упить Винн.
В то же время Пеньковский сумел выполнить поручения и советской разведки; донесения он отсылал обычным порядком через полковника Павлова, заместителя начальника резидентуры. Можно утверждать, что западные партнеры подбросили ему кое-какие материалы, представлявшие определенную ценность для Москвы, по по существу безобидные. Но этого было достаточно, чтобы поддержать за ним репутацию добросовестного чекиста.
Самое смешное то, что он продолжал усердно изображать из себя искренне верующего члена партии. Однажды утром он побывал на могиле Карла Маркс а на Хайгейтском кладбище и убедился, что она основательно запущена. По партийным каналам он отправил возмущенное письмо прямо на имя первого секретаря ЦК КПСС. Товарищ Пеньковский извещал товарища Хрущева, что, как верный марксист, он находит такое положение дел возмутительным, извращением коммунистической идеи, позором для Советского Союза и в первую очередь для сотрудников здешнего посольства, в обязанности которых входит заботиться о подобных вещах.
По получении этого письма в Москве немедленно приняли меры, отметив товарища Пеньковского за «социалистическую бдительность». Посольству в Лондоне было велено незамедлительно привести могилу в порядок. Она была в ударном темпе убрана и украшена. Хотя этот поступок вряд ли добавил Пеньковскому популярности в советских дипломатических кругах, к нему стали относиться с возросшим уважением.
За эти две недолгие поездки в мир открытого общества Пеньковский видел достаточно, чтобы еще больше восхищаться Западом и чтобы питать еще больший гнев, мягко выражаясь, — против режима, который держит свой народ за семью запорами полицейского государства. «О бедный русский народ, мой бедный русский народ», сказал он Винну после первого посещения лондонского универсального магазина в апреле. Его потрясло не столько изобилие товаров, сколько их доступность для всех слоев населения, в противоположность тому, что он видел на Родине.
Он восхищался Лондоном и с удовольствием гулял по его степенным, величественным улицам. Одевался Олег сдержанно, со вкусом. Пил он немного, ограничиваясь несколькими рюмками вина за вечер, но любил общение. При всей своей занятости в Лондоне он умудрился взять пару уроков танцев, постигая премудрости твиста и ча-ча-ча.
По возвращении в Москву 10 августа он был отмечен начальством за успехи. В письме академику Гвишиани, заместителю председателя ГКНТ, полковник Павлов охарактеризовал работу Пеньковского в Лои доне как очень удачную. Западные разведки были довольны еще больше. Как отмечалось в речи прокурора на суде: «Иностранные разведслужбы дали Пеньковскому новые задания, сделав особый упор на сборе разведывательной информации о советских вооруженных силах, ракетных войсках, группе войск в Германской Демократической Республике и о подготовке к подписанию мирного договора с ГДР».
Пеньковский ознакомился с анкетами, необходимыми для получения британского и американского гражданства, и получил заверения, что ему предоставят приличную работу и достойное положение в западном обществе, как только он будет готов навсегда покинуть Советский Союз. Два года спустя советские следователи нашли в квартире Пеньковского два его снимка, сделанных в Лондоне, в мундирах полковника американской и британской армий со всеми регалиями.
Все это, конечно, проистекало из давно выношенного решения о смене сюзерена, ибо верность и послушание у военного человека в крови, только господин его не всегда устраивает. Пеньковский хотел не просто помочь Западу, а самому сделаться частицей Запада. Москва никогда еще не казалась ему столь далекой.
Солнечным сентябрьским днем 1961 года в Москве трое милых английских детей играли в песочнице на бульваре, а матери наблюдали за ними, сидя на скамейке. Хорошо одетый русский, не спеша прогуливавшийся, задержался на минуту возле детей. Он улыбнулся, поговорил с ними и протянул одному из малышей коробочку конфет, которую достал из кармана. Ребенок взял конфеты, а незнакомец с улыбкой пошел дальше. Потом малыш отнес коробочку матери, как часто делают увлеченные игрой дети.
Вот каким образом Олег Пеньковский передал несколько чрезвычайно важных пленок в коробочке с драже миссис Джанет Эин Чизхольм, супруге атташе английского посольства в Москве.
Пеньковский познакомился с миссис Чизхольм во время своей второй лондонской поездки и отработал этот прием с западными разведчиками. За месяц до того Гревилл Винн снова приехал в Москву на французскую промышленную выставку. Пеньковский, как обычно, заглянул к нему в номер в «Метрополе» и отдал несколько пленок, пакетов с документами и сломанную фотокамеру «минокс» (он уронил ее при ночной съемке). Винн привез ему новую камеру и маленькую коробочку драже для контактов с миссис Чизхольм вместе с подробной инструкцией, как вести себя с детьми. В коробочку вмещались всего четыре катушки пленки.
Миссис Чизхольм была первой, помимо Винна, связной Пеньковского. Учитывая, как пристально следят за иностранцами в Москве, понятна необходимость подобного приема «встреч» и соответствующие меры предосторожности. Однако с Винном Пеньковский мог встречаться невозбранимо и сколь угодно часто. Пеньковский не просто был официальным партнером Винна в ГКНТ; англичанин представлял большой интерес для ГРУ, которое очень хотело завербовать этого бизнесмена. Начальники Пеньковского в военной разведке считали, что тот ведет «разработку» Винна. При встрече в августе Пеньковский сказал Винну, что вскоре поедет с советской торговой делегацией в Париж на промышленную выставку СССР.
Когда 20 сентября 1961 года Пеньковский прилетел в аэропорт Ле-Бурже, Винн встретил его там и отвез в отель. Винн не знал точной даты его прибытия и в течение двух недель выезжал в аэропорт к каждому московскому рейсу. С точки зрения западных разведок, его старания были щедро вознаграждены. Пеньковский привез с собой не менее пятнадцати пленок: фотокопии документов, секретные технологические регламенты, чертежи ракет, совершенно секретные военные отчеты и другую научно техническую информацию, которую советские прокуроры потом объединили под удобным названием «шпионские материалы».
Через три дня после приезда Пеньковского Винн высадил его на мосту через Сену, где несколько минут спустя появился один из англо-американских разведчиков. Четверо старых знакомых очень часто виделись с Олегом на протяжении следующего месяца, когда он не совещался в советском посольстве и не работал на выставке, послужившей предлогом для его поездки.
В эту свою третью поездку на Запад Пеньковский усиленно работал с представителями спецслужб. Он не только подробно обсуждал информацию, но и закладывал основу системы связи в Москве, которая позволила бы ему передавать информацию и получать указания с минимальной степенью риска. Суконный язык советского обвинительного заключения точно излагает ход чрезвычайно успешной разведывательной операции:
«В Париже Пеньковский систематически встречался с представителями английской и американской разведок на явочных квартирах. На этих встречах он сообщал о поручениях, которые ему давались во время пребывания во Франции, о некоторых сотрудниках советского посольства в Париже, к которым разведки проявляли интерес, опознавал этих лиц на фотоснимках, излагал их краткие биографии и на поэтажном плане здания советского посольства показывал места их работы. Кроме того, он опознал на фотографиях некоторых других советских граждан, представлявших интерес для разведслужб, выдавал важную информацию, прошел инструктаж по шпионской работе и получил следующие задания: продолжать фотографировать секретные материалы; отыскать в Москве и подробно описать восемь-десять почтовых ящиков для безличного контакта с разведслужбами; установить новые контакты среди руководства и сотрудников Государственного комитета по координации научно-технических работ; изучить возможности получения от них шпионской информации; собирать информацию о повой советской военной технике, используя свои знакомства среди военнослужащих ракетных войск. Кроме того, в Париже Пеньковский продолжал изучать шпионское радиооборудование, которое иностранные разведчики обещали переправить ему в Москву через Винна или Джанет Энн Чизхольм.
На одной из встреч присутствовала Джанет Энн Чизхольм и отрабатывались детали поддержания связей между ней и Пеньковским в Москве. На следующей встрече в Париже Пеньковский был представлен высокопоставленному лицу в американской разведке…
Получив от иностранных разведслужб в Париже тридцать катушек пленки и новую специальную бумагу для составления тайных донесений, Пеньковский вернулся в Москву 16 октября 1961 года…»
В обвинительном заключении, естественно, не упоминалось то обстоятельство, что «советские граждане», о которых рассказывал Пеньковский, были сотрудниками ГРУ и КГБ. Понятно, что Пеньковский подробно осветил мощную разведывательную и подрывную сеть, действовавшую в советском посольстве в Париже. Выражаясь языком разведки, он «засветил» большой участок этой сети.
В Париже Пеньковский снова действовал с кипучей энергией. Он совмещал множество различных задач и противоположных интересов, работая с истинно фаустовским пылом. (Вот почему советское начальство так долго не подозревало, что он ведет двойную игру.) Можно только полагать, что эта опасная двойная игра доставляла полковнику немало удовольствия. В Париже, как и в Лондоне, он был любознательным туристом. Его в равной степени интересовали картины в Лувре и нехитрые развлечения в ночном клубе «Лидо». Западная жизнь для него сохраняла прелесть новизны, вкус непонятной свободы.
В мемуарах, опубликованных в Лондоне в сентябре 1964 года, Винн вспоминает, что производило впечатление на его спутника. К тому времени они стали близкими друзьями:
«Днем он обычно работал в посольстве или на выставке, иногда присутствовал в посольстве на официальных приемах; по всякий раз, когда он уходил, я ждал его в машипс в условленном месте, а ведь в Париже так легко потеряться. И мы развлекались, как простые туристы, и ему очень правилось там. Но, по его словам, он предпочитал Англию.