Взаимодействие между авиацией и наземными войсками также оставляло желать лучшего. В официальной истории войны сказано, что «ВВС должны нести ответственность за первичную обработку данных своей разведки».
Возможно, первопричина кроется в плохой организации; похоже, между авиационными и наземными штабами существует «ничья земля», в которой нет строгого разделения ответственности.
Наконец, полное фиаско потерпели аналитики. Никто из них не сумел предсказать немецкое наступление. Полковник Диксон, начальник разведки 1-й армии, предупреждал об опасности мощного удара немцев незадолго до Рождества. Но он ошибся насчет места: немецкая система дезинформации заставила его поверить, что удар будет нанесен на Ахен, севернее Арденн. Да и насчет времени он был неправ: Диксон ожидал «контрудара» или «контрнаступления» (по его терминологии), когда американцы форсируют реку Рур или овладеют плотинами на ней. Ни Диксон, ни кто-либо другой не смогли правильно оценить силу немецкого удара. К тому же предупреждение Диксона, как и оценки других армейских разведчиков, звучало несколько размыто. У нас принято перестраховываться на всякий случай.
Правильная оценка могла бы сгладить организационные просчеты, принципиальные разногласия, личные трения и недостаток информации. Но этого не было сделано. Подполковник Шоуолтер пишет:
Немцы усилили разведывательные поиски, сообщалось о появлении артиллерии крупного калибра, близ передовой отмечались понтонные парки, появились новые дивизии, а на спокойном участке было замечено крупное скопление войск, включая танковые дивизии. Несмотря на эти тревожные признаки, разведывательные оценки не были существенно пересмотрены. Исключениями были доклады полковника Диксона и в некоторой степени полковника Коха… Разведка не оправдала доверия командования.
Ошибочные оценки разведки были обусловлены суммой всех перечисленных и других причин.
Среди офицеров армейской разведки был распространен принцип «ты мне, я тебе». Каждый уровень командования хотел показать себя в лучшем свете. Обрывки информации, часто высосанной из пальца или считавшейся вероятной, а не проверенной, попадали с нижних уровней на более высокие и, наконец, фигурировали в донесениях армейских штабов уже как факты, а не вероятности.
Разведывательные отделы армий и корпусов, получавшие сведения от радиоперехватов, английской разведки, УСС и т. д., наполняли свои сводки, направляемые низовым командирам, таким обилием информации, в основном совершенно не нужной фронтовикам, что те их и не читали. Низшим звеньям разведки было крайне трудно отсеять злаки от плевел.
Непригодность таких сводок «сверху», в которых описывалось, например, стратегическое положение на русском фронте или психологические особенности жителей Рейнланда, майор Филипсборн характеризует так:
«Может, это и преувеличение, но есть немалая доля правды в утверждении, что мы прекрасно знали все мосты, броды и бордели в соседних городах, но редко имели представление о дислокации противотанковых батарей противника».
Коул говорит об общем провале разведки, который невозможно отнести на счет одного лица или группы лиц: «Это было тяжелое поражение союзной наземной и воздушной разведки».
Одна из главных заповедей в военном деле — всячески избегать естественного стремления к переоценке или недооценке противника. Мы прискорбно недооценили способность немцев реагировать иначе, чем ответом на прямое воздействие союзных сил. Англичане и американцы искали намерения врага в зеркале и видели лишь отражение собственных намерений.
Вот что происходило с разведкой перед Арденнским сражением.
Говорят, история — что утреннее похмелье, уже ничего не вернешь. Но уроки провала разведки в Арденнах тем более важны сейчас, когда от точной информации зависит жизнь и смерть целых стран.
Из рецензии генерала С. Л. А. Маршалла на книгу«Битвы выигранные и проигранные»
Сразу после второй мировой войны я испросил разрешения провести совещание с шестью начальниками отделов моего штаба и с участием ведущих генералов генштаба во главе с Уолтером Беделлом Смитом, чтобы прояснить все остававшиеся без ответа вопросы. К моему удивлению, разрешение было дано, и совещание проходило во Франкфурте в течение двух дней.
В конце концов мы подошли к главному вопросу: почему в Арденнах мы оказались застигнуты врасплох? Все присутствующие защищали Стронга. Он не раз (особенно в неофициальных разговорах) предупреждал, что немцы в любой день могут нанести мощный удар по 8-му корпусу. Он отмечал наращивание сил противника по мере появления новых дивизий и не уставал повторять, что танковая лавина стоит в шести часах хода от наших позиций в Арденнах. Мы требовали доказательств — он давал их, и достаточно убедительные.
Тогда я сказал:
— Ладно, выходит, разведка была безупречной, значит, виноват оперативный отдел.
Поднялся генерал Гарольд Булл по прозвищу Мизинец:
— Меня с детства учили, что если тебя застали со спущенными штанами, лучше сразу признаться. Да, я виноват. Но не полностью. Я беру на себя долю вины, если вот эти двое признают свою. Мы вместе докладывали верховному главнокомандующему, что немцы не станут всерьез наступать в Арденнах.
Он указал на генерала Смита, начальника штаба Эйзенхауэра, и Джока Уайтли, англичанина, который вместе с Буллом возглавлял оперативный отдел. Оба кивнули в знак согласия.
И тогда был задан самый главный вопрос:
— Почему же вы пренебрегли предупреждениями Стронга?
Булл ответил:
— Потому что считали, что имеем дело с немецким генштабом. Подобные авантюры для них не характерны. Ведь они устроились на зимних квартирах, даже лучше нас. В их интересах было затягивать войну в надежде на благоприятный поворот событий.
Вот теперь все стало ясно. Никто не учел, что после покушения в июле 1944 года Гитлер железными тисками сдавил свое верховное главнокомандование. Решения теперь принимал он, а не генштаб. Очень странно, что в штабе нашего верховного главнокомандования никто не подумал о безответственном вмешательстве фюрера. Но этого не понимали даже многие немецкие генералы.
РАЗДЕЛ XСпециальные операции:рыцари плаща и кинжала
В военное время все разведывательные службы ведут крайне жестокую игру. Одной из причин служит страх наказаний. Если вы ударите человека, он скорее всего даст вам сдачи. В мирное время соблюдаются определенные приличия даже между враждебными разведками, что бы ни расписывали авторы детективов.
Имеют место и исключения. Советы могут играть жестко и в мирное время, если речь идет о мести своим гражданам, например, разведчикам-перебежчикам или политическим диссидентам, ведущим борьбу против Советской власти, как бы далеко от Родины они ни находились. В советской разведке существует специальное подразделение, которое занимается убийствами и похищениями противников режима. Такие скользкие дела не поручают любителям. Все тщательнейшим образом планируется — от специального оружия, которое практически не оставляет следов, до маршрутов отхода убийц, после которых не остается никаких улик, кроме одного или двух трупов, которые служат предупреждением для тех, кто пытается продолжать антисоветскую деятельность.
Вальтер Шелленберг29. Инцидент в Венло
Из книги «Лабиринт»
Вальтер Шелленберг, из мемуаров которого взят приводимый отрывок, был начальником иностранного отдела нацистской разведывательной службы[35] — организации, резко отличавшейся от действовавшей на старых принципах немецкой военной разведки, абвера.
«Инцидент в Венло», имевший место в Голландии в октябре — ноябре 1939 года, по уверению Шелленберга, произошел лишь потому, что Гитлер был убежден, что за покушением на его жизнь в том же месяце стоит британская разведка. Гитлер полагал, что, похитив и допросив двух английских разведчиков, сможет узнать правду о замыслах англичан.
До того оперативные контакты между Шелленбергом и английскими разведчиками носили совершен но иной характер. С немецкой стороны это была операция по дезинформации и проникновению в ряды противника. Англичане считали, что имеют дело с антигитлеровской подпольной организацией, но на самом деле это были Шелленберг и его подручные. Немцы хотели, видимо, проникнуть в английскую разведслужбу и выяснить намерения британского политического руководства.
Несколько лет немецкий агент под номером F-479 работал в Нидерландах. Сначала он был политэмигрантом и, продолжая разыгрывать эту роль после того, как. стал работать на нас, сумел войти в контакт с английской Секретной службой. Он уверял ее, что связан с сильной оппозиционной группой в вермахте, чем особенно заинтересовал англичан. Ему верили настолько, что его сообщения переправлялись прямо в Лондон, и таким путем мы могли постоянно подбрасывать дезинформацию. Он также создал сеть собственных осведомителей и даже сотрудничал с французским Вторым бюро. После начала войны английская разведка проявляла еще большую заинтересованность в контактах с мнимой оппозиционной группой. Они считали, что смогут использовать офицерский заговор для свержения гитлеровского режима. К моменту моего появления операция достигла критического этапа. Англичанам была обещана встреча с высокопоставленным членом подпольной организации.
После тщательного обсуждения материалов дела и долгих совещаний с его участниками я пришел к выводу, что имеет смысл продолжать игру. Поэтому я решил сам поехать в Голландию на встречу с агентами британской Секретной службы под видом капитана Шеммеля из транспортного управления штаба ОКБ. Я выяснил, что такой офицер действительно существует, и устроил так, что его послали в длительную командировку на Восток. Получив одобрение своего плана, я выехал в Дюссельдорф, где поселился в маленьком частном доме. Это была конспиративная квартира РСХА, имевшая прямую телефонную и телеграфную связь с центральным управлением в Берлине.