— Привет! Вы меня не помните! Я ухаживала- за вами в Оттаве, когда вы рожали в прошлый раз!
Анна окаменела от ужаса, но все же сумела разыграть и дальше свою роль. Она жена поляка-фермера. И никогда не была в Оттаве. Тут появился её «муж»: и акушерка, видимо, решила, что обозналась. Никаких последствий этот инцидент не имел, но мы здорово перепугались.
Жить, вечно скрываясь, — не сахар. Я давал показания чуть ли не на двадцати шпионских процессах, но всегда был под строжайшей охраной. КККП не хотела рисковать, зная, что у Павлова долгая память, а у НКВД — тем более. Может быть, настанет такое время, когда им это надоест, и тогда мы с Анной сможем нормально жить с нашими детьми.
Александр Казначеев16. Прощай, Бирма
Из книги «Внутри советского посольства»
В конце 50-х годов советский дипломат Александр Казначеев, «по совместительству» офицер разведки, работал в Бирме — стране, где не мог рассчитывать на защиту местных органов безопасности. Однако он собрался перебежать не к бирманцам (как Гузенко к канадцам на их территории), а к американцам, имевшим там посольство. Перед Казначеевым стоял совсем недавний пример коллеги, который пытался бежать, был схвачен и отправлен домой, где его ждала понятная судьба. Этот случай не разубедил Казначеева в намерении бежать, наоборот, окончательно побудил порвать с жестокой советской системой, но зато подсказал выбор тактики при планировании побега.
Я утвердился в своем решении: далее нельзя ждать, я не могу больше работать с кремлевскими преступниками и их подручными в советском посольстве и должен бежать как можно скорее. Но не менее ясно было и то, что я не смогу остаться в Бирме, хотя мне очень этого хотелось. Мое присутствие в стране после бегства поставит в крайне неудобное положение бирманское правительство. Я это и сам понимал, и то же самое мне сказали, наведя справки, бирманские друзья. Скрыться в США — стране, которую все, во всяком случае, коммунисты, считали лидером свободного мира, — казалось самым логичным решением и лучшим способом внести мой скромный склад в дело свободы и процветания Бирмы.
План мой был прост. Выждать первого удобного момента, когда мое бегство сильнее всего ударит по престижу советского правительства в Бирме, и уйти к американцам. Я знал, что советское начальство заклеймит меня как предателя, но совесть моя будет чиста, я изменю «им», а не своей стране. Я поведаю всему миру правду о грязных играх советского правительства в Бирме. Это будет моим вкладом в будущее России и моих бирманских друзей. Если мое бегство в Бирме пройдет успешно, это будет еще одним ударом по прочности коммунистической тирании в России и окажет моральную поддержку силам свободы и демократии во всем мире.
Ближайшим друзьям бирманцам я признался, что намерен бежать в США. Они расстроились из-за неизбежного расставания со мной, но обещали любую помощь, какая будет в их силах, даже готовы были спрятать меня, если понадобится.
Долго ждать не пришлось. В конце апреля 1959 года произошли подряд два события, которые определили время моего ухода и расчистили путь. Первым был скандальный провал операции советской разведки против основных бирманских газет — дело корреспондента ТАСС Ковтуненко. Его клеветническая подделка, опубликованная в местном бюллетене ТАСС 23 апреля, вызвала бурю протестов в бирманской прессе, что привлекло внимание общественности к данному случаю советского вмешательства во внутренние дела Бирмы.
Еще больший удар по советскому престижу был нанесен неделю спустя неудачной попыткой бегства советского военного атташе полковника Стрыгина и неуклюжими действиями посольства в этом деле. Еще 27 апреля Стрыгина резко критиковали на партсобрании в посольстве за неназванные недостатки в работе (надо полагать, за слишком «мягкое» обращение с бирманцами). Через два часа он попытался покончить жизнь самоубийством, наглотавшись снотворных таблеток, но его доставили в местную больницу и откачали. Двое охранников из советского посольства дежурили у койки Стрыгина. Придя в себя и осознав, что ему предстоит, Стрыгин, видимо, решил бежать. Несколько часов он пытался докричаться по-английски до медиков, умоляя их вызвать бирманскую полицию, армию или службу безопасности.
Медсестры не стали никого вызывать, решив, что у советского больного травмирована психика; они даже помогли охранникам поймать Стрыгина во дворе больницы, когда он выскочил из окна в попытке скрыться. Из посольства прибыло подкрепление, беднягу Стрыгина отвезли домой, заперли все двери и круглосуточно охраняли его. Врач из посольства регулярно посещал больного и делал ему таинственные уколы. Несколько дней спустя, 3 мая 1959 года, накачанного наркотиками Стрыгина в сопровождении сорока здоровенных охранников доставили в аэропорт Мингаладон и посадили на борт китайского коммунистического самолета, который взял курс на Пекин. Посольство получило указание из Москвы любой ценой поместить Стрыгина в этот самолет — живым или, если не будет другого выхода, мертвым. Советы не могли себе позволить потерять человека, который столько знал о делах разведки. В аэропорту дюжий русский охранник разбил фотоаппараты у бирманских журналистов и грубо разогнал их. Толпа разгневанных бирманцев устроила демонстрацию перед советским посольством, забрасывая здание гнилыми помидорами. Снова имели место стычки с охраной.
Все эти события произвели тягостное впечатление на бирманцев и других азиатов. Я слышал, как посол заметил в разгар событий: еще один подобный инцидент, и от советского престижа в этой части света ничего не останется. Это, конечно, было преувеличением, но я понимал, что мое бегство после всего этого станет еще одним тяжелым ударом по позициям советского правительства и весомым вкладом в антикоммунистическую пропаганду. Единственное, чего я боялся, что в такой напряженной ситуации американцы не захотят принять меня в Бирме и даже сочтут провокатором.
Все должно быть подготовлено тщательнейшим образом; ошибка исключается, ошибка равносильна смерти. Я решил просить отпуск. Лететь в Москву предстояло через Рим и Вену, где было больше возможностей скрыться, если американцы откажутся принять меня в Рангуне. Никто в посольстве не удивился моей просьбе, потому что я и так сидел без отпуска гораздо дольше положенного срока. Посол охотно подписал мне заявление; он сказал, что меня наконец повысили в должности до атташе, и в Москве я смогу получить официальные документы о повышении. Но ехать я должен был сейчас, в июне, чтобы вернуться к августу, когда начнется подготовка к всеобщим выборам в Бирме.
Ехать сейчас! Это нарушало все мои планы — ведь мне требовалось сначала установить контакт с американцами в Рангуне и обеспечить их содействие, а потом уже что-то предпринимать. И тут новый удар: из МИД пришло указание, что впредь мы должны возвращаться домой через Дели и Ташкент, потому что «Аэрофлот» начал эксплуатировать на этой линии реактивные самолеты. Чтобы лететь через Европу, теперь требовалось специальное разрешение из Москвы. Меня охватила паника. Дели для советских перебежчиков куда менее надежное место, нежели Рим. Посол уже приказал консульскому отделу подготовить мне визу и билет для полета через Дели. У меня оставалось меньше недели, а я еще ничего не устроил. Мне позарез нужно было завести знакомых среди американцев, а у меня не было ни одного, и я не представлял, как это можно сделать; при наличии такого множества коммунистических шпионов в Рангуне это было опасным делом. Можно было бы изучить список сотрудников американского посольства с адресами в столе у Галашина, но я был уверен, что доступ к нему строго контролируется, и не мог рисковать.
День шел за днем, а я никак не мог решиться. По утрам я разбирал бумаги в столе и заканчивал незавершенные дела. Каждый вечер я по пять-шесть раз проезжал мимо американского посольства и домов, где жили его дипломаты, в надежде, что авось что-то случится, что я встречу кого-нибудь из них на улице. Меня охватывало отчаяние; в конце концов я решил рискнуть зайти прямо в посольство США.
Днем 23 июня 1959 года я сел в машину, сказав коллегам, что еду в город улаживать дела в связи с отъездом в Москву, и действительно зашел в бюро «Индиан эрлайнс» и в различные бирманские ведомства, где получил справку из полиции, справку о прививках и прочие нужные для поездки бумаги. Все время я думал об одном — больше нельзя откладывать ни на день! Необходимо немедленно связаться с американцами! И вдруг меня осенило. Бирманский таможенник удивленно посмотрел мне вслед, когда я выхватил у него свои документы и побежал к машине. Поток автомобилей на улицах казался плотным, как никогда. Похоже, они вообще не двигались!
Я направился в большое здание в центре столицы, где помещалась индийская страховая компания, в которой был застрахован мой автомобиль. Но на самом деле меня интересовало вовсе не это: на первом этаже здания располагалась библиотека Информационного агентства США. Если меня там увидят, я всегда смогу сказать, что ходил в страховую компанию, а в библиотеку просто заглянул убить время в ожидании чиновника этой компании. Сердце у меня чуть не выскочило из груди, когда я очутился в огромном тихом зале, заставленном книжными полками. Пытаясь сохранять спокойствие, я спросил, где можно видеть директора библиотеки. Единственная сотрудница-бирманка сказала, что директор будет через час. Я вернулся в машину и катался по городу, до Королевского озера и обратно. Когда я вернулся в библиотеку, там сидел уже молодой бирманец. Директора все еще не было.
В отчаянии я вернулся в машину. Я стал терять надежду, что у меня что-то получится. Поехал в Рангунский университет и рассказал друзьям о своих мытарствах. Они предложили помощь: если понадобится, меня спрячут от Советов в преподавательском общежитии. Многие студенты будут рады помочь, заверили меня. Прошел час; был уже конец дня. Вскоре придется возвращаться в посольство. Иначе будут подозрения: там ведь знают, что до отъезда мне предстояло еще немало работы.