Анна взяла меня за руку.
— Поехали домой, Игорь, — выдохнула она с безмерной усталостью.
То, что появляться дома опасно, больше не имело для меня никакого значения. Я готов был свалиться от изнеможения, а дома, по крайней мере, мог отдохнуть, поразмыслить, придумать, что делать дальше!
В глубине души теплилась внушенная с детства уверенность — чем больше препятствий встретишь на пути к цели, тем приятнее счастливый конец.
Когда мы подошли к Сомерсет-стрит, я велел Анне забрать Андрея в соседнем доме, а сам пошел к своей квартире № 4. Если все в порядке, я махну ей рукой.
Я тихонько поднялся по лестнице к нашей двери и прислушался. Тихо. Я отпер дверь и заглянул в прихожую. Вроде все в порядке. Вышел на задний балкон. Чисто. Анна выглядывала из окна подруги, и я махнул ей рукой, чтобы шла домой.
Когда они с Андреем пришли, я лег в кровать, но сон не шел. Малейший шум пугал меня. Некоторое время спустя я подошел к окну. Сердце отчаянно забилось!
Двое сидели на скамейке в парке напротив и смотрели на мое окно!
Я отскочил от шторы, чтобы тень моя не была заметна. Они то и дело посматривали на мою квартиру, а потом продолжали разговор. Другие окна их не интересовали. Я присмотрелся, но на таком расстоянии не мог различить их лиц. Вроде незнакомые. Когда я обернулся, чтобы увести Анну из кухни, раздался стук в дверь.
Я застыл на месте. Когда Анна появилась из кухни, я знаком велел ей не двигаться. Снова стук, громче и настойчивее. Так повторялось четыре раза. Те, кто был снаружи, возможно, и ушли бы, но Андрей побежал через гостиную к Анне.
Они бешено забарабанили в дверь. Дребезжащий голос выкрикнул:
— Гузенко!
Я узнал голос. Это был младший лейтенант Лаврентьев, водитель и связной Заботина!
Он несколько раз выкрикнул мою фамилию. Потом мы услышали удаляющиеся шаги. Я вернулся к окну. Те двое по-прежнему сидели на скамейке и поглядывали в мою сторону.
Анна сидела в гостиной с Андреем на руках. Она неподвижно уставилась на меня. Я понял, что настало время действовать. Часы показывали 19.05. Значит, мой сосед по лестничной клетке, сержант королевской канадской авиации Гарольд Мейн, уже дома. Я подошел к заднему балкону. Мейн с женой сидели там в поисках спасения от жары.
Я спросил сержанта, можно ли с ним поговорить. Он сказал:
— Отчего же нет, валяй!
Я спросил, смогут ли они с женой позаботиться о маленьком Андрее, если со мной и Анной что-то случится.
Сержант определенно удивился. Потом попросил меня перелезть через перила и завел в квартиру. Времени на долгие объяснения не было, я сказал только, что мы с Анной ожидаем нападения НКВД и беспокоимся о ребенке. Мейн недоверчиво посмотрел на меня, но выражение его лица изменилось, когда я показал ему тех двоих на скамейке. По пути обратно на задний балкон он застыл на месте. Во дворе стоял человек и смотрел вверх!
Сержант Мейн был человек решительный.
— Бери жену и мальчика, Гузенко, и веди их ко мне. Я вызываю полицию.
Мысль прибегнуть к помощи полиции больше меня не пугала. Я находился между молотом и наковальней, и уверенное поведение соседа-военного утверждало меня в мысли, что скоро все будет в порядке.
Я перелез на свой балкон и вошел в квартиру. Дверь была открыта — Анна с Андреем исчезли!
Я рывком бросился на лестничную площадку и застыл. Они стояли в квартире напротив и разговаривали с ее хозяйкой, миссис Эллиот.
Выслушав нашу историю, миссис Эллиот предложила остаться у нее на ночь, потому что ее муж и сын в отъезде и есть свободная кровать. Для Андрея она найдет место.
Я с благодарностью принял ее предложение. Пока Анна разговаривала с миссис Эллиот, я уселся в столовой, чувствуя себя совершенно обессиленным. Вскоре на лестнице послышались тяжелые шаги. Это был сержант Мейн с двумя полицейскими. Я изложил свое дело и закончил тем, что мы опасаемся убийства, в парке и во дворе находятся подозрительные люди, а младший лейтенант Лаврентьев пытался ворваться в квартиру.
Они задали несколько вопросов, потом заговорили с миссис Эллиот.
— Мы будем держать дом под наблюдением всю ночь. Свет из вашей ванной виден с тротуара. Оставьте его включенным, а если что-то будет происходить, выключите. Это будет сигналом для нас.
Затем он повернулся ко мне.
— Успокойтесь, мистер Гузенко, вам больше нечего бояться. Если понадобится, мы мигом окажемся здесь. Устраивает вас?
Больше всего меня убедила его улыбка.
— Устраивает, — машинально произнес я.
— Ну и отлично! — И полицейские ушли.
Между половиной двенадцатого и полуночью мы с Анной внезапно проснулись. Кто-то стучал в дверь пашей квартиры. Я выскользнул из кровати и подкрался к замочной скважине. В дверь стучал Павлов, представитель НКВД!
С ним были Рогов, Ангелов и шифровальщик Павлова Фарафонтов. Тем временем открылась другая дверь. Сержант Мейн спросил, что им тут нужно. Один из них назвал мою фамилию. Сержант отрезал:
— Их нет дома.
Павлов поблагодарил его, и они спустились вниз.
Анна схватила меня за руку и прошептала;
— Тихо! Они возвращаются!
Я заглянул в замочную скважину и увидел, что Павлов взламывает мою дверь ломиком. С резким визгом она подалась. Они вошли в квартиру и закрыли за собой дверь.
У меня за спиной на цыпочках стояла миссис Эллиот.
— Я пыталась включать и выключать свет, но полиция не появляется. Что делать?
Я посоветовал ей вызвать полицейских по телефону. Она набрала центральную и попросила соединить ее с полицией. Кто-то пытается ворваться в квартиру № 4 по Сомерсет-стрит, 511.
Невероятно быстро те же двое полицейских очутились у двери моей квартиры. Тот, с кем я разговаривал, констебль Томас Уолш, не тратил времени на формальности. Он настежь распахнул дверь. Вместе с коллегой констеблем Джоном Маккаллоком они застигли этих четверых за просмотром моих бумаг.
Мы чуть приоткрыли дверь миссис Эллиот и слушали, что будет происходить дальше. Констебль Уолш, видимо, потребовал объяснений, и Павлов отвечал тусклым, казенным тоном:
— Эта квартира принадлежит сотруднику советского посольства по фамилии Гузенко, который сегодня уехал в Торонто. Он оставил тут некоторые документы и дал нам разрешение взять их.
Тон констебля Уолша был не менее официальным:
— А он давал вам разрешение взламывать дверь или, — он показал на перекрученный замок, — вы это сделали голыми руками?
Павлов возмутился.
— Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне! У нас был ключ от этой квартиры, но мы его потеряли. И вообще, этот замок — собственность Советского государства, и мы с ним можем делать, что хотим. Я настаиваю, чтобы вы покинули квартиру!
Уолш переглянулся с Маккаллоком и обернулся к Павлову.
— Констебль Маккаллок настаивает, — заявил Уолш, — чтобы мы оставались здесь до прибытия инспектора. Надеюсь, вы не возражаете. Пока что позвольте взглянуть на ваши документы.
Наконец, появился инспектор Макдональд и начал допрашивать всю четверку более основательно. Павлов чуть не лопнул от злости. Он кричал, что констебли оскорбили советских дипломатов и нарушили их иммунитет. Инспектор распорядился не уходить, пока он не наведет справки, но после его ухода Павлов приказал троим подчиненным оставить квартиру. Уолш и Маккаллок не пытались их останавливать.
Около четырех утра послышался новый стук в дверь нашей квартиры, теперь негромкий, украдкой. Я не успел рассмотреть, кто это был.
Наутро нас посетил другой инспектор городской полиции Оттавы. Он сказал, что Королевская канадская конная полиция хотела бы побеседовать со мной во Дворце правосудия.
Анна издала глубокий вздох облегчения.
— Наконец, Игорь, наконец-то, — воскликнула она. — Они готовы тебя выслушать. Я так рада!
Поспешно одеваясь, я смотрел на Анну. Она была бледна и взвинчена.
— Что ты собираешься делать, пока я буду во Дворце правосудия? — спросил я. Ответ Анны был весьма характерным:
— У меня большая стирка. Обо мне не беспокойся, Игорь.
Прием, оказанный мне во Дворце правосудия, был полной противоположностью вчерашнему. Меня ожидали высокопоставленные полицейские и следователи прокуратуры. Разговаривали они со мной вежливо, и на протяжении почти пяти часов я отвечал на их вопросы. Документы вызвали большой интерес, и после моего перевода они долго обсуждали их.
Когда я рассказывал, как мне было трудно добиться, чтобы кто-то меня выслушал, офицер КККП усмехнулся:
— Вы были не так одиноки, как вам казалось.
Гражданский следователь добавил:
— Сейчас легко разговаривать после того, как мы с коллегой столько времени просидели в парке, наблюдая за вашей квартирой.
Значит, эти двое были из полиции, а не из НКВД, как я подозревал. Оказалось, в течение двух часов, пока мы с Анной и Андреем ждали в приемной министра, канадское министерство иностранных дел и КККП решали, как с нами поступить. Обратились к премьер-министру Маккензи Кингу. Решено было «пасти» меня несколько дней, чтобы определить, действительно ли я тот, за кого себя выдаю, или просто сумасшедший, помешавшийся на красной угрозе. Они также подозревали, что если я не самозванец, то неизбежен крупный международный скандал.
После напряжения тех дней в моей жизни было еще немало угрожающих положений, несмотря на усиленную охрану. Большие трудности оказались связаны с беременностью Анны, потому что Павлов знал, что она будет рожать, и следил за всеми больницами в радиусе десятков километров. Поэтому в декабре было решено, что один из констеблей доставит ее в больницу и объявит себя отцом ребенка. Прикинувшись безграмотным иностранцем, он сумел обойти почти все бюрократические требования в отношении анкет. На ломаном английском языке он настаивал, что он фермер-поляк и Анна тоже полька, едва знающая пару слов по-английски.
Родилась девочка три килограмма весом. Два дня спустя медсестра остановилась у постели Анны и воскликнула: