казалось, новое убедительное подтверждение.
И после каждой такой неудачной попытки Азеф все настойчивее внушал мысль о том, что «старыми методами» вести дальше центральный террор невозможно. «Полиция, — говорил он, — слишком хорошо изучила все наши старые приемы. И в этом нет ничего удивительного: ведь у нас все те же извозчики, торговцы и пр., которые фигурировали еще в деле Плеве. Нового ничего у нас нет — и при старой технике ничего и не придумаешь нового. Тяжело это, но надо признать…»
Так проходили недели, месяцы… Государственная дума уже давно была распущена. Вспыхнули и были подавлены восстания в Кронштадте, Свеаборге, Ревеле. По стране прокатилась волна террора и разрозненных партизанских выступлений: покушений на губернаторов, жандармов, полицейских, нападений на казенные учреждения и пр. Но настоящего массового взрыва, подобного тому, который потряс страну в 1905 году, не произошло: рабочие, движение которых было становым хребтом общей борьбы, теперь молчали, уставшие от поражений прошлых лет, истощенные безработицей и промышленным кризисом. В этих условиях правительство быстро оправилось от временных колебаний. Были введены военно-полевые суды для «скорострельных» расправ со всеми, кто причастен к различного рода вооруженным выступлениям революционеров. С каждым днем усиливалась реакция, и Столыпин, ее главный вдохновитель, уже успел стать наиболее ненавистным для страны представителем власти.
В работу Боевой организации чужеродным телом вклинилось покушение на Столыпина, организованное «максималистами». Отделившись от партии социалистов-революционеров и создав свою собственную организацию, они решили самостоятельно вести и террористическую борьбу. Ставили они ее совсем иначе, не так, как Боевая организация: они не признавали длительного наблюдения, которое лежало в основе всей работы Боевой организации, а действовали, как партизаны, короткими ударами, внезапными набегами. Именно так они организовали покушение на Столыпина: три члена их организации, вооруженные бомбами, явились в официальные часы приема на дачу Столыпина. Охрана заподозрила неладное и отказалась впустить их внутрь здания. Тогда они бросили свои бомбы в передней. Взрыв разрушил большую часть министерской дачи. Погибло несколько десятков человек: члены охраны, много посетителей, явившихся на прием к министру; в числе погибших были, конечно, и сами террористы. Тяжелые ранения получили малолетние дети министра, но сам министр почти не пострадал: разойдясь воронкой, волны взрыва только слегка затронули его кабинет.
Известие об этом покушении Азеф получил в Финляндии. Оно привело его в состояние, близкое к панике. «В августе, в день взрыва дачи Столыпина, — пишет в своих воспоминаниях Валентина Попова, член Боевой организации, тогда работавшая в финляндской лаборатории, — неожиданно к вечеру к нам приехал Иван Николаевич (Азеф). Он был очень взволнован — таким я его еще не видела. Не только взволнован, но подавлен и растерян. Сидел молча, нервно перелистывая железнодорожный указатель. Хотел ночевать, но потом раздумал и ушел на станцию».
Причины его волнения теперь ясны: Азеф опасался, что Столыпин и Герасимов сочтут состоявшееся покушение делом Боевой организации, за которую он только недавно поручился своей головой, и понимал, что в этом случае ему не так легко удалось бы оправдаться, как это было в случае с Дубасовым. С другой стороны, имелась опасность, что, не зная истинных организаторов покушения, Охранное отделение начнет арестовывать находящихся у нее на учете членов Боевой организации и тем самым провалит Азефа в глазах революционеров. Именно поэтому Азеф спешил в Петербург для объяснения с Герасимовым.
К его счастью, в этот момент он уже пользовался полным доверием Герасимова и последний не сделал «опрометчивого шага». Но для того чтобы полностью очистить свою Боевую организацию в глазах Столыпина, Азефу пришлось добиться от Центрального комитета опубликования официального заявления о непричастности партии социалистов-революционеров и ее Боевой организации к этому покушению и даже «морального и политического осуждения» того способа, которым это покушение было совершено. Такие заявления были не совсем обычны в истории революционного движения; в Центральном комитете были колебания, нужно ли оно Азеф был настойчив и требовал его, действуя именем Боевой организации Но составить текст заявления пришлось самому Азефу: этот документ был вообще едва ли не единственным из официальных партийных документов, автором которого был непосредственно Азеф. Настолько для него было важно, чтобы такое выступление было сделано.
С организаторами покушения, руководителями «максималистов», Азеф рассчитался иными способами: с этого момента он начал с особым старанием собирать все сведения относительно них, для того чтобы передавать их своему полицейскому начальству.
В это время Азеф готовится перейти к новой фазе долголетней двойной игры — разыграть свою последнюю карту… А так как он принадлежал к совсем особой породе игроков — той, представители которой за карточный стол садятся только заранее обеспечив для себя возможность знакомиться с картами всех партнеров, — и так как ставка на этот раз была особенно велика, он теперь с особенным старанием подготавливал обстановку для этой последней игры.
В Центральном комитете с соображениями Азефа о значении цареубийства и других террористических актов очень многие были в основе согласны. В них действительно было много такого, что не могло не казаться правильным каждому принципиальному стороннику террористической борьбы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Боевая организация Азефа получала от Центрального комитета все, что только последний имел возможность дать.
Неограниченные права были предоставлены Азефу и в деле подбора людей для Боевой организации. Своим ближайшим помощником он сделал Карповича, того самого, который первым начал серию террористических актов, предшествовавших революции 1905 года, убив в феврале 1901 года министра народного просвещения Боголепова. Все последующие годы он провел в тюрьмах и только недавно бежал с каторги, полный желания встать в ряды активно действующей террористической организации. Видную роль в Боевой организации этого времени играл также Чернавский — старый революционер, впервые осужденный на каторжные работы еще за 30 лет перед тем.
У всех, кто слушал рассказы Азефа, создавалась полная уверенность в том, что он делает все, находящееся в силах человека, для того, чтобы подготовить террористический акт против царя. Планов у него действительно было много. По его указаниям велись попытки наблюдения за приездами царя в Петербург, проектировалось открытое нападение на него на улице во время одного из этих приездов. Были планы проникнуть на прием во дворец в составе одной из многочисленных депутаций, посылка которых к царю как раз в те месяцы в большом числе инсценировалась реакционерами, желавшими показать царю, что за ними стоят «народные массы». С большой горячностью ухватился Азеф за предложение одного молодого социалиста-революционера, который только что окончил курс в духовной семинарии; этот юноша — убежденный террорист — имел возможность, приняв сан, при помощи своих влиятельных родственников получить место священника где-либо недалеко от Царского Села. Он надеялся, что в рясе священника ему удастся как-нибудь найти возможность приблизиться к царю и выступить в роли исполнителя приговора партии. Священник, убивающий царя — эта комбинация явно нравилась Азефу, и он настойчиво уговаривал юношу немедленно отстраниться от других революционных дел и целиком отдаться выполнению данного плана. Был целый ряд и иных планов и проектов.
Наиболее серьезными планами, для подготовки которых Азефом делались конкретные шаги организационного характера, были два: покушение во время царской охоты и покушение во время поездки в Ревель. Для выполнения первого велась работа по устройству чайной в одной из деревень вблизи Царского Села, в районе царских охот. Владельцем чайной выступал Чернавский, который должен был играть роль старика-монархиста, члена «Союза русского народа». Второй из указанных планов предусматривал взрыв царского поезда или нападение с бомбами на улицах Ревеля.
Во всех этих планах элементы игры с революционерами переплетались с элементами игры против полиции. Нет никакого сомнения в том, что в тот момент Азеф покушения против царя ни в коем случае не допустил: этого полиция ему не простила бы. Поэтому обо всех конкретных шагах, которые ему приходилось делать в целях удовлетворения желания членов организации перейти к активным действиям, Азеф полностью и со всеми подробностями рассказывал своему полицейскому начальству. Но, как удается теперь установить, в свою работу по собиранию информационного материала и по заведению необходимых для этого связей Азеф посвящал это начальство в очень небольшой степени; равным образом не сообщал он ему и о тех проектах, выполнение которых должно было быть построено на базе частной инициативы добровольцев — вроде плана покушения священника; этого рода информационный материал и связи Азеф, несомненно, накапливал для будущего — для того времени, когда он будет вне пределов досягаемости для своих полицейских руководителей.
Доверие Герасимова к Азефу распространялось и на область их личных отношений: Азеф знал адрес Герасимова, который в этот период проживал конспиративно, под чужой фамилией и скрывал свою квартиру даже от ответственных служащих Охранного отделения. Азеф был единственным из «секретных сотрудников», которому этот адрес был доверен — и он имел право в экстренных случаях являться на эту квартиру в любое время дня и ночи, только предварительно оповестив по телефону.
Нет никакого сомнения, что такого рода отношения с Герасимовым Азеф использовал для того, чтобы выяснить степень осведомленности полиции о внутренних делах партии социалистов-революционеров помимо информации, приходящей от него самого. Он имел возможность таким путем установить если не личности других полицейских агентов, то во всяком случае те круги, в которые эти агенты могли получить доступ и которых приходилось опасаться, начиная игру против полиции.