к совершенствованию души, путь к Богу.
Александра Коллонтай. Крылатый Эрос революции
С рождения ей, поздней, единственной и любимой дочери боевого генерала, было предначертано блистать в гостиных и на балах, покорять своим невероятным обаянием, эпатировать, кружить голову… Так и было с самого начала и до самого конца, хотя страну, да и весь мир, раскололи и сотрясли до основания революция и война. Первая в мире женщина-посол, полномочный представитель СССР в Норвегии, Швеции и Мексике, Александра Коллонтай запомнилась не только этим, но и ликующим призывом: «Дорогу крылатому Эросу!»
Своенравная и неудержимая
Александра Михайловна Коллонтай, в девичестве Домонтович, родилась весной 1873 года в богатой дворянской семье. Ее отец, боевой генерал, ветеран русско-турецкой войны 1877–1878 годов, и мать, происходившая из семьи финского лесоторговца, позаботились, чтобы девочка получила прекрасное домашнее образование: Шурочка хорошо знала литературу, владела полудюжиной иностранных языков, превосходно рисовала. Экзамены на аттестат зрелости она сдала лучше учеников, посещавших гимназию!
Страстно увлеченная танцами, Шура стала объектом поклонения ее партнера, генеральского сына Ивана Драгомирова. Да что там поклонения, обожания! Юноша был пылко влюблен, но в ответ на его признания Шурочка только смеялась… Через несколько дней молодой Драгомиров застрелился от неразделенной любви. Отвергла юная очаровательница и предложение руки и сердца адъютанта императора Александра III, сорокалетнего генерала Тутолмина, жениха крайне выгодного. «Мне безразличны его блестящие перспективы. Я выйду замуж за человека, которого полюблю», – ответила Шура удрученным родителям. И сделала, как сказала. После скандала с Тутолминым отец увез ее в Тифлис (ныне Тбилиси), там-то девушка и познакомилась со своим троюродным братом, ничем не примечательным, в сущности, молодым офицером Владимиром Коллонтаем. Что такое первая любовь? Вздохи, нежные взгляды, романсы под окном? О нет! Молодые люди говорили о политике, ведь разве может быть что-то интереснее вопросов социальной справедливости и текстов Герцена! Родители решили скорее вернуть своенравную девушку в столицу, чтобы избежать мезальян