е оскудевают.
Пошли градские ловцы к своим князьям с ябедой:
– Эдак Юрьевы ловцы всю нашу рыбу изловят, и будет озеро пусто!
Призвали князья Юрия и говорят ему:
– Дед твой получил от прародителя нашего грамоты на место под монастырь, а не на озеро. Да не ловят там рыб ловцы твои, понял?
Вздохнул Юрий тяжко и поскакал в Орду. Поведал там дядьям о своих обидах. Дядья почтили родича богатыми дарами и снарядили с ним ханского посла.
Приехал ханский посол в Ростов, остановился у озера в монастыре Петра и Павла и вызвал князей на суд. Явились князья, стоят, на ханского посла со страхом поглядывают. А Юрий положил перед послом все Петровы грамоты.
Переглядел посол грамоты и спрашивает князей:
– Ваша, говорите, вода в озере?
– Наша, – отвечают хором князья.
– А есть ли под вашей водой земля, которую передал прародитель ваш Петру?
– Есть, – говорят князья. – Земля его, а вода на ней – наша, княжеская!
– А можете ли вы свою воду снять с той земли?
Задумались князья, заскребли затылки.
– Нет, – говорят, – господине, не можем мы снять ее с земли!
– Если снять эту воду с земли не можете, то зачем своею ее называете, а? Создана она Вышним Богом на службу всем людям! Если куплена была земля, то и вода, что на ней!
Присудил он воды озера по границам земельных владений Юрию, скрепил грамоту златой печатью и отошел к себе в Орду.
В 1322 году хан Ахмыл вместе с московским князем Иваном Калитой перешел замерзшее русло Волги и пришел на Русь.
Отряд двигался тучей, сея пожары и смерти. Иван Калита искал случая разделаться со своими противниками – тверскими князьями. Орда – покарать недовольных и навести порядок с выплатой дани.
Первым пал Нижний Новгород. Затем был сожжен Ярославль «и много полона безчислено взят». От развалин Ярославля отряд повернул на юг, к Ростову.
Сто лет не видел Ростов ордынского войска. Сто лет прошло, как обосновался в Ростове царевич Петр и род его. Жил и здравствовал в то время уже правнук Петров, сын Юрия – Игнат.
Заслышав о татарском приближении, бежали из города ростовские князья. Побежал и епископ Ростовский Прохор.
Настиг Игнат возок епископский, стал увещевать владыку остаться, не бросать город. Только не слушал его епископ. Такой страх ордынский отряд на всех навел!
Выхватил тогда Игнат меч и говорит, уже без всякого почтения:
– Если ты не пойдешь сейчас со мною навстречу Ахмылу, я сам тебя посеку! Там наше племя, сродники мои!
Что делать? Вернулся епископ в Ростов…
«После бойкого перезвона мелких колоколов из церкви выбежал служка с заплетенной косичкой, в подряснике и махнул красным платком молодцам, колотившим в „вечник“. Те перестали звонить и отерли рукавами вспотевшие лбы. Толпа еще более потеснилась к паперти. Мужики влезали на возы, садились на упряжных лошадей, – все хотели узнать, чего ради народный сполох?
Из церкви с протяжным пением вышел хор певчих. За ними двигались четверо дюжих дьяков-ревунов в церковных облачениях, размахивая дымящимися кадилами. Затем торжественно выплыли десять священников в золотых ризах, с серебряными и медными крестами в руках; наконец показался епископ, поддерживаемый под руки двумя мальчиками в одеянии послушников»[7].
Вышел епископ навстречу Ахмылу в ризах с крестом, со всем клиром, с хоругвями и пением.
А Игнат, вперед крестного хода с горожанами, вынес потеху ханскую – охотничьих кречетов, шубы и хмельные меды. И стал на колени перед Ахмылом у самого края Ростовского озера. Приветствовал его, как отпрыск ханского рода, и говорит:
– Здесь вотчина ханская и твоя, господине! Купил эту вотчину прадед наш затем, что тут чудеса сотворялись!
Поглядел Ахмыл на потомка ханского, поглядел на ход крестный и говорит Игнату:
– Ты меня тешью ханской даришь, а кто сии в золотых халатах и со знаменами, уж не хотят ли они с нами биться?
Не мог не знать посол ханский, как выглядит православное священство. Намекал в шутку, что других защитников у Ростова не осталось.
Игнат же, правнук Петров, отвечал с достоинством:
– Богомольцы это, господине; за хана молят и за тебя, а вынесли они божницу, чтобы благословить тебя!
У Ахмыла как раз в то время сын занедужил, в возке ханском лежал. Приказал Ахмыл подвезти его сюда, чтобы владыка благословил его. Освятил епископ Прохор воду, дал испить ее больному и осенил его крестом.
Выздоровел сын Ахмылов.
Сошел с коня Ахмыл, воздел руки к небу:
– Благословен Бог Вышний, что вложил мне в сердце мысль идти к этому городу. Праведник ты, господине Прохоре, раз молитва твоя воскресила моего сына. Благословен и ты, Игнате, за то, что упас людей своих и соблюл град сей. Ханская ты кость и наше племя, а будет тебе здесь обида, не ленись прийти в Орду, поможем!
Выдал Ахмыл сорок мер сребра епископу и тридцать мер сребра его клиру. Поцеловал Игната, поклонился епископу, сел на коня и отошел от города. Игнат же и горожане вернулись в Ростов и служили молебны, прославляя Бога.
История часто ходит кругами.
Прошло еще полтора столетия. Орда захирела и распалась. Москва возвысилась.
В 1487 году войска московского князя Иоанна Третьего покорили Казань. Малолетний сын казанского хана Ибрагима, Худайкул, был взят в плен и поселен вместе с матерью и братом в Белоозере.
Полюбил юный Худайкул православную веру. В 1505 году стал бить челом митрополиту Симону, чтобы тот крестил его. Митрополит призвал царевича к себе и походатайствовал за него перед князем Василием Иоанновичем.
21 декабря, в присутствии князя, крестился царевич Худайкул в Москве-реке и получил при крещении имя Петра.
Так история царевича Кайдагула откликнулась в истории царевича Худайкула, Петра Ордынского – в Петре Казанском.
И так полюбил князь Петра Казанского, что выдал за него свою младшую сестру Евдокию и сделал своим нареченным братом. Давал Петру в командование войска, а во время своего отсутствия в Москве оставлял вместо себя за главного. И мыслил уже его своим преемником.
Но московским царем Петр не стал – у Василия родился сын, Иоанн. Будущий царь Иван Грозный…
В 1523 году Петр Казанский умер и был погребен в Архангельском соборе Кремля.
В росписях собора, рядом с изображением Петра Казанского, написаны были сцены из жития Петра Ордынского. Сон царевича Петра на Ростовском озере, явление ему святых апостолов с мешцами…
В 1547 году царевич Петр Ордынский был прославлен в лике святых.
Мощи его почивали под спудом в Петровском монастыре, у южной стены Петропавловского собора.
В 1933 году собор был разобран, стены обители снесены.
В монастырской церкви Похвалы Богородицы устроен пивзавод.
«Огороды с одноэтажными домиками, среди которых выделяются два трехэтажных и два двухэтажных с несколько непривычной для жилых домов формой башен. Между ними – большие кирпичные гаражи и странное здание с выеденными, будто кислотой, стенами, в очертании которого лишь опытный глаз определит, что это был некогда храм. Дренажные канавы со стоялой водой и множество мусора и помоек…»
Так, по описанию очевидца, выглядел Петров монастырь – его остатки – еще в начале 2000-х.
В мае 2005 года на средства благотворителей были выкуплены постройки бывшего монастыря у последнего «хозяина» этой территории, «Ростовагропромэнерго».
Началось возрождение обители.
Лавра
Первый раз я попал туда, когда место называлось еще Загорском. Лето 1989 года, Москва, обычная толчея на Трех вокзалах. Я был студентом на летней практике; ехали осматривать достопримечательности.
Подойдя к Лавре, я вспомнил, что до этого ее уже видел. В кино. Первые кадры «Формулы любви», вышедшей на экраны года четыре до того. Граф Калиостро мчится в своей карете в Петербург, поглядывая то на свою подругу, то на купола лаврских церквей. Звучит веселая музыка.
Собственно, я и был тогда таким вот «калиостро». Путешественником, туристом, мало понимавшим, куда я, собственно, еду. Обычный советский студент, выросший в обычной безрелигиозной семье. Ну, Загорск. Ну, Лавра…
Нет, я уже читал Библию, взял ее на время у приятеля-студента, тогда она еще была редкостью. Читал, как обычную книгу, пропуская «неинтересное». О преподобном Сергии и о том, что такое сама Лавра, не знал ничего.
В 1337 году юный послушник Варфоломей убедил своего брата Стефана удалиться из Покровского Хотькова монастыря – искать уединения более глубокого. Братья поселились в лесу на холме, в десяти верстах от Радонежа и Хотькова. Устроили себе келью и церковь. Церковь по благословлению митрополита Феогноста освятили в честь Святой и Живоначальной Троицы.
Стефан вскоре отошел в Московский Богоявленский монастырь. Варфоломей остался. Вскоре был пострижен в монахи и наречен Сергием. Со временем к нему стали стекаться другие; обживались, рубили кельи. Обнесли монастырь тыном, выстроили трапезную.
Лавра стала русским Афоном. Только отделена она была от мира не морем, а густыми лесами. Сегодня это представить трудно. Лес начал убывать уже в четырнадцатом веке, когда окрестности стали заселять землепашцы. Преподобный Епифаний, автор первого жития Сергия Радонежского, жаловался: «Исказиша пустыню». Затем прямо у стен монастыря была проложена дорога из Москвы…
Сегодня по ней движется непрерывная вереница машин, не перейдешь.
Расположенная на невысоком холме – Маковце – Лавра парит над городом. И не только над городом. Над самой историей – всеми своими башнями и куполами. Здесь подвизались преподобные Никон Радонежский, Максим Грек, Епифаний Премудрый и Пахомий Логофет. Здесь проходили орды Эдигея, здесь стояли поляки. Здесь похоронены Иван Аксаков, Константин Леонтьев, Василий Розанов…
«Средоточной возвышенностью русской культуры» назвал Маковец Павел Флоренский. Есть в сияющей архитектуре Лавры что-то сгущенное, сконцентрированное, «формульное». Формула Духа. Формула Любви.