эго я прекрасно знал, но бывают моменты, когда человек над собой не властен, что, увы, и случилось со мной.
Эти подлецы опустошили мои баулы и развернули все вещи, даже рубашки, между которыми, по их уверениям, я мог прятать контрабандные английские кружева.
Обыскав весь багаж, они вернули мне ключи от сундуков, но это было еще не все: они принялись шарить в карете. Главный среди них упоенно закричал «ура»: он раскопал несколько крошек нюхательного табаку, фунт которого я купил в Сент-Омере по пути в Дюнкерк.
С радостным криком главный акцизный велел задержать мою карату и объявил, что с меня причитается штраф в тысячу двести франков.
(Казанова наконец попадает в Париж)
Я принес отчет господину де Берни в отель «Бурбон», и его превосходительство провел два часа за чтением, заставив меня вычеркнуть ненужное. Я переписал донесение набело и на следующий день явился к господину де ла Биллю, который молча прочел его и сказал, что известит меня о результатах. Месяц спустя я получил пятьсот луидоров и узнал, что господин де Кремий, морской министр, назвал мой доклад не только точным, но и впечатляющим. Когда я рассказывал о своих злоключениях господину де Берни, он смеялся, но сказал, что главное достоинство разведчика — это находчивость в неожиданных ситуациях, ибо хотя и удается выпутаться, ему потом говорят, чего следует всячески избегать.
Моя поездка обошлась морскому министерству в двадцать тысяч франков, а между тем министр мог бы получить всю доставленную мной информацию, не тратя ни единого су. Любой неглупый молодой моряк сделал бы это не хуже, да еще и проявил бы недюжинное рвение, дабы обратить на себя внимание министра.
РАЗДЕЛ II
Сети: организация шпионажа
«Лазутчики не ходят в одиночку», — сказано у Шекспира. Шпионы, работающие на одну разведку в одной местности, как правило, почти или совсем не знают друг друга; их организует главный агент, который дает им указания и принимает информацию. Этот главный агент накапливает и систематизирует информацию, а затем отправляет ее через канал связи руководству разведки. Каналом может быть радиостанция, тайный оператор которой тесно связан с главным агентом. Обычно имеются многочисленные промежуточные звенья, служащие передаточными инстанциями между главным агентом и рядовыми разведчиками. В основном они предназначены для обеспечения безопасности сети. Рядовые ее члены не могут знать имени или местопребывания главного агента. Они могут не знать даже промежуточного связника. Если они попадутся, то не могут выдать других; причиной разоблачения могут быть лишь их собственные действия.
Это, конечно, идеальная схема. На практике, особенно в военное время, члены сети узнают друг друга, когда обстоятельства вынуждают их связываться между собой. Так, в случае двух крупнейших советских сетей на вражеской территории, о которых речь пойдет ниже (кружка Зорге и Красной капеллы), арест второстепенных членов группы вел к последующему разоблачению других, включая руководителей, поскольку подчиненные в ходе работы узнавали своих товарищей и на допросах с пристрастием выдавали их.
Радиосвязь, разумеется, является самым уязвимым звеном в работе сети. Ее можно выявить не только путем радиопеленгации во время передачи — именно так немцы разгромили Красную капеллу, — но и захват радиста, часто вместе с передаваемыми сообщениями, может привести к аресту других членов сети независимо от того, известны ли они радистам. Содержание сообщений (если они поддаются расшифровке или еще не зашифрованы) дает контрразведчику ясное представление о том, где могут находиться их источники.
Кори Форд6. Шеф шпионов Джордж Вашингтон
Из книги «Особая служба»
Кружком Калпера — сетью разведчиков армии американской революции в районе Нью-Йорка — руководил начальник разведки Вашингтона полковник Бенджамин Толмедж, но в значительной степени он подчинялся лично Вашингтону. Как утверждает Кори Форд, «этот кружок состоял из любителей, не прошедших подготовки к шпионской работе. Арест и казнь Натана Хейла показали необходимость более эффективной подпольной деятельности; успеш но действовавшая организация Калпера стала результатом самопожертвования Хейла. Это была первая разведывательная служба Америки, зародыш нашей современной разведки».
Целью, как мы сейчас назвали бы, служил штаб английских войск в Нью-Йорке. Кружок Калпера, вероятно, имел немало осведомителей среди нью-йоркских купцов и ремесленников, которые торговали с англичанами, но особо важную информацию добывали два человека: Роберт Таунсенд, который подписывал свои донесения псевдонимом Сэмюэль Калпер-младший, и его любовница, известная как 355.
Толмедж набрал ряд агентов из своего родного городка Сетокета на северном берегу Лонг-Айленда. Абрахам Вудхалл (Сэмюэль Калпер-старший) скрывался на верхнем этаже пансиона своего зятя в Нью Йорке и там лично составлял донесения для Вашингтона, которые забирал и отвозил верхом фермер из Сетокета по имени Остин Роу; тот, в свою очередь, передавал их лодочнику Калебу Брюстеру, который по ночам перевозил их через пролив Лонг-Айленд Саунд и передавал Толмеджу (Джону Болтону), а тот уже вручал Вашингтону.
Внешность была Абрахаму Вудхаллу лучшей защитой. Не было человека менее похожего на шпиона. Землистое лицо, дрожащие руки, испуганный голос, редко поднимавшийся выше шепота, — все это никак не вязалось с общепринятыми представлениями о рыцарях плаща и кинжала. Он постоянно жил в страхе разоблачения, желудок у него сжимался, стоило незнакомому человеку дважды взглянуть на него. Только могучим усилием воли он заставлял себя осматривать вражеские лагеря на острове, определяя численность и расположение противника. Подозрительного взгляда, простого окрика часового было достаточно, чтобы у него произошел нервный срыв и он слег в постель с лихорадкой. Переписка Калпера с Толмеджем буквально истекает страхом. «Должен просить, чтобы ты уничтожал каждое письмо сразу после прочтения, — умолял он, — потому что может быть непредвиденный случай, что ты с письмами попадешь в руки врагу, и они успеют выследить и схватить меня раньше, чем я получу предупреждение. Очень прошу, будь предельно осторожен».
Его страхи в связи с возможностью обнаружения писем несколько уменьшились после изобретения сэром Джеймсом Джеем, жившим в Лондоне братом Джона Джея[12], симпатических чернил, состав которых так и остался неизвестным. Эта жидкость исчезала сразу после того, как ее наносили на абсолютно белую бумагу, а чтобы сделать письмо видимым, требовалось втереть в бумагу другую жидкость.
Даже симпатические чернила Джея не избавили Вудхалла от треволнений. Присутствие английских офицеров в соседних комнатах пансиона Андерхилла страшно нервировало его, и с Остином Роу он говорил исключительно шепотом, чтобы враг не подслушал через тонкие стены. Однажды, когда он сидел в своей комнатушке на чердаке и писал донесение симпатическими чернилами, у него за спиной распахнулась дверь. В ужасе он вскочил на ноги, опрокинув стол и разлив драгоценную жидкость, но обнаружил, что это всего лишь его сестра Мэри. Толмедж доложил об этом случае Вашингтону, бесстрастно объяснив, что временный перерыв в донесениях Вудхалла вызван «чрезмерным страхом и бурлением чувств, столь отразившимися на бедняге Калпере, что его здоровье после того было в едва ли удовлетворительном состоянии».
Понемногу, очень острожно кружок Калпера расширялся. Вудхалл передал свое задание — но не кличку Сэмюэль Калпер — своему зятю Амосу Андерхиллу, который мог собирать ценную информацию от постояльцев — английских офицеров. Уильям Робинсон, влиятельный нью-йоркский купец, которого считали лоялистом[13], передавал ему кое-какие сведения, а иногда сочинял письма в проанглийском стиле, из которых можно было кое-что почерпнуть о военных делах. Джозеф Лоуренс из Бейсайда, друг Робинсона, а также Калеба Брюстера, доставлял последнему сообщения о передвижениях вражеских войск на Лонг-Айленде.
Вудхалл сообразил, что его длительное отсутствие в Сетокете вызовет подозрения, поэтому он вернулся на Лонг-Айленд и всячески старался доказать свою преданность делу освобождения, собирая информацию в Нью-Йорке. У него нашелся помощник — выдержанный, уважаемый молодой купец, квакер из Ойс-тер-Бей по имени Роберт Таунсенд.
Поскольку торговые дела Таунсенда были сосредоточены в порту, он мог беспрепятственно наблюдать за движением английских кораблей.
На паях с Генри Оукменом он открыл бакалейную лавочку на Смит-стрит, 18, всего за квартал от пансиона. Это была разумная мера предосторожности. Частые визиты Остина Роу в пансион Андерхилла могли со временем возбудить подозрения, но в магазин «Оукмен и Таунсенд» курьер мог заходить хоть каждый день под предлогом, что закупает товары для соседей в Сетокете, доставляя депеши от Толмеджа и забирая сообщения от Сэмюэля Калпера-младшего.
Таунсенд неохотно взялся за новое дело, разрываясь между глубоким чувством вины и еще более укоренившимся чувством долга. Его прямолинейная квакерская совесть восставала против столь позорного занятия, но та же совесть не позволяла не сдержать обещания, данного Вудхаллу. Это был степенный, вдумчивый молодой человек, которому еще не исполнилось двадцати пяти, одетый просто, как подобало квакеру; коротко остриженные каштановые волосы он собирал на затылке в пучок. Черты его лица были скорее грубы, чем красивы: у него были большущий нос и выступающий подбородок, а глаза окаймлены темными кругами в результате бессонных ночей. Эти мягкие, задумчивые глаза не отличались холодной цепкостью, как у майора Андре, и не излучали фанатической убежденности, как у Натана Хейла. Улыбался он редко, но его застенчивую улыбку женщины считали неотразимой.