Музыка, комедия, Гурченко – компоненты успешного фильма («Девушка с гитарой», 1958)
Большинство зрителей считают, что первым фильмом Гурченко была «Карнавальная ночь». На самом деле впервые она снялась в кино чуть раньше, в ленте «Дорога правды». Там Гурченко играла небольшую роль своей ровесницы и тезки, агитатора Люси, и ее первыми словами в кино были: «Я не затем сюда пришла, чтобы молчать!» Этот фильм родители Людмилы посмотрели десять раз. А впереди их ждала та самая «Карнавальная ночь». И режиссер фильма Эльдар Рязанов, и композитор, и актеры, и гримеры, и костюмеры – все там поработали от души, но предположить такого успеха создатели не могли.
На Гурченко слава обрушилась, как снежная лавина на неопытного лыжника. Она еще была студенткой и жила в общежитии, когда весь СССР счел ее звездой номер один; письма от поклонников приходилось складывать под кровать. Толпы ждали появления дивы с белой муфточкой, а Люся проходила сквозь них неузнанной, слушая разговоры о том, что ее перед съемками специально долго не кормили, чтобы сделать талию невероятно тонкой (по другой версии, затягивали в корсет). Воздыхатели подкупали вахтеров общежития, и Люсиных соседок по комнате будили незваные гости. Ей пришлось снять другое жилье. Начались встречи со зрителями, поездки, концерты, сливающиеся в одну бесконечную мешанину. Зато папа был счастлив! Его «богинька» прогремела на всю страну.
Олег Янковский и Людмила Гурченко в фильме «Полеты во сне и наяву» (1982)
В каникулы Люся приехала к родителям едва живая. Какое-то время от земляков удавалось скрывать ее присутствие, но, увы, недолго; люди шли прямо к ним домой «посмотреть на артистку». Земля полнилась слухами: «Говорят, что ей сорок лет, что ее в кино просто так сделали» – и Люсина мама отвечала, что ее дочери никак не может быть сорок лет, потому что ей самой, Елене Александровне, еще нет сорока, а Марк Гаврилович демонстрировал людям дочь и возмущался: «А вот моя дочурка. Она ж еще ребенык. Эх вы!» Он сам раздавал автографы, выводя на фотографиях дочери солидное «отец актрисы», и сортировал письма: на эти ответить, на эти не отвечать, а над этими подумать.
«Я не встречала артистов с легким характером, если, конечно, профессия владеет ими полностью»
После выступления в Харьковской филармонии Люсю едва не разорвали на сувениры. Марк Гаврилович испугался, но рассудил так: «Актриса ето актриса. Хай рвуть. Хужий, когда не рвуть…» Людмила Марковна писала об этом времени: «В самую радостную, казалось бы, минуту – апогей популярности – я почувствовала одиночество и испуг, желание спрятаться у родителей от всего, что на меня навалилось, измотало, унесло сон, покой и радость. Думаю, что это был первый звонок, интуитивно точно услышанные тревожные звуки. У меня ослабела сопротивляемость, стали путаться дни, события, числа, лица, имена…»
Собирание земель
И тут жизнь поставила молодой артистке подножку, и даже не одну. В центральной прессе клеймили актеров, которые за свои концерты получали, минуя бухгалтерию, деньги «в конвертиках». Люся, выступавшая только потому, что от нее этого требовали, оказалась главным объектом критики. Кто именно платит ей деньги, она по молодости и неопытности не понимала. Возможности оправдаться, конечно, не дали. Репутация была испорчена. Второй подножкой оказался новый фильм. На «Мосфильме» решили повторить успех «Карнавальной ночи» и запустили в производство «Девушку с гитарой», сочтя, что если главные компоненты на месте (музыка, комедия, Гурченко), то и кино выйдет успешным. Но получился, увы, вторичный продукт; возможно, потому, что затевался он не по вдохновению, а по расчету. И зритель, который только что носил Гурченко на руках, нового чуда не дождался – и обиделся.
«Почти все актерские судьбы с громкой славой проходят через испытание горькое и неизбежное – охлаждение зрителя. Причин много», – написала Гурченко в своей книге. Несколько лет она снималась в ролях случайных, небольших, а то и вовсе эпизодических. Зрители сообщали в письмах: «Вчера смотрела фильм „Один из нас“. Мелькнули вы в самом начале – и след простыл. Как же вам не стыдно?» «Теперь вы всё в ресторанчиках поете. „Взорванный ад“ смотрел – там вы в немецком ресторане, а в „Неуловимых“ – во французском. Наша семья в вас разочаровалась. А ведь „Карнавальная ночь“ – наша молодость…» Родители переехали к ней в Москву, и отец недоумевал: «Дочурка, ты мне што-то недоговариваешь. Наверно, ты допустила якой-то крупный ляпсус, и за ето тибя не беруть у кино». Людмила объясняла: она уже не в моде, музыкальных девушек-героинь играть поздно, а в драматических ролях ее не видят… Она спасалась песнями, которые исполняла на концертах. Песни заменяли ей большие роли. А мечтой было доказать, что она не только символ уже ушедшей эпохи, но и настоящая современная актриса. Не только комедийная, но и драматическая. В 1965 году в фильме Владимира Венгерова «Рабочий поселок» она сыграла измученную женщину, жену человека, потерявшего на фронте зрение и постепенно опускающегося; здесь уже не было ничего легкомысленного и водевильного, но к другой Гурченко режиссеры привыкали медленно. Она же становилась все более точной и убедительной в своих работах: «…После „Семейной мелодрамы“ пришло письмо от врачей. Они удивлялись тому, как точно был сыгран процесс сердечного приступа. „Может у вас сердце больное, откуда это вам так точно известно?“ Не знаю, просто пропустила все через себя…»
В фильме «Девушка с гитарой» (1958)
И пришли новые победы, большие актерские удачи – в абсолютно разноплановых фильмах, у разных режиссеров. Были «Старые стены» Трегубовича, «Двадцать дней без войны» Германа, «Пять вечеров» Михалкова, «Сибириада» Кончаловского, «Любимая женщина механика Гаврилова» Тодоровского – и новая волна народной любви после «Вокзала для двоих». Гурченко когда-то не прошла пробы на роли в «Гусарской балладе» и «Иронии судьбы…», но в роли официантки Веры Рязанов ее увидел. Это случилось через двадцать шесть лет после «Карнавальной ночи». А потом, в 1984-м, появилась незабываемая Раиса Захаровна из фильма Владимира Меньшова «Любовь и голуби», и реплики этой смешной, экзальтированной и несчастной героини-разлучницы ушли в народ: «Людк, а Людк!..», «Тьфу, деревня!..»
Была ли Людмила Марковна счастлива в личной жизни? Наверное, все же меньше, гораздо меньше, чем в работе. Шесть браков и единственная дочь Маша. Гурченко написала: «В жизни мне всегда хотелось встретить человека, который бы хоть чем-то, хоть отдаленно напоминал моего папу. Пусть не князь и не интеллектуал, но добрый, а главное, человек не мелкий. Я знала, что такого не будет…» Марк Гаврилович умер в 1973 году. Когда его, уже смертельно больного, пришла навестить дочь, он захотел, чтобы Людмила, как всегда, дала маленький концерт, на этот раз для соседей по палате: «Дочурка, сделай што-нибудь артистическое». И она делала – и тогда, в больнице, и потом, все последующие годы; она знала о себе главное: она – актриса. Людмила Марковна Гурченко работала всю жизнь. Она умерла из-за последствий перелома бедра в 2011 году. Из последней записи в ее личном дневнике: «Ничего существенного не произошло. До выздоровления еще далеко. Жаль. Думала, будет быстрее…»
Белла Ахмадулина. Жизнь, ставшая поэзией
Белла Ахмадулина была талантлива не только как поэт; те, кто ее знал, вспоминают о ее редких человеческих свойствах, остром уме и особенной нравственной одаренности. Белла была талисманом и королевой советской богемы, но и простые люди понимали и принимали ее стихи, и все чувствовали уникальность ее личности.
Чудовищный ребенок
Белла Ахмадулина появилась на свет в нерадостном для страны 1937 году. В ней причудливо сочетались родительские гены. Мать Беллы, Надежда Макаровна, была русско-итальянского происхождения, а отец, Ахат Валеевич, – чистокровный татарин. Необычной внешностью Белла была обязана этому смешению кровей. Надежда Макаровна, как многие в 1930-е годы, была влюблена в Испанию и все испанское и дочку назвала Изабеллой, сочтя это имя испанским, а следовало бы, как отмечала Ахмадулина, назвать на испанский манер Изабель. Но в любом случае именем она впоследствии распорядилась сама, убрав лишние буквы и навсегда став для всех Беллой. Отчество иногда воспринималось людьми как «Ахматовна» (словно Белла вела происхождение от Анны Ахматовой), и она терпеливо объясняла: «Я – Ахатовна, мой отец – Ахат».
В ее натуре были и невероятная чувствительность, и бесстрашие. Когда Белла училась в четвертом классе, из школы была несправедливо уволена учительница Лидия Владимировна, и Белла с товарищами отправились протестовать в «вышестоящий орган». Ахмадулина вспоминала: «И мы так гордо шли, я помню, это была первая такая демонстрация. Мы так гордо шли и гордо вошли, но сначала никто не обратил на нас внимания. Мы спросили все-таки:
– К кому можно обратиться по поводу классных дел в школе?
– А что такое?
– У нас учительница, она очень хорошая, она очень грамотная, она очень хорошая…
В общем, они сказали:
– Пошли отсюда вон, и чтобы ноги вашей здесь не было. Сюда не ходят.
И выгнали, выгнали. Выгнали Лидию Владимировну, выгнали всех нас, но выгнали всем классом. Исключили из школы».
Белла обладала необычайно притягательной внешностью. В ее облике были и странность, и хрупкость, и экзотика
Как многие советские дети, она плакала над книгой «Хижина дяди Тома» и всей своей детской душой сочувствовала угнетаемым на плантациях неграм; «и в стихах у меня все время был несчастный какой-то мальчик, негр». Стихотворение об этом мальчике Белла отправила в «Пионерскую правду» и получила мудрый ответ: «Милая девочка, я вижу, что ты очень страдаешь за всех, кто страдает. Да, надо жалеть, конечно, особенно каких-то отдаленных и беззащитных, но, может быть, ты посмотришь вокруг себя и увидишь то, что тебе ближе». Через много лет Ахмадулина встретилась с женщиной, написавшей это письмо, поблагодарила и сообщила, что с тех пор «несколько исправилась».