Наконец, Герман проследовал дальше в Варшаву, пообещав на обратном пути заехать в Прагу и посмотреть, что еще можно сделать. Прошло почти три месяца со дня исчезновения Ноэля. Никто, кроме жены и брата, даже не знал о его пропаже.
Герман написал из Варшавы сестре Элси. Из письма следовало, что 3 августа Герта звонила из Праги и просила его вернуться. Тон у нее был тревожный. Больше в письме ничего не было.
К лету 1949 года улицы Варшавы были в основном расчищены и мусор вывезен, но город оставался полумертвым; видно было, что только одна вещь уцелела среди руин — воля к жизни. Но теперь даже эта воля, которая устояла перед эсэсовскими палачами, подобно немногим уцелевшим зданиям, казалось, утратила свою здоровую опору и погибала. Город выглядел мрачным, будто ежился, несмотря на августовскую жару, ибо на горизонте уже виднелись тучи новой волны чисток, новой кампании преследований. Прага при малейших признаках опасности замыкалась в себе. Варшава же нервно тараторила.
Герман Хэвилэнд Филд, высокий, как и брат, но не столь неуклюжий, более элегантный и менее замкнутый, более открытый и менее напряженный, ходил по улицам Варшавы, рассматривая грязные пустыри на месте знаменитых зданий, которые он видел в Варшаве до войны, и обозначившиеся контуры новостроек. Часто его сопровождали супруги Симон и Гелена Циркус, ведущие архитекторы из Бюро восстановления. Именно Гелена, полная, энергичная женщина, устроила Герману визу. Но при всех своих связях Циркусы ничем не могли помочь в поисках Ноэля. Куда Герман ни обращался, всюду он сталкивался с пустыми взглядами чиновников.
Жена Германа Кейт, англичанка, и двое их детей оставались в Лондоне. Он сообщил Кейт, что 22 августа слетает в Прагу, чтобы еще раз повидаться с Гертой, а на следующий день вылетит в Лондон, чтобы вместе с семьей вернуться домой. Утром двадцать второго Циркусы повезли его машиной в варшавский аэропорт Окенце. В обычной сутолоке они обменялись теплыми прощаниями и обещаниями писать, и Гелена видела, как Герман встал в очередь на паспортный контроль. Пассажиры прошли зал ожидания и заняли места в обшарпанном Ли-2 — советском варианте знаменитого ДС-3, чтобы два часа спустя приземлиться в Праге.
Герта приехала встречать его в пражском аэропорту. Она серьезно беспокоилась, потому что так и не узнала ничего о Ноэле. Минуло уже три с половиной месяца, а в Праге она наталкивалась на такое каменное отрицание, что можно было усомниться, что человек по имени Ноэль X. Филд вообще когда-нибудь существовал. У Герты появились странные привычки. Подруга-американка, зная, что Герта в Праге, зашла справиться о ней в «Палас». Герты не было, но она оставила портье список мест, где ее можно найти в течение дня, с точным указанием времени. Удивившись, ибо такая точность отнюдь не была в характере Герты, подруга разыскала ее и пригласила на ужин. Герта резко отказалась, заметив подруге, которую звали Доротея Джонс: «Не могу разговаривать с тобой, мне пора спать. Но все в порядке, я знаю, что с Ноэлем все в порядке. Я знаю, что найду его». Но не стала ничего объяснять.
Когда приземлился самолет из Варшавы, Герта прижалась к стеклянной двери таможни. Она нетерпеливо всматривалась в лица выходящих. Наконец, она спросила служащего аэропорта, не было ли других пассажиров из Варшавы. Нет, все прошли. Она упросила показать ей список пассажиров этого рейса. Германа Филда в нем не было. Кто-то припомнил, что высокий, худощавый американец входил в зал ожидания в Варшаве. Другие вроде бы припоминали, что он заходил в самолет, но точно никто не мог сказать. Ничего необычного в этом рейсе не отмечалось. Герман исчез, подобно своему брату Ноэлю. На сей раз он буквально растворился в воздухе.
Что еще оставалось делать Герте? Других рейсов из Варшавы не было. По всей видимости, она звонила в Варшаву, и ее заверили, что Герман упаковал вещи и улетел, как и собирался. Тем не менее она ждала еще несколько часов. Па следующий день она написала жене Германа, что он не прибыл в Прагу. Звонить в Лондон она не стала.
Кейт Торникрофт Филд, розовощекая, веселая, практичная англичанка, была не из тех, кто мучается кошмарами. В тот день, когда Герта отправила письмо, что Герман не появился в Праге, Кейт отправилась встречать его в лондонском аэропорту. Оказалось, что он не прибыл и не аннулировал свой заказ, и Кейт была уверена, что он обязательно сообщил бы ей, если бы что-то изменилось. Она направилась прямиком в американское посольство на Гросвенор-сквер и заявила, что Герман Филд исчез в коммунистической стране. Пошла телеграмма — первая в огромной дипломатической переписке по делу Филда.
В Праге Герта наконец-то решилась обратиться в посольство. Она во всех деталях рассказала о рейсе, которым должен был прилететь Герман. Когда ее спросили, что она сама делает в Праге, она впервые сообщила об исчезновении Ноэля. Герта ответила на длинный перечень обычных при этом вопросов, но не поделилась никакими подозрениями.
Как ни странно, хотя двое американцев исчезли без малейших следов, дипломаты в Праге не придали этому особого значения. Они начали проверки и пообещали Герте, что известят ее, когда что-то станет известно. Она вернулась в «Палас». Это было 25 августа.
На следующий день, 26 то, посольство попыталось связаться с Гертой. В «Паласе» ее не оказалось. Герта Филд тоже исчезла.
«Раз картошка, два картошка…» Детская считалка стала явью. Трое американцев пропадают без вести один за другим. Последовали заголовки в газетах, дипломатические протесты, мягкие укоры, но без всяких последствий. Правительства Чехословакии и Польши категорически отрицали, что Ноэль, Герман и Герта Филды находились в их странах, и официально заявили, что не имеют сведений о местонахождении указанных лиц. Не было смысла продолжать дипломатические усилия. Через некоторое время шум затих.
Ровно год спустя, 26 августа 1950 года, Эрика Глазер Валлах, приемная дочь Ноэля и Герты Филдов, прилетела из Франкфурта в берлинский аэропорт Темпельгоф. Это была стройная, привлекательная, упрямая девушка с импульсивным характером. По наитию она решила искать своих исчезнувших родителей в единственном городе, который был наполовину свободным, наполовину коммунистическим. Западный Берлин только начинал приходить в себя после затяжной голодной блокады, снятой лишь за несколько месяцев до того. Но «холодная война», затеянная Сталиным и бывшая пробой сил Запада, еще продолжалась, и восточногерманские правители, подобно прочим коммунистическим сатрапам, всюду усматривали врагов. Тем не менее до Кореи, где шла открытая война, было очень далеко, и Эрика сосредоточилась на непосредственных угрозах. Она была напугана, но решила идти вперед, а такое сочетание делает людей бесстрашными.
Она остановилась в маленьком отеле и начала звонить. Американский консул предупреждал ее, что не следует ехать в Берлин. Он сказал ей: «Трое Филдов уже исчезли. Мы не хотим, чтобы что-то случилось с вами».
Когда Эрика ответила, что все равно поедет, консул предложил ей человека для охраны — и для наблюдения, поскольку американские власти, как и общественность, не знали, похитили ли Филдов, завлекли обманом или они сами добровольно решили раствориться в коммунистическом котле. Хотя ее муж, Роберт Валлах, был американцем, у самой Эрики были документы только беженки без гражданства. Она храбро отвергла предложенного ей американского телохранителя, резонно заметив, что если коммунисты схватят ее в такой компании, то точно расстреляют как шпионку. А затем, не сказав ничего никому, кроме мужа, она быстренько пробралась в Берлин, пока ни один чиновник не успел приказать другому остановить ее.
После нескольких звонков она переоделась и заперла деньги и документы в шкафу. Затем, не сказав ни слова, она вышла на улицу Западного Берлина, села в метро и исчезла в восточном секторе.
Теперь пропали без вести уже четверо.
Четыре человека, трое из них граждане США, с семьями и друзьями, фигурировавшие в многочисленных документах, с известным прошлым то ли вошли, то ли свалились в пропасть полнейшей неизвестности. Причем без всяких видимых причин. Нити, которые вели за ними, были невидимы — некоторые тщательно скрыты в прошлом, другие сотканы на будущее. Но были же! Не могли не быть.
К концу 1955 года Ноэль Филд, его жена Герта, его брат Герман и приемная дочь Эрика Валлах восстали из небытия. Оказалось, что Ноэль и Герта пять лет с 1949 года просидели в будапештской тюрьме, ничего не зная друг о друге; Герман пробыл в тюремном карцере в Варшаве; Эрика после восточногерманской камеры пыток очутилась в лагере принудительного труда в Воркуте. За годы, что они провели в безвестности, почти все могущественные лидеры коммунистов в Восточной Европе были сметены волной, которая началась с показательных процессов и безостановочно ширилась. На процессах в Венгрии и Чехословакии одного имени Ноэля Филда было достаточно для осуждения. Ноэль Филд, говорили прокуроры, — это известный американский шпион, прожженный агент империализма, и само знакомство с ним есть доказательство участия в заговоре врагов народа. Процессы, намеченные в Польше и ГДР, не состоялись, но были полностью отрепетированы, и в ходе следствия то и дело склонялось имя Ноэля Филда. Ни один из Филдов, включая Эрику, ни разу не предстал перед открытым судом, но само имя Ноэля Филда стало синонимом предательства, ведущим к пыткам и казни.
Одного за другим всех четверых освободили. После них из тюрем сотнями выпускали других, словно плавник, остающийся на берегу при отливе волны террора. Понемногу, по мере того как тюрьмы пяти стран выбрасывали то, что скрывалось в их безднах, становилось ясно, какого масштаба водоворот закрутился вокруг Ноэля Филда. Сотни людей умерли под пытками или были расстреляны. Многие тысячи гнили в тюрьмах. Рушились авторитеты, увлекая за собой маленьких, никому не известных людей, имевших несчастье когда-то получить письмо от Ноэля Филда или встретиться с ним на званом обеде. Филд словно служил сказочной Тифозной Мэри, которая, сама того не зная, разносила ужасный микроб, убивавший всех, кто прикасался к ней. Пострадавшие разносили болезнь все дальше, и имя Филд стало синонимом ужаса.