Собрав всю свою решимость, я еще раз поехал в библиотеку Информационного агентства. На сей раз я застал директора — женщину средних лет, некую миссис Грэм. Она разговаривала с посетителем в своем кабинете. В приемной восседали три секретарши-бирманки.
— У меня серьезное дело, не могли бы мы поговорить в другом месте? — спросил я, когда она вышла ко мне. Мы прошли по коридору в другое помещение.
— Я из советского посольства. Мне нужно связаться с любым служащим американского посольства, — объяснил я. Она, похоже, не особенно удивилась и отправилась звонить. Посольство США находилось всего в трех кварталах, и сотрудник политического отдела появился через десять минут. С ним мы говорили больше часа. Запинаясь, я сказал американцу, что хочу уйти из советской дипломатической службы, что разочаровался в коммунизме и особенно во внешней политике СССР. Я просил, чтобы он помог достать визу и билет из Калькутты в Карачи или Бангкок. Но он не смог этого пообещать.
— Лучше обдумайте как следует, что вы делаете, — посоветовал он.
Значит, мои опасения не были безосновательными: он явно мне не верил, подозревая провокацию. Что я мог сделать? У меня даже не было с собой удостоверения. Правда, я сказал, что водительские права у меня в машине, которая стоит возле библиотеки. Его и это не убедило. Наконец, не беря на себя никаких обязательств, он согласился встретиться со мной в девять утра на следующий день, 24 июня, чтобы продолжить разговор. Это было ужасным ударом. Я отдавался на милость американцев, даже не получив от них обещания держать мою просьбу в тайне.
Вернуться в посольство я не мог. Весь вечер я провел у друзей. Мы сходили в кино, поужинали в ресторане, потом в полутемном общежитии разговаривали и слушали музыку. Домой я поехал за полночь. Все было спокойно. Видимо, я еще не успел вызвать подозрения. Уснуть я не мог. Огромный вентилятор над головой неутомимо описывал бесконечные круги. Во дворе оглушительно квакали лягушки под тропическим ливнем. Открытая оконная рама в прихожей хлопала на ветру.
В восемь утра, как обычно, я позавтракал с русскими соседями. Им я сказал, что еще не закончил дела в городе. Времени было много, и я бесцельно катался по городу. Я должен был встретиться с тем же американцем из посольства в девять утра в помещении библиотеки. За пятнадцать минут до назначенного времени я оставил машину за два квартала от нее на Бар-стрит, напротив полицейского участка. В кабинете миссис Грэм меня ждали двое американских дипломатов, один из них был моим вчерашним знакомым Я всеми силами старался сохранить невозмутимый вид и даже сумел выдавить улыбку. Мы пожали руки друг другу.
— Правительство Соединенных Штатов согласно предоставить вам политическое убежище, господин Казначеев. Вы готовы ехать?
Казалось, у меня гора свалилась с плеч при виде такого дружелюбия после первого же обращения к ним.
— Да, я готов…
— В таком случае ехать надо немедленно.
— Как?! Прямо сейчас… подождите… мои документы, письма — все осталось дома…
— Мы должны ехать немедленно!
У входа нас ожидала американская машина. Мы сели, и она рванула с места.
Меня доставили в дом, «контролируемый американским посольством», в жилом районе Рангуна, где новые друзья тут же принялись допрашивать меня о происхождении, моей роли в советском посольстве и о возможных последствиях для моих родителей, живущих в Москве. Они пояснили, что не могут сразу доставить меня в посольство, потому что по совпадению, словно в плохом голливудском фильме, в полдень туда должен прибыть советский посол Алексей Шиборин с прощальным визитом к своему коллеге, послу Уолтеру Макконохи. Шиборин уезжал за новым назначением. Американцы, видимо, полагали, что принимать советского посла с официальным визитом, когда в том же здании находится его бывший подчиненный, выбравший свободу, было бы в некоторой степени неприлично.
Пока мистер Макконохи обменивался любезностями с советским послом на втором этаже посольства США, я с подчиненными лакомился в близлежащем ресторанчике крабами, салатом и чаем.
Сразу после звонка о том, что Шиборин отбыл, меня доставили в здание посольства и провели на верхний этаж, где для меня оборудовали временное жилье. Еду доставляли из китайского или бирманского ресторана, потому что посольство не имело своей кухни. Там я находился до 29 июня, когда меня вывезли из рангунского аэропорта на борту военно-транспортного самолета С-130.
Вечером 26 июня американское посольство выпустило официальное уведомление о моем бегстве, предварительно поставив в известность бирманское правительство. На следующий день, 27 июня, состоялась пресс-конференция со здешними журналистами, которые сперва проверили мое знание бирманского языка, с чем я легко справился, а в последующем вопросы задавались и я на них отвечал по-английски.
За пять дней, проведенных в стенах посольства, я написал от руки заявление и автобиографию по-английски. Я читал журналы, мне приносили комментарии о моем бегстве в прессе. Кроме того, я смотрел фильмы, пропагандистские и голливудские художественные, и мне подарили одежду, потому что в посольстве я появился лишь в том, что было на мне.
Из-под опеки американцев я ненадолго вышел только раз, 29 июня, когда посол Макконохи доставил меня в своем лимузине в Национальный колледж обороны, где меня допросили чиновники бирманского министерства иностранных дел. Макконохи, оставив меня там, вернулся в посольство, а затем приехал обратно и ждал, пока бирманцы уверятся, что я ушел с советской службы по собственному желанию.
Министр иностранных дел Бирмы У Чан Хтун Аунг предложил советскому послу побеседовать со мной, но Шиборин отклонил его предложение. В лимузине американского посла меня отвезли в аэропорт под охраной бирманских военных. Там я позировал фоторепортерам и попрощался с американцами, пытаясь выискать знакомые лица в большой толпе военных и гражданских, собравшейся в аэропорту. Я надеялся увидеть своих бирманских друзей, с которыми не встречался после того вечера в Рангунском университете. Их я не нашел, зато заметил группу сотрудников советского посольства, которые издали снимали на пленку мой отъезд.
На борт военного самолета я вступил один. Сотрудник американского посольства взошел было на трап, но вдруг резко остановился и начал спускаться. Американцы явно не могли забыть, как сорок советских охранников волоком тащили полковника Стрыгина в китайский самолет менее двух месяцев назад. Видимо, они решили не допускать ничего, что создало бы впечатление, будто я улетаю не по собственной воле.
Не успел я войти в самолет, как два пропеллера под правым крылом уже начали раскручиваться, за мной сразу же захлопнулся люк, завелись левые двигатели, самолет покатился по дорожке и вскоре был уже в воздухе.
Прощай, Бирма!
Флора Льюис17. Исчезнувшие Филды
Из книги «Пешка в игре красных»
Дело об исчезновении семейства Филдов до сих пор окутано мраком тайны, и вряд ли он когда-нибудь развеется. Главный персонаж этой истории — Ноэль Филд, американец аристократического происхождения, который получил хорошее образование и работал до войны в Госдепартаменте, а затем в Лиге наций. Во время второй мировой войны, находясь в Швейцарии, он некоторое время был связан с американской разведывательной организацией УСС в Берне. Он был знаком со многими коммунистическими и левыми эмигрантами, которые в то время вместе с западными союзниками боролись против нацистов.
После его исчезновения за «железным занавесом» в 1949 году имя Филда часто фигурировало на процессах видных коммунистов в Чехословакии и Венгрии, с которыми Филд водил знакомство и которых теперь обвиняли в титовщине и прочих уклонах. На этих процессах Филда выставляли американским агентом, хотя, по всей видимости, он работал на советскую разведку. Вероятно, для сталинистов он послужил удобным козлом отпущения. Его связи с УСС, предшественницей ЦРУ, и с теми коммунистами, которых Сталин хотел убрать, теперь стали основой сфабрикованных обвинений в том, что эти люди были «орудиями империалистов». Неизвестно, заманили ли Филда в Прагу или он попал туда по своей воле. Коль уж он очутился там, в строгом соответствии со сталинскими методами он должен был исчезнуть. Когда его жена, брат Герман и приемная дочь отправились искать его за «железным занавесом», им тоже положено было исчезнуть. Сталин не любил свидетелей.
Об их судьбе не было бы известно ничего, если бы не бегство на Запад в 1954 году польского разведчика Юзефа Святло. Он допрашивал Германа Филда в Варшаве. Святло сообщил американским властям, в какой польской тюрьме держат Германа, и добавил, что Ноэль и его жена сидят в венгерской тюрьме. В результате немедленного протеста правительства США Герман был освобожден, а Ноэль и его жена, хотя их пять лет держали в разных камерах и они ничего не знали друг о друге, все же решили остаться в Венгрии. Их дочку Эрику также выпустили из восточногерманской тюрьмы.
Во всем мире имеется множество отелей с названием «Палас»: некоторые действительно соответствуют этому гордому имени, в других случаях это просто издевательство. Отель «Палас» в Праге, видимо, относится к первой категории — темная, импозантная громада с мрачным вестибюлем и широкой, украшенной деревянными панелями парадной лестницей производит впечатление величия. Но к 1949 году, или, по другому летосчислению, 2-му году прихода коммунизма в Чехословакии, он превратился в угрюмую крепость, временное пристанище все уменьшающейся кучки иностранцев, которые более не осмеливались заговаривать с незнакомыми и не спрашивали друг друга о цели приезда. Они молча толпились в вестибюле или в мрачном кафе на втором этаже, листая лежавшие на столах коммунистические газеты на всевозможных языках и безмолвно дожидаясь, пока их обслужат.
Богатые или интересующие власти иностранцы останавливались в «Алькроне», тоже пришедшем в запустение к 1949 году, но более оживленном из-за беспрерывных приездов и отъездов, где то мелькало яркое сари жены дипломата, то раздавался смех туристов. В самой атмосфере «Паласа» было нечто, заставлявшее искоса оглядываться по сторонам и понижать голос, выходя через вращающуюся дверь на узкую старинную пражскую улочку. Ничего откровенно враждебного там не было — только обволакивающая неприятная сдержанность, начисто лишенная дворцового величия и беззаботног