С радостными возгласами они обнялись. Лонсдейл осторожно взял корзинку Ги, в которой находились два пакета с секретными военными материалами, и зашагал дальше.
Для начальника контрразведчиков этого было достаточно. Комиссар Смит обогнал их, повернулся и сказал:
— Подождите минуточку — вы арестованы.
При появлении комиссара все трое онемели от неожиданности, а тем временем набежали другие сотрудники Скотланд-Ярда и подъехала одна из ожидавших машин.
Хоутон и Ги застыли в шоке, но Лонсдейл, так долго живший в страхе разоблачения, среагировал инстинктивно. Он не пошевелился. Комиссар Смит, столько месяцев терпеливо ожидающий этого момента, не сомневался, кто из троих самый важный. Схватив Лонсдейла за руку, он втолкнул его в машину и торжествующе произнес:
— Ты в Скотланд-Ярде, приятель.
Хоутона и Ги столь же бесцеремонно усадили в другие «черные Марии». Через пятнадцать минут все трое очутились в разных помещениях Скотланд Ярда.
В кабинете с окнами на Темзу комиссар Смит начал первый допрос человека, которого он хорошо знал, но никогда не встречал.
Разговор вышел недолгим и односторонним. Зачитав задержанному его права и обыскав его, комиссар начал с анкетных вопросов имя, адрес. И вот тогда Лонсдейл выдал ответ, которого затем неизменно придерживался на многочисленных допросах.
Раскованно и цинично он произнес:
— На любой ваш вопрос я отвечу «нет», так что можете не трудиться.
Терпеливо продолжая допрос, комиссар Смит показал на вещи, найденные в карманах у русского:
— Почему вы держали 125 фунтов стерлингов пятифунтовыми купюрами в запечатанном конверте без адреса?
Ответа не последовало.
А что это за конверт с пятнадцатью двадцатидолларовыми банкнотами?
Лонсдейл хранил молчание. Комиссар оставил русского в покое и направился в другую часть здания допрашивать по очереди Хоутона и Ги.
Хоутон, бывший военно морской полицейский, который должен был получить от Лонсдейла «гонорар» в 125 фунтов, немедленно сделал два опасных для себя заявления.
Поначалу, напуганный арестом, он воскликнул:
— Я был последним дураком.
Затем, желая знать, насколько его скомпроментировал Лонсдейл, спросил:
— Скажите, комиссар, при Алексе были деньги?
Алекс — значит, Гордон Лонсдейл. Позднее Хоутон заявил, что при их первой встрече русский представился как капитан 3 ранга американского флота Александр Джонсон, помощник военно-морского атташе в Лондоне.
Когда настала очередь миссис Ги, ее первый ответ продемонстрировал ее глубокую наивность.
— Я не сделала ничего плохого, заявила она; этот ответ на суде был охарактеризован как «в высшей степени поразительный».
Мало чем пополнив свои знания, комиссар Смит, главный инспектор Фергюсон-Смит и сержант женского полицейского корпуса Уинтерботтом отправились в Руислип.
Комиссар знал, что Лонсдейл, теперь надежно запертый в камере, регулярно бывал там по определенному адресу, и хотел выяснить, что он там делал.
После часа нетерпеливой езды через Ноттинг-Хилл, Шепердс-Буш и по Уэстерн-авеню полицейские очутились на респектабельной Крэнли-драйв.
Однако в тот день мирный вид улицы оказался обманчивым, ибо в течение нескольких часов люди комиссара Смита скрывались в домике, одиноко стоявшем на углу. Постучав в дверь дома № 45, комиссар понятия не имел, какие фантастические открытия ожидают его в этом типичном с виду пригородном жилище. Ему было известно лишь то, что Лонсдейл, о котором пока не знали даже, что он русский, часто здесь бывал. Комиссар Смит и духом не ведал, что живущая здесь супружеская пара много лет осуществляет связь и управляет финансами высокоорганизованной шпионской группы. Для Смита и его людей, рассеянных по соседнему Уиллоу-Гардене с расставленными в нужных местах мебельными фургонами и другими машинами, жильцы этого скромного дома, Питер и Хелен Крогеры, были не более чем сообщниками Лонсдейла, роль которых лишь предстояло выяснить.
Питер Крогер, для соседей уважаемый, обеспеченный книготорговец, открыл дверь на стук. Но когда комиссар Специального отдела спросил, кто бывал здесь по уик-эндам, именно Хелен Крогер выпалила длинный перечень имен, среди которых, что интересно, Лонсдейла не было. И не кто иная, как миссис Крогер, первая дала повод заподозрить, что в этом самом обычном с виду доме не все ладно.
То, что она не упомянула Лонсдейла, убедило комиссара Смита, что она лжет и что с ними стоит разобраться повнимательнее.
Когда супругам объявили, что они арестованы, миссис Крогер надела пальто, а потом, схватив сумку, спросила:
— Коль уж я ухожу на какое-то время, можно мне пойти раскочегарить котел?
— Разумеется, галантно ответил комиссар. Но сначала покажите, что у вас в сумке.
Миссис Крогер отказалась отдать ее, и комиссар вместе с сержантом Уинтерботтом с трудом вырвали сумку из ее рук.
Доказательство, которое он искал, находилось в кармашке коричневой кожаной сумки: из простого белого конверта комиссар извлек письмо на русском языке на шести страницах, слайд с гремя приклеенными точечными микрофильмами и отпечатанный на машинке шифр.
С этой минуты миссис Крогер утратила всякий интерес к котлу. Ее с мужем отвезли в полицейский участок, а после их ухода целая армия сыщиков начала долгий обыск, обнаружив такое изобилие шпионского оснащения, какое и Ян Флеминг постеснялся бы описать.
Арестом этих пятерых, столь тщательно спланированным и чуть не сорванным, завершилась первая стадия следствия, позволившего разоблачить, пожалуй, самую успешно действовавшую шпионскую сеть в истории Англии. Последовало интенсивное расследование неизвестной деятельности этой группы за многие годы, что она умудрялась избегать подозрений, продолжавшееся еще долго после того, как пять шпионов получили свои сроки.
Ребекка Уэст11. Шпион, которого Советы подставили
Из книги «Эшелон с порохом»
Ребекка Уэст — известная писательница, давно и глубоко интересующаяся происхождением измены и формами, которые она принимает, и много писавшая на эту тему на основе протоколов судов над разоблаченными шпионами или предателями. Один из таких случаев включен в сборник, потому что речь здесь идет, по мнению Ребекки Уэст, о том, как советская разведка пыталась сдать полиции одного своего агента, чтобы отвлечь внимание от другого, более важного.
13 июня 1952 года в Кинг-Джорджес-парке несколько сотрудников Специального отдела столичной полиции окружили двух мужчин, которые более получаса сидели на скамейке, а теперь направлялись к калитке, и заявили, что те обвиняются в нарушении закона о государственной тайне и должны проследовать в полицейский участок. Один из двоих, молодой человек двадцати четырех лет по имени Уильям Мартин Маршалл, работал радиотелеграфистом в Министерстве иностранных дел и был жителем Уондсворта. Судя по первым газетным сообщениям и нечетким фотографиям, это был долговязый нескладный юноша с выражением лица, какое бывает у малыша, выбравшегося из коляски и заползшего на железнодорожное полотно. Он ничего не сказал полицейским. Вторым был коренастый, лысеющий, невозмутимый русский средних лет но имени Павел Кузнецов, который заявил: «Это ваша обязанность доказывать подозрения», а в полиции сказал, что его нельзя ни задерживать, ни обыскивать, и предъявил удостоверение третьего секретаря советского посольства в Лондоне, заметив при этом, что недавно повышен в должности до второго секретаря.
Полицейские вежливо, но непреклонно обыскали Кузнецова, как они объяснили, «прежде, чем смогли проверить эти утверждения», что вызвало резкий протест советского посольства. При нем обнаружили двадцать пять однофунтовых банкнот и некоторые документы, которые сами по себе представляли интерес, но не имели отношения к работе его задержанного спутника в Форин Офисе. Опять-таки из предварительных сообщений стало известно, что Кузнецов повел себя не так, как подобало бы в его положении. Он был виновен в нерешительности и непоследовательности. Он жаловался полиции, что его задержали, когда он гулял в парке, что вовсе не является нарушением закона. Потом изменил свое заявление: арестован, гуляя в парке с незнакомым человеком. В присутствии Маршалла он утверждал, что до сегодняшнего дня они не были знакомы. Но когда ему зачитали его жалобу, он вернулся к первоначальному утверждению, что был задержан, когда гулял в парке. После этого его отпустили домой, в квартиру в переоборудованном викторианском доме в запущенном районе Западного Лондона, где он жил с хорошенькой женой и маленьким сыном.
С Маршаллом было проще. В бумажнике у него обнаружили переписанную его почерком копию секретного документа, который он получил на службе, а в записной книжке оказался номер телефона Кузнецова и какие-то каракули, которые можно было истолковать как записи о встрече в парке, во время которой он был задержан, и о следующей встрече, назначенной в том же парке на 8 июля. В скобках против обеих записей было добавлено: «Отгул». Маршалл работал в Хэнслоп-Парке — загородном объекте МИДа за восемьдесят километров к северу от Лондона. Юноша разразился долгой речью, сознавшись, что за последние полгода встречался с Кузнецовым еще семь раз, но утверждал, что это просто невинная дружба, никак не связанная с его работой. Тем не менее полиция предъявила ему официальное обвинение в нарушении закона о государственной тайне путем передачи Кузнецову информации, которая могла бы быть полезной противнику, и в выносе секретных сведений с рабочего места.
Суд состоялся 9-10 июля. Как только Уильям Маршалл занял место на скамье подсудимых, у всех возникло серьезное сомнение, стала ли бы любая иностранная разведка связываться с этим странным малым, таким бледным, долговязым и тощим, таким бросающимся в глаза из-за приметной родинки на щеке и немыслимо покатых плеч. С каждой минутой становилось все очевиднее, что полиция не лгала, указывая на его повышенную нервозность, когда за ним наблюдали. Для этого не требовалось слишком приближаться к нему. Слушая показания свидетелей, он то поджимал губы, то вытягивал их