толыпина, начальником Петербургского охранного отделения Герасимовым. Зная это, читатель сможет разобраться в чрезвычайно запутанном сюжете.
По оценке Центрального комитета эсеров, отдельные террористические акты в сложившейся обстановке могли только способствовать нарастанию революционной волны. Поэтому было решено возобновить деятельность Боевой организации. В качестве первого и единственного задания ей в этот момент было дано поручение убить Столыпина.
Во главе Боевой организации — это было вещью само собой разумеющейся — встал Азеф. Что касается Петербурга, то Охранному отделению были известны все детали планов Боевой организации, весь ее состав, все мелочи ее внутренней жизни. Аресты могли быть произведены в любой момент, но они не входили в расчеты Герасимова. Азеф заявил, что при наличии в партии серьезных подозрений против него арест работающих под его руководством боевиков неизбежно повлечет за собой полный провал. Потеря Азефа меньше всего входила в расчеты Герасимова, и провал одного состава Боевой организации казался слишком незначительным результатом установившегося тесного союза начальника Охранного отделения с руководителем Боевой организации. Возможности, которые открывал такой союз, надлежало использовать лучшим образом.
Нащупать наиболее выгодную линию поведения было нелегко. Вначале просто пошли по линии наименьшего сопротивления: никаких арестов боевиков не производили, но все начинания их расстраивали. Делал это Азеф своими собственными силами: как главному руководителю боевиков, ему нетрудно было направлять их работу по ложному пути. Наблюдение тогда велось за поездками Столыпина к царю и в Государственную думу. По соглашению с Герасимовым Азеф так размещал наблюдателей, что в течение сравнительно долгого времени они вообще не смогли ни одного раза встретить министра. Результаты начали сказываться очень быстро: боевики нервничали, видя безрезультатность своей работы.
Видя подобные результаты саботирования работы Боевой организации, Азеф представил Герасимову план, которому нельзя отказать ни в смелости, ни в оригинальности: он предложил возвести дело саботажа работы Боевой организации в систему и таким путем привести и боевиков, и Центральный комитет к выводу о невозможности успешного ведения центрального террора. Боевую организацию следовало заставить работать, как машину на холостом ходу: с максимальным напряжением сил и нервов ее человеческого состава, но без каких бы то ни было практических результатов. У боевиков должно было поддерживаться ощущение, что они делают все, что только в силах человеческих, но в каждой их новой попытке они должны были наталкиваться на якобы непроницаемую стену принятых полицией мер предосторожности, преодоление которых не под силу Боевой организации. Все это должно было убедить боевиков и Центральный комитет в правильности того вывода, к которому Азеф их старался подвести — прежними методами вести дело центрального террора невозможно и надо, по крайней мере, на время распустить Боевую организацию. Герасимову план очень понравился, и с его участием он был разработан в деталях. Получился настоящий план длительной кампании, на службу которой должны были быть поставлены весь боевой опыт и внутрипартийный авторитет Азефа, с одной стороны, и весь аппарат Охранного отделения — с другой.
Этот план был представлен на утверждение Столыпину, фиктивной подготовкой покушения на которого Азеф должен был заняться. Вначале Столыпин несколько колебался, подробно расспрашивая о деталях. Он, видимо, боялся «маленьких неисправностей механизма», платить за которые пришлось бы ему: как-никак, а ведь именно за ним велась охота, именно его голова стояла на карте в том случае, если бы в плане оказалась какая-либо погрешность. Но Герасимов смело ручался, что никакой «несчастной случайности» быть не может: такое ручательство он, в свою очередь, взял с Азефа. Последний согласился, хорошо зная строгость внутренней дисциплины, которая царила в Боевой организации: ни один член ее не рискнул бы выступить в партизанском порядке, без санкции руководителя организации. Более того, боевики выходили для наблюдения, не беря с собой оружия, которое могло только служить лишнею уликой против них при случайном аресте. Со своей стороны, Герасимов гарантировал, что будут приняты все возможные меры дополнительного полицейского контроля и боевики будут все время находиться под самым бдительным наблюдением. Таким образом, никакой реальной опасности от задуманной игры, по уверению Герасимова, Столыпину грозить не могло, результаты же обещали быть самыми положительными: Боевая организация была бы поставлена под прочный и длительный контроль. В конце концов план Азефа — Герасимова начал даже нравиться Столыпину, и он дал на него свое согласие.
Поход Боевой организации против Столыпина, который был в действительности походом Азефа — Герасимова — Столыпина против Боевой организации, был начат.
Если смотреть на вещи так, как их видели члены Боевой организации, то работа последней шла в обычном порядке. Устраивались конспиративные квартиры, часть боевиков превратилась в извозчиков, другие изображали посыльных, уличных торговцев, разносчиков. Дело ставилось на широкую ногу — и перед расходами не останавливались. Касса Центрального комитета была полна, через нее проходили сотни тысяч рублей, а у кассиров уже существовало освященное традицией правило: для Боевой организации давать столько, сколько ее руководители просят, не задавая вопросов, на что именно деньги нужны.
После этих подготовительных шагов начались работы по наблюдению за Столыпиным. Наблюдатели прилагали все усилия, чтобы получить нужные результаты, работали с увлечением, самоотверженно, но почти без всяких результатов. Редко-редко кому удавалось издали увидеть проезжавшего министра, чаще же всего им приходилось наблюдать стайки агентов охраны, которые старательно прощупывали глазами всех, кто попадался им по дороге. Если же удавалось установить ту или иную деталь, которая, казалось, выводила наблюдение на правильный путь и создавала надежду, что скоро будет возможно приступить к более активным действиям, на горизонте неожиданно появлялись тревожные симптомы, которые не только убеждали в тщетности только что возникшей надежды преодолеть бдительность полицейской охраны, но и заставляли опасаться немедленного провала боевиков-наблюдателей. Это выступал на сцену Герасимов, союзник Азефа, до того момента спокойно выжидавший за кулисами.
Поскольку имелась возможность, Азеф справлялся своими собственными силами, идя по пути внутреннего саботажа работы боевиков-наблюдателей. Но для такого саботажа существовали известные границы: нужно было не дать возможности заметить его существование, нужно было все время поддерживать в боевиках уверенность, что организация делает все, что в ее силах, для достижения положительных результатов. А боевики, видя неудачу их работы, начинали проявлять инициативу, делали попытки вырваться из этого заколдованного круга, который их окружал, предлагали свои планы. Когда такие самостоятельные поиски боевиков становились особенно настойчивыми, Герасимов, по соглашению с Азефом, прибегал к приему «спугивания».
Для этого давали возможность пойти по какому-нибудь найденному самими боевиками новому пути. Азеф высказывал свои сомнения, но давал согласие на то, чтобы была сделана попытка. Первые шаги обнадеживали. Настроение приподнималось. И без того все время напряженные нервы у всех участников работы натягивались, как струны. И вот, когда напряжение доходило до высшей точки, Герасимов «пускал брандера»: на арго Охранного отделения «брандерами» называли особо неумелых филеров, специальной задачей которых было так вести наблюдение, чтобы их не мог не заметить наблюдаемый. «Для этой цели, — рассказывает Герасимов, — у нас имелись особые специалисты, настоящие михрютки: ходит за кем-нибудь, прямо, можно сказать, носом в зад ему упирается. Разве только совсем слепой не заметит. Уважающий себя филер на такую работу никогда не пойдет, да и нельзя его посылать: и испортится, и себя кому не надо покажет».
Конечно, появление «брандера» боевики замечали. Тотчас же об этом событии сообщали Азефу. Последний порой вначале относился к информации даже несколько недоверчиво: нет ли ошибки? не начали ли люди нервничать? Начиналась проверка сообщения, которая показывала, что ошибки нет, полицейская слежка действительно ведется, и притом в самой откровенной форме. Тогда Азеф принимал решение: ничего не поделаешь, если полиция напала на след, то надо все бросать и думать только о спасении людей. И он давал подробные инструкции относительно того, в каком порядке должны спасаться попавшие под наблюдение полиции боевики. Лошадей, экипажи, квартиры и т. п. — все это, конечно, бросали на произвол судьбы. Но боевики, следовавшие указаниям Азефа, благополучно скрывались от преследовавших их шпионов.
Такие вспугивания» практиковались относительно редко. При этом, конечно, каждый раз вносились некоторые варианты в детали. Но все било в одну точку: на каждом шагу боевики убеждались, что полиция так хорошо изучила все приемы Боевой организации, что не было никакой возможности подойти близко к Столыпину. И каждый раз, когда благополучно скрывавшиеся боевики собирались где-нибудь в Финляндии и начинали подводить итоги, они все приходили к выводу, что полиция напала на их след совершенно случайно и даже еще не успела разобрать, с кем именно она имеет дело (этим объясняли сравнительную легкость побега от филеров). Но из того, что такие случайности происходили каждый раз, как только боевики-наблюдатели подходили сравнительно близко к министру, казалось, с несомненностью следовал вывод о непроницаемости для боевиков стены полицейской охраны, которая окружала министра. А так как Азеф заранее предвидел слабые места всех задуманных предприятий и он же разрабатывал планы побегов из-под наблюдения филеров, то его авторитет еще больше возрастал, легенда о его «хладнокровии» и «предусмотрительности» получала,