Известия с Юга свидетельствовали о неминуемом падении Чарлстона, и можно допустить, что Таунсенд, зная о ее положении, настаивал на том, чтобы они оба прекратили работу в кружке Калпера, обвенчались и вместе уехали из города. 355 отказывалась: ее связи с англичанами были слишком ценными, и ее долгом было оставаться в Нью-Йорке. Тогда они впервые поссорились. Снедаемый угрызениями своей квакерской совести, исполненный чувством вины и греховности, Таунсенд сообщил Вашингтону, что отказывается служить дальше.
С его уходом манхэттенская группа шпионов осталась без руководства, а Вудхалл не мог предложить преемника. «Если 711 (Вашингтон) укажет любое лицо в Нью-Йорке, на которое можно будет положиться вместо К.-младшего, — писал он Толмеджу, — я свяжусь с ним и представлю план работы». Однако сам он категорически отказался поселиться в городе. Толмедж переправил это письмо Вашингтону с припиской от себя, что «даже К.-старший начинает побаиваться и подумывает о прекращении дел в ближайшее время».
Ответ генерала Вашингтона был резок и показывал недовольство главнокомандующего своими строптивыми агентами: «Раз К.-младший совсем ушел, а К.-старший собирается это сделать, я думаю, сеть можно распустить, тем более что в нашем нынешнем положении информация путешествует так долго, что к тому времени, как доходит до меня, утрачивает всякое значение… Я собираюсь установить связь с Нью-Йорком через Сгатен-Айленд, но не знаю, кто наши люди в городе. С почтением. Вашингтон».
Хотя Калпер-старший был уязвлен резкой отповедью генерала, он попытался скрыть свои чувства в жалостливом прощальном письме. «Я рад, что 711 собирается установить более надежный канал связи, чем нынешний. Я полагаю, что последний уже приносит мало пользы. Прошу прощения за то, что мы так дорого обошлись и принесли столь мало выгоды. Он также отмечает мое нежелание служить. Он явно введен в заблуждение. Вам прекрасно известно, как неутомимо я действовал, исходя из чувства долга и не думая ни о каком вознаграждении — и я уже неоднократно отмечал, что в случае нужды вы в любое время можете рассчитывать на мои бескорыстные услуги».
Симпатические чернила были спрятаны, на бельевой веревке Анны Стронг больше не вывешивались сигналы, а шкатулка, закопанная на пастбище Вудхалла на берегу Коншиенс-бей, зарастала травой. Работа кружка Калпера прекратилась.
Роберт Таунсенд через два месяца вернулся к исполнению роли Калпера-младшего столь же внезапно, как отказался от нее. В переписке этому нет никаких объяснений, и мы можем только догадываться. Возможно, чувство долга в нем превозмогло моральные принципы; возможно, он не мог вынести разлуку с 355, и поступившая просьба Вашингтона послужила ему удобным оправданием. Как бы там ни было, вскоре после этого, пока Роу скрывался у Андерхилла, манхэттенская группа собирала сведения о военных планах англичан, причем некоторые явно поступали из штаба Клинтона. Теперь перед Таунсендом встала проблема, как вывезти эту ценную информацию из города. Англичане установили посты на всех выездах с Манхэттена и обыскивали всех, кто мог перевозить сведения об их предполагаемых действиях. К счастью, у него еще было достаточно симпатических чернил, чтобы писать донесения незаметно, но оп не мог, как прежде, прятать их в пачке чистой бумаги и добавлять другие грузы, ибо это затруднило бы действия Роу после возвращения.
Таунсенд решил написать обычное деловое письмо, адресованное полковнику Бенджамину Флойду в Брукхейвене:
«Нью-Йорк, 20 июля 1780 года. Сэр, я получил Ваш запрос через [тут вычеркнуто «мистера Рой», но разобрать можно] и изучил его. Товары, которые Вас интересуют, не могут быть поставлены, но при поступлении с удовольствием отправлю их Вам. Остаюсь Вашим покорным слугой. Сэмюэль Калпер».
Дом полковника Флойда был недавно ограблен, и он, естественно, заказывал много товаров в городе. Письмо не только выглядело невинным, но и объясняло, почему Рой возвращается с пустыми руками. Никто не смог бы увидеть, что с оборотной стороны лист заполнен симпатическими чернилами.
Английский постовой на пароме в Бруклин прочел и вернул письмо, и Рой благополучно добрался до Сегокета. Он поставил лошадь в конюшню и поспешил на ферму Вудхалла, видимо, осведомиться о здоровье соседа. Заперев дверь спальни Вудхалла на засов, он передал письмо Таунсенда и устно добавил то, что успел узнать по пути. Вудхалл присел в кровати и трясущейся рукой дописал: «Ваше письмо поступило вовремя и застало меня очень больным, и сейчас у меня продолжается лихорадка… 724 (Остин Роу) вернулся сегодня в крайней спешке с прилагаемой депешей от Калпера-младшего. Известно также, что прибыл адмирал Грейвс с шестью линейными кораблями и три других присоединились далеко от Нью-Йорка. II еще один 50-пушечный и два 40-пушечных фрегата. Псе они отплыли к Род-Айленду и, наверное, будут там раньше, чем это письмо попадет к Вам. И 8 000 солдат сегодня грузятся в Уайтстоуне на суда, чтобы плыть в вышеозначенный порт… Простите мои ошибки, они объясняются лихорадкой. Тем не менее Вы знаете, наверное, все, что нужно, — и я молюсь за Вашу удачу. Искренне Ваш Сэмюэль Калпер».
Калеб Брюстер ожидал в доме Стронга возвращения Роу, и Вудхалл послал ему личную записку: «Сэр, прилагаемое требует Вашего немедленного отъезда сегодня любым путем, нельзя терять ни часу, ибо этот день упустить никак нельзя. Вы везете сведения, важнее которых в Вашей стране, видимо, еще не было. Джон Болтон прикажет Вам вернуться, когда сочтет нужным. С.К.».
По прибытии в Фэрфилд Брюстер не сумел сразу отыскать Толмеджа и упросил другого драгунского офицера отвезти депешу в штаб Вашингтона, который находился в Прикнессе в Нью-Джерси, куда она попала около четырех часов дня 21 июля. В отсутствие Вашингтона документ получил его адъютант, полковник Александр Гамильтон, который знал о симпатических чернилах и проявил тайное донесение на обороте письма Флойду. Гамильтон немедленно передал сообщение генералу Лафайету, который несколько дней назад уехал из Прикнесса и направлялся в Ньюпорт. «Генерал отсутствует и может не вернуться до полуночи, — писал Гамильтон Лафайету. — Хотя это может быть лишь демонстрацией, не исключено, что это всерьез, и потому считаю необходимым принять меры до возвращения генерала».
Вечером в своем штабе Вашингтон обдумал ситуацию. Он понимал, что войска Клинтона в данный момент могут быть на пути в Ньюпорт. Только немедленный контрудар под Нью-Йорком мог вынудить их повернуть обратно, а его армия, как оп прекрасно понимал, слишком слаба для серьезного наступления. Он рассеянно вертел в руках гусиное перо. А нужна ли настоящая атака, размышлял он. Можно ли так обмануть сэра Генри, чтобы он поверил в угрозу удара по Манхэттену? Можно ли совершить пером то, чего нельзя добиться шпагой?
Английские транспорты с войсками выходили из Лонг-Айлендского пролива, направляясь на восток, когда фермер-тори, которого англичане не подозревали, доставил на британские аванпосты пачку писем, которую, по его утверждению, подобрал на дороге. В них содержалось подробное' описание планов генерала Вашингтона по развертыванию решительного наступления на Нью-Йорк силами двенадцатитысячной армии. На побережье Лонг-Айленда немедленно зажглись сигнальные костры, флот был остановлен в Хантингтоне, и Клинтон приказал вернуть войска для защиты Нью-Йорка. Французские части генерала Рошамбо беспрепятственно высадились в Ньюпорте. Несколько дней спустя Клинтон так объяснял, почему он не атаковал французов, в письме лорду Джорджу Джермену в Лондон:
«Тем временем Вашингтон, армия которого возросла до 12 000 человек, скорым маршем перешел Нортривер и двигался на Кингс-бридж, где, видимо, и узнал, что мои войска не отправлены на Род-Айленд. Как я понимаю, после этого он вернулся обратно и сейчас стоит у Ораиджтауна».
Главнокомандующий, потирая руки, от души радовался успеху своей обманной операции.
Ф. У. Дикин, Г. Р. Сторри7. Шпион на почтовой марке
Из книги «Дело Рихарда Зорге».
Я упоминал одного из самых знаменитых и успешно действовавших советских разведчиков, Рихарда Зорге, в предисловии к этой книге. В приводимом отрывке показано, как действовала или готовилась действовать его сеть, с упором на организацию управления ею. Для пояснения: группа Зорге докладывала Четвертому (разведывательному) управлению Генштаба Крас ной Армии в Москве. Зорге и его главный радист Макс Клаузен обучались в Четвертом управлении во время своих длительных поездок в Москву. Вукелич, один из помощников Зорге, был единственным, кроме них, европейцем в группе. Все остальные были японцы[16].
Нелегальные работники советских разведслужб за границей обычно строжайше выполняют указание ни в коем случае не вступать в контакт с официальными представителями Советского правительства в тех странах, где они работают. Однако после начала войны в Европе в сентябре 1939 года, что сделало рискованными поездки в международный сеттльмент[17] в Шанхае и английскую колонию Гонконг, Зорге было разрешено рискнуть связаться с советскими дипломатами в Японии.
В январе 1940 года из Москвы пришло следующее указание Клаузену: «С настоящего момента будете получать средства от одного товарища в Токио и поддерживать с ним связь. Он пошлет вам два билета в Императорский театр… мужчина, сидящий рядом с вами, будет этим товарищем». Вскоре два билета оказались в абонентском ящике Клаузена на токийском центральном почтамте, и он с женой пошел на встречу. В темном зале сосед Клаузена передал ему белый носовой платок, в который были завернуты деньги, и ушел.
Во время следующей встречи в другом театре Клаузен передал семьдесят катушек пленки и получил еще деньги. В третий раз Клаузен заболел, и Зорге пошел на встречу сам. Получив указания по радио, Клаузен отправился в ресторан, где его ожидали двое мужчин, и один из них сказал, что будет его связником.