Поскольку отпуск на работе в Филадельфии ему дали короткий, Голд отказался от кружного маршрута через Аризону и Техас в Нью-Мексико. Он отправился прямо в Санта-Фе и прибыл туда в 14.30 в субботу, 2 июня, всего за полтора часа до назначенной встречи. Гуляя по городу, он заглянул в музей и купил карту города, чтобы не вызывать подозрения расспросами. На карте он пометил мост на Кастильо-стрит. Ровно в четыре Клаус Фукс подъехал к мосту от Аламеда-стрит на своем видавшем виды «шевроле». Английский ученый подобрал Голда, который был ему известен как Реймонд. Они ненадолго съездили в город, и в дороге Фукс подробно рассказал о намечавшемся испытании в Аламогордо. Фукс сказал, что не ожидает успешного взрыва до 1946 года, хотя в последнее время достигнуты впечатляющие успехи. Перед расставанием в Санта Фе Фукс вручил Голду объемистый пакет машинописных листов. Оттуда тот направился к Гринглассам в Альбукерке.
Голду было приказано уехать немедленно, как только он получит документы, иными словами, получить документы до того, как будет готов к отъезду. Осведомитель может настаивать на своей невиновности, если документы будут обнаружены у него; после же передачи и он, и курьер становились уязвимыми. Поэтому тем субботним днем Голд вскочил на ноги, как только капрал вручил ему записи.
— Мне пора, — произнес он, вставая из-за стола.
Дэвид Грингласс усмехнулся:
— Подождите секунду, мы вас проводим, сказал он. Рут Грингласс вспомнила, как они виделись с Юлиусом перед отъездом из Нью-Йорка в феврале, а потом стала рассказывать о жене Юлиуса, Этель. Голд ничего не ответил и передал Дэвиду запечатанный белый конверт. Грингласс ощутил толщину содержимого, но не стал вскрывать конверт и пересчитывать деньги.
— Достаточно? — спросил Голд, словно ожидая проверки.
— Пока хватит, — ответил Грингласс, небрежно опуская закрытый конверт в карман.
— Вам они очень нужны, — продолжал Голд со скорее утвердительной, чем вопросительной интонацией.
— Мы поистратились, — признался Грингласс. — У Рут был выкидыш в апреле, тут, понимаете, счета от врача, и она не работала, и еще всякое.
Рут закусила губу.
— Я готова, — объявила она.
Голд неуверенно переводил взгляд с одного супруга на другого.
— Постараюсь добыть еще денег для вас, — пообещал он.
— Было бы неплохо, — заметил Дэвид, и они ушли.
Голд намекнул, что его не нужно провожать дальше определенного места, сказав, что найдет дорогу от здания армейского центра досуга. Они направились туда по крутому переулку. Грингласс сказал, что ожидает настоящего отпуска — не увольнительной на уикэнд, как сейчас, а дней на двадцать, — примерно на Рождество, и тогда он сможет приехать в Нью-Йорк.
Если захотите там связаться со мной, — продолжал он, — позвоните моему зятю, Юлиусу.
Он дал телефон Юлиуса в Никербокер-Виллидж в Нью-Йорке. Голд сказал, что, возможно, увидится с Юлиусом раньше Рождества, поскольку в начале осени намечается новая поездка на юго-запад. Грипглассы тактично зашли в центр досуга, распрощавшись с Голдом, который зашагал дальше. Когда они вышли из здания, Голда уже не было. Они молча вернулись домой, вскрыли конверт и нашли в нем 5 стодолларовых бумажек.
Дэвид отдал деньги жене.
— На это можно жить, — сказал он. — Тебе же этого хватит, правда? Так в чем дело?
Рут сбивчиво заговорила:
— Юлиус сказал, что мы делимся информацией ради науки. А теперь я вижу: ты отдаешь информацию, и тебе платят. Это же… оплата наложенным платежом! — Голос ее вздрогнул, и она разрыдалась. Дэвид покачал головой и привлек ее к себе, утешив как мог. Не успел он сесть в автобус в Лос-Аламос, как она уже успокоилась и принялась распределять полученные деньги: 400 долларов на счет в сберегательном банке, на 37.50 купить облигаций военного займа, остальное на текущие траты.
Где-то в Канзасе, в купе поезда до Чикаго, Гарри Голд изучил свою историческую добычу. Хотя Голд был неплохим химиком, он с трудом усваивал теоретические рассуждения Фукса о применении реакции ядерного деления для производства нового оружия. Наскоро пробежав машинописные страницы, он сложил их в большой конверт, наложил латунную скрепку и написал на конверте: «Доктор». Материал Грингласса был попроще и снабжен иллюстрациями, но разобрать каракули капрала было нелегко. Несколько минут спустя Голд сложил и его бумаги в другой конверт, пометив: «Второй».
Глядя в грязное окно на колосящиеся поля, Голд поздравил себя с тем, как эффективно он провел операцию. Двадцатиминутный разговор с Фуксом и две короткие встречи с Гринглассами в совокупности заняли не больше часа. Он не истратил ничего, кроме отданных Гринглассам 500 долларов, потому что на прошлой встрече доктор Фукс отказался от предложенных полутора тысяч, и в этот раз Голд даже не пытался искушать его. Командировочные расходы самого Голда были невелики: он, как обычно, ездил на верхней полке, а ел то, что покупал у перронных разносчиков, чтобы не ходить в дорогой вагон-ресторан. Его внимание привлекла пара резвящихся мальчишек на сиденье напротив. Голд дал им конфет, объяснив родителям: «У меня у самого дома такие». Потом снова уставился невидящим взглядом в скучный канзасский пейзаж.
Голд прибыл в Нью-Йорк вечером 5 июля, как раз вовремя на встречу с Яковлевым — худощавым, нервным мужчиной лет тридцати пяти, который официально числился сотрудником советского консульства. Они встретились на Метрополитен-авеню, там где она переходит из Бруклина в Куинс. Голд, как обычно, добрался туда кружным путем, пользуясь общепринятыми приемами, чтобы удостовериться, что за ним нет слежки — например, ждал на перроне или в поезде метро, прикрывшись газетой, до последнего мгновения, а потом бросался к дверям, как только они начинали сходиться. В десять вечера район показался Голду одиноким и опасным, когда он свернул для последней проверки в пустой переулок. Интуиция подсказала ему, что все в порядке, но убедиться все равно полагалось.
Ровно в десять Голд и Яковлев издали заметили друг друга. Они не спеша сблизились, чтобы на всякий случай каждый имел возможность отрицать факт встречи. Тихо поздоровавшись, они обошли квартал, остановились поговорить, обменялись газетами и поспешно разошлись. В газете, которую держал в неизменно дрожащих руках Яковлев, не было ничего, зато в складках газеты Голда покоились два конверта, надписанные «Доктор» и «Второй». В них содержались сведения, достаточные для того, чтобы любая промышленно развитая страна, обладающая определенными финансовыми и людскими ресурсами и научным потенциалом, далеко продвинулась в создании собственной атомной бомбы.
Придерживаясь составленного в мае расписания, эти двое снова встретились две недели спустя. На этот раз они сошлись рано утром на конечной станции надземной железной дороги во Флашинге. Сидя в уютном баре, Яковлев выслушал подробности командировки Голда в Нью-Мексико. Под конец разговора, продолжавшегося два с половиной часа, Яковлев признался, что два конверта, которые он немедленно переправил в Москву, вызвали там переполох. Особенно ценной оказалась информация, полученная от Грингласса, — такие слова в устах Яковлева звучали как высшая похвала. Но тем не менее он недооценил важность сказанного. Шесть лет спустя у Джона Дерри, начальника производственного управления Комиссии по атомной энергии США, округлились глаза, когда он увидел наброски Грингласса — воспроизведенные по памяти копии тех, что он вручил Гарри Голду в 1945 году.
— Слушайте, это же атомная бомба, — воскликнул Дерри, причем та усовершенствованная модификация, что делается сейчас!
Специалист пояснил, что он имел в виду не опытную модель, испытанную в Аламогордо, и не первый образец, сброшенный на Хиросиму, а бомбу имплозионного типа, третью разработку военного времени, ту, которую взорвали в Нагасаки.
РАЗДЕЛ III
Контрразведка: шпионы ловят шпионов
Плоды работы контрразведки становятся известны ми, когда шпионов ловят и арестовывают. Поэтому и наши публикации посвящены поимкам, арестам, допросам и т. п. На практике, естественно, огромные усилия, остающиеся незамеченными, затрачиваются на выявление и поиск вражеских агентов. Часто, если даже шпион обнаружен, его нельзя сразу арестовывать, потому что важнее пронаблюдать за его работой, выявить его связи с другими агентами и хозяевами, чем просто вывести из строя.
Можно удивляться, как вообще сведения о том, каким образом обнаруживают агентов противника, выходят наружу. В конце концов, разве шпионы не маскируются самым тщательным образом настолько, что самые опасные из них вполне сходят за обычных граждан? Крупнейший советский разведчик Рудольф Абель работал фотографом в Бруклине, и все соседи отзывались о нем хорошо. Лонсдейл, герой «дела о морских секретах» в Англии, продавал музыкальные автоматы, и бизнес у него шел ни шатко ни валко. Его сообщник Крогер управлял букинистическим магазином.
На этот вопрос найдется много ответов, но все они сводятся к тому, что рано или поздно шпиона что-нибудь выдает, чаще всего мелкий просчет. Один из членов группы Лонсдейла, работавший в секретном военно-морском учреждении, горько запил и начал вкладывать в недвижимость деньги, несоизмеримые с его скромным жалованьем. Как только он попался на глаза контрразведчику, начали выявляться многие несообразности в его жизни. За ним проследили и во время поездки в Лондон заметили беглый контакт с незнакомым человеком, имевший все признаки тайной шпионской встречи.
Иногда провал объясняется тем, что кто-нибудь из членов сети является с повинной и выдает сообщников. Абеля удалось схватить потому, что один из его подчиненных разочаровался в коммунизме и, решив, что сыт по горло, рассказал американским властям о неприметном фотографе из Бруклина.
Дезертирство в конце войны Игоря Гузенко, шифровальщика советского посольства в Оттаве, дало возможность канадской полиции раскрыть разветвленную сеть атомного шпионажа, о которой она не имела ни малейшего представления.