тал понятен лишь задним числом. И несмотря на распространенное убеждение в огромной важности этих полученных в последнюю минуту сигналов, их роль была не столь уж велика. Никто всерьез не верил — во всяком случае, настолько, чтобы предпринимать немедленные действия, — в то, что заранее объявленный японцами разрыв переговоров означает одновременно и начало войны с Соединенными Штатами. В материалах, полученных по «Маджик», не содержалось ничего, прямо указывающего на такую возможность. А даже если бы там и было что-то подобное, нигде не говорилось, что объектом нападения станет Перл-Харбор.
Конечно, следует различать то, как воспринимаются сигналы о предстоящем событии до этого события и после него. Задним числом, когда мы уже видим прямую связь между сигналом и событием, нам кажется, что мы никак не могли не заметить эту очевидную связь. При этом мы забываем, что сигнал поступил среди тысяч других, разноречивых сообщений, что из его содержания могла вытекать не только та катастрофа, что разразилась на деле, но и множество других вариантов.
Эту головоломку никогда не удастся разгадать до конца. Те сигналы, на которые потом ссылаются командиры на местах, до события выглядят маловразумительными и полными неопределенностей. Только потом кажется, что они громко возвещали о грядущем бедствии, когда оно уже произошло и отпадают все другие объяснения, возможные до события.
Любые решения принимаются в условиях неопределенности, даже те, что исходят из понимания чисто природных явлений. Но особенно трудно принимать решения, основываясь на понимании намерений других, тем более намерений врага. Эти намерения сложны и запутаны, они меняются в промежутке между временем получения сигнала и временем наступления события. Иногда они намеренно затуманены или откровенно лживы, если рассчитаны на обман противника.
Тем не менее при всех этих намерениях и случайных двусмысленностях разведка в состоянии совершить многое, чтобы сделать военные решения более обоснованными. «Маджик» мог сказать многое, даже если не сообщал вообще ничего. В нем не говорилось «авиационный налет на Перл-Харбор», но подтверждалось допущение, что около 30 ноября японцы нападут на английские и голландские владения в Юго-Восточной Азии, а возможно, и на американские. Важно отметить, что нападение на Перл-Харбор было лишь частью японского плана войны, который застал Вашингтон врасплох. Удивило Вашингтон лишь то, что японцы выбрали Перл-Харбор первоочередной целью и что они совершили воздушный налет, а не диверсию. Нападение на дальние острова и на Филиппины рассматривалось нашими политиками как один из возможных вариантов, начиная с 26 ноября. Но никто не мог быть уверен. Все сигналы были неоднозначными. И, возможно, важнейший урок, какой следует из событий в Перл-Харборе, заключается в том, что разведка всегда имеет дело с сомнительными сигналами. Их содержание предполагает не один смысл, и любые действия на основании такого сигнала всегда могут оказаться вредными.
Хэнсон Болдуин28. Мрачный декабрь
Из книги «Битвы выигранные и проигранные»
Беспечность союзников, которая обеспечила немцам внезапность удара, положившего начало битве в Арденнах в декабре 1944 года, в значительной степени была обусловлена, как отмечает Болдуин, провалом тактической разведки. Он подчеркивает важнейшую роль тактической разведки, в которой разведгруппы, проникая на передовую противника, захватывают языков и приводят их для допроса.
В связи с этой катастрофой, однако, встает гораздо более широкая проблема, а именно правильность оценок намерений противника, что относится уже к компетенции стратегической разведки. Мы склонны исключать возможность, что противник будет поступать глупо, вернее, совершать то, что кажется глупым нам, хотя вся имеющаяся информация свидетельствует именно об этом. Несомненно, одной из причин провала нашей разведки перед Перл Харбором было наше убеждение, что японцы не станут бросать вызов всей мощи США, когда могут захватить столько легких и соблазнительных целей, не ставя под угрозу свои стратегические позиции. В случае битвы в Арденнах нам казалось немыслимым, что Гитлер бросит в рискованное наступление войска, которые ему следовало бы беречь для обороны границ самой Германии. Но он поступил именно таким образом.
Битва в Арденнах — хрестоматийный пример того, что следует и чего не следует делать в разведке. В анналах войн она останется замечательным примером обмана и достижения внезапности, причем против значительно более сильного противника, за счет маскировки своих намерений.
Как писал один австралийский журналист, «американская армия стремится наращивать собственную силу и, в отличие от британской, обычно не старается победить за счет использования слабостей противника».
«В области разведки имел место страшный дефицит, который парализовал любое конструктивное планирование в начале войны, — писал позднее генерал Дуайт Эйзенхауэр. — Второстепенную роль разведывательного управления в генеральном штабе старались всячески подчеркивать».
Битва в Арденнах словно прожектором высветила эти недостатки.
Немецкая армия с ее манией секретности и тщательно разработанной системой контрразведки и дезинформации действительно очень затрудняла работу американских разведывательных подразделений.
О формировании немцами 5-й танковой армии ничего не было известно, потому что многие ее дивизии до середины ноября продолжали вести активные действия на разных участках фронта. Разграничительные линии корпусов и армий сдвигались понемногу и незаметно. Части, перебрасываемые с Восточного фронта и других мест или вновь формируемые, получали новые наименования. Широко практиковалась радиоигра, а 6-я танковая армия, наносившая главный удар, не менее трех недель до начала операции хранила полное радиомолчание.
Небольшие подразделения дивизий оставались на передовой так, чтобы их продолжали наблюдать союзники, в то время как основные силы дивизии давно были сняты с фронта (так и поступали, в частности, 2-я танковая дивизия и 12-я танковая дивизия СС). Пехотные дивизии, предназначенные для удара, выводились в районы сосредоточения всего за несколько дней до наступления; во время переходов на исходные позиции опознавательные знаки частей закрашивались и запрещалось зажигать фары. Перед фронтом американцев, в том числе на спокойном участке 8-го корпуса, широко применялась звукоимитация. В течение месяца до наступления каждую ночь громкоговорители воспроизводили шумы гусеничных машин, поэтому, когда за несколько дней до броска они действительно появились в этом районе, американцы уже не принимали всерьез грохот танков и бронетранспортеров.
Несмотря на все эти меры маскировки, признаки подготовки наступления были. Немцы, например, не могли сохранить в тайне существование 6-й танковой армии, которую они формировали с ранней осени. Союзники давно знали о ней, и разведывательные донесения на протяжении недель подчеркивали это обстоятельство и гадали о силе этой армии. Опасность позиций американцев в Арденнах была известна, об этом говорилось, но, как писал подполковник Уилбур Шоуолтер, недостаточно громко. Немцы, как и американцы, направляли на этот участок необстрелянные дивизии или, наоборот, потрепанные в боях для отдыха. Союзникам было известно, что силы противника в Арденнах перед наступлением возросли с трех до более чем шести дивизий[34].
Более серьезным просчетом был недостаточный сбор информации, из-за чего союзники не знали многих вполне очевидных фактов. Тому есть целый ряд причин.
Генерал Сиберт писал:
«Мы, видимо, чересчур полагались на технические средства, особенно на радиоразведку… и… слишком мало проводили поисков боевых частей на передовой. В плохую погоду у нас не было замены воздушной разведки, а когда мы уперлись в укрепления линии Зигфрида, агентам было очень трудно проникать через них, особенно зимой».
Командиры, особенно высших уровней, полностью зависели от расшифрованных радиоперехватов; если немцы хранили радиомолчание, мы почти лишались информации.
Мы страдали не только от того, чего не делали, но и от того, что делали не так, как следует. Режим секретности в войсках почти не соблюдался, а процедуры связи настолько рутинны, что это облегчало немецким разведчикам определение численности американских войск (что они делали с большой точностью).
Важнейшим недостатком было отсутствие активного патрулирования на передовой — азбучная истина, причем этот недостаток с новой силой проявляется в любом военном конфликте с участием американцев. Неспособность проникнуть в тыл врага и приводить «языков», которые на допросе раскрывали бы намерение противника, особенно проявилась в 8-м корпусе, участок которого занимали дивизии, снятые с активных участков фронта; их усталость после боев особенно давала себя знать. А командиры высших уровней не обращали внимания на то, что не проводится патрулирование.
Донесений агентов из тыла врага поступало недостаточно из-за строгих немецких мер безопасности, а напряженность между Управлением стратегических служб и армейским командованием приводила к тому, что и эти сведения проходили мимо боевых частей.
Командиры на фронте не использовали даже ту информацию, что имелась.
Из-за отвратительной погоды разведывательная авиация летала мало, а ночных разведчиков не было вообще. Более того, ценность визуальных наблюдений, в отличие от фотографий, не определяется числом сделанных вылетов или полученных донесений (среди которых много ошибочных), поскольку пилоты и наблюдатели не были обучены распознавать наземные объекты.
Мартин Филипсборн, в то время майор и начальник разведки 2-го полка 5-й танковой дивизии, в «Сводке разведывательных операций с июля 1944 по май 1945 года» писал о «полнейшем провале воздушной разведки». Он рекомендовал проводить обучение летчиков «распознаванию танков и колесной техники».