Манор хаус,
Огборн Сент-Джордж,
Мальборо, Уилтшир.
Телефон: Огборн Сент-Джордж, 242. Воскресенье, 18-го.
Милый, я полагаю, что провожать таких, как ты, на вокзале — один из неприятнейших видов спорта. Уходящий поезд может оставить зияющую дыру в жизни, которую отчаянно — и совершенно напрасно — пытаешься заполнить тем, чем тешилась целых пять недель назад. Тот замечательный погожий денек, что мы провели вместе… О, я знаю, что это уже давно сказало, по если бы изредка можно было останавливать время хоть на одну минуту… Но что толку в этих рассуждениях. Соберись с духом, Пам, и не будь маленькой дурочкой.
От твоего письма мне стало немного легче — по я ужасно рассержусь, если ты будешь и дальше превозносить меня до небес — я совсем не такая уж замечательная, в чем, боюсь, ты скоро убедишься. Вот я и провожу уик-энд в этом божественном месте, а мама и Джейн очень добры и внимательны — даже чересчур, мне тут безумно скучно, и я с нетерпением дожидаюсь понедельника, чтобы вернуться на чертову мясорубку. Так по-идиотски растрачивать время!
Билл, дорогой, дай мне знать, как только устроишься и сможешь замышлять какие-то планы, и, пожалуйста, не давай им послать тебя в те ужасные дебри, куда сейчас принято отправлять мужчин — теперь когда мы нашли друг друга в целом свете, не думаю что смогу это вынести…
Со всей моей любовью,
Пам.
За этим письмом следовало другое, на двух листах простой бумаги, какую в правительственных учреждениях используют для вторых и третьих экземпляров на машинке. Оно было помечено «Контора, среда, 21-го» и исполнено сначала нормальным почерком, который под конец сменился размашистыми каракулями видимо, девушка поспешно заканчивала его, заслышав шаги возвращающегося начальника. Вот оно:
КОНТОРА Среда, 21-го.
Цербер на полчаса выбрался из своей конуры, вот я и пишу тебе снова разную чепуху. Твое письмо пришло сегодня утром, когда я уже мчалась на службу — опаздывая, как обычно! Ты так замечательно пишешь. Но что это за мрачные намеки насчет того, что тебя куда то отсылают конечно, я никому не скажу ни слова — я никому не рассказываю, что ты мне говоришь, по это же за границу, да? Потому что я не выдержу этого, не вынесу, так им и передай. Дорогой, ну почему мы встретились в разгар войны, что за глупость такая — не будь войны, мы бы уже по женились, ходили бы вместе по магазинам, покупали шторы и прочес. И я бы пс сидела целый день в дурацкой конторе, печатая какие-то идиотские протоколы — я же знаю, что моя никому ненужная работа ни на минуту не приблизит конец войны…
Милый Билл, я так потрясена твоим кольцом — скандально экстравагантным — ты же знаешь, как я обожаю бриллианты — не могу ни на минуту отвести глаз.
Вечером иду на довольно-таки нудные танцы с Джоном и Хейзел, думаю, они мне приведут какого-то партнера. Ты же знаешь, что у них за приятели — с самым выдающимся кадыком в мире и с самой сверкающей лысиной. Как некрасиво и неблагодарно с моей стороны, по на самом деле я же не такая — ты же понимаешь — правда?
Слушай, милый, следующие воскресенье и понедельник у меня выходные — на Пасху. Конечно, я поеду домой, и ты приезжай, если сможешь, а если даже не сумеешь вырваться из Лондона, я тогда приеду к тебе и мы весело проведем вечер… (Кстати тетя Мэриан просила привести тебя к обеду в следующий раз как я буду У нос, по с этим можно и подождать, как по-твоему?)
Вот идет Цербер, миллион раз целую, любимый,
твоя Пам.
Мы оценили эти шедевры — они идеально подходили для нашей цели.
Прежде чем положить письма в карман майору Мартину, мы приняли некоторые меры предосторожности. Нелюбовные я несколько дней проносил в кармане, чтобы они приняли надлежаще потертый вид. Но с. любовными посланиями возникла проблема, особенно с тем, что на тонкой бумаге. Конечно, письме! должны были выглядеть так, будто их много раз перечитывали, так что они не могли сохраниться в первозданном виде; но нельзя было придать им такой вид, просто сминая и тут же разглаживая, как кто-то неразумно предложил: коль уже документ был смыт, то сколько его ни разглаживай, следов небрежного обращения не скроешь — а Билл Мартин ни в коем случае не поступил бы так с этими посланиями. И я сделал так, как обращался бы он: складывал их вчетверо и тут же разворачивал, снова и снова, а еще осторожно тер о мундир, чтобы они приобрели заношенный вид.
3 мая мы получили сообщение от военно-морского атташе в Испании… Тело майора королевской морской пехоты Мартина было подобрано близ берега в районе Уэльвы 30 апреля 1943 года.
20. Изнанка плана «Оверлорд»
Из книги «Запутанная сеть»,
составленной из статей в газете «Арми таймс»
Почти каждой высадке союзников в Европе во время второй мировой войны предшествовала операция, имевшая целью отвлечь внимание врага от места и времени действительного десанта. В случае «Оверлорда» — высадки главных сил англо-американцев в Нормандии — проводилась не одна, а целая серия таких операций.
В мае 1944 года важная персона прибыла в Гибралтар на личном самолете премьер-министра. По крючковатому носу, пронзительному взгляду и прямой выправке почетный караул на маленьком аэродроме сразу узнал фельдмаршала Бернарда Лоу Монтгомери. Похоже, он явился то ли инспектировать войска, то ли командовать высадкой во Франции или в Испании. Четко отдав честь, он укатил в зеленом бронеавтомобиле. По пути в резиденцию губернатора, именуемую Монастырем, командующий благосклонно кивал в ответ на приветственные крики солдат: «Добрый старый Монти!»
В Монастыре фельдмаршала встретили сдержанными овациями, после чего он скрылся за усиленно охраняемым входом. О присутствии высокого начальства стало известно резиденту испанской разведки на «Скале», как именуют Гибралтар англичане. Этот резидент был известен контрразведке как агент-двойник. Как и ожидалось, при первом известии о прибытии Монтгомери шпион не преминул доложить своим немецким хозяевам, что знаменитый полководец посетил средиземноморский бастион Великобритании.
В генеральном штабе в Берлине сделали вывод: семь немецких дивизий необходимо оставить на юге Франции, хотя фельдмаршал Эрвин Роммель, командующий войсками на побережье Ла-Манша, настойчиво требовал подкреплений. Возможно, Монти приехал просто отдохнуть в Гибралтар, но скорее всего его цель иная.
Фельдмаршал Герд фон Рундештедт, главнокомандующий немецкими войсками на Западе, в числе немногих заподозрил, что поездка Монти — просто обманный трюк. Но и он не догадывался, что в Монастыре был вовсе не Монтгомери.
Человеком в фельдмаршальском мундире был двойник, капитан Мейрич Эдуард Джеймс из армейской финансовой службы. Его обнаружили, когда он изображал Монти в любительском спектакле в Лестере.
Поездка в Гибралтар была лишь одним из множества мероприятий с участием Джеймса. Его часто можно было видеть в школе имени герцога Йоркского в Суингейт-Даун близ Дувра. Поскольку этот город кишел шпионами, можно было быть уверенными, что Берлину известно о каждом шаге Монти, вплоть до того, сколько раз он чихнул или отставил тросточку.
Это опереточное представление, именуемое операцией «Фортитьюд», то есть «Сила духа», служило одним из прикрытий для плана «Оверлорд» — вторжения на Европейский континент. То была лишь одна из граней гигантского плана, продуманного и исполненного настолько четко, что его можно считать величайшим надувательством в истории. Никогда прежде столь масштабные усилия по дезинформации противника не играли такой важной роли в военных действиях. И успех плана превзошел самые оптимистические ожидания.
Действительно, многие посвященные впоследствии подозревали, что некая высшая сила побудила немецкое верховное главнокомандование признать все источники ложной информации абсолютно надежными. Если и существовал такой источник над источниками, его тайну никто не раскрыл и, видимо, не раскроет. Однако и то, что нам известно о сложном замысле операции, о взаимодействии ее многочисленных ответвлений, достаточно увлекательно.
В начале 1944 года высокопоставленный немецкий офицер, размышляя, когда же начнется вторжение, записал в своем дневнике: «Приблизительная подсказка содержится в заметке из лондонской «Таймс», очевидно, как-то проскочившей мимо внимания цензуры. Там говорится, что правительство США выплатит компенсацию фермерам за ущерб, причиненный танковыми учениями. Значит, вторжение будет не раньше середины апреля».
В начале апреля нацисты угрожали открыть шлюзы в Голландии и затопить всю прибрежную равнину, если союзники попытаются высадиться там.
То, что руководители союзной разведки выиграли схватку, отчаянно блефуя, подтверждается явно несообразной дислокацией немецких войск. Сам Роммель ожидал удара на побережье Па-де-Кале, где в самом узком месте торпедный катер пересекает пролив за несколько минут. Другие немецкие дивизии без всякой пользы оказались связанными на юге Франции, в Италии и даже на побережье Бискайского залива.
Целая группа армий — Первая американская — была создана на бумаге исключительно для того, чтобы окончательно запутать немецких разведчиков и подтолкнуть их к выводам, к которым они никогда не пришли бы в менее запутанных обстоятельствах. Одним из «командующих» этой мифической боевой единицей был генерал-лейтенант Лесли Макнэйр.
Единственной целью Первой группы армий, штаб которой беззаботно терял документы с грифом «секретно» и «совершенно секретно», было убедить Гитлера, что главный удар союзники нанесут в районе Кале, как и предполагал Роммель. Для пущей важности 2-я канадская пехотная дивизия со штабом в Дувре была объявлена входящей в состав Первой группы армий. Ее солдаты с кленовыми листьями на нарукавных нашивках проводили учения на полях Кента.
Немецкой разведке было известно, что канадцы расквартированы в графствах Суссекс и Суррей. Знали немцы и то, что из этих закаленных бойцов империи отбирали командос для кровавого рейда на Дьепп в 1942 году. Все указывало на то, что канадцы готовятся ударить через пролив еще раз в том же месте.