в Берлине, оказывала большую помощь специалистам, которые пытались раскрыть английский дипломатический шифр.
Особое значение для нас имели депеши из Форин-офиса, касавшиеся взаимоотношений и дискуссий между Лондоном, Вашингтоном и Москвой. Несомненно, чрезвычайно важное положение, которое занимал сэр Хью[5], и в не меньшей степени личное доверие к нему лондонского начальства, способствовали тому, что он был столь хорошо информирован в военных и политических делах. Подтверждением тому служили глянцевые фотографии на моем столе.
Однако для немцев в них скрывался куда более знаменательный и обескураживающий смысл. Они совершенно однозначно показывали, сколь велики решимость и способность союзников до конца уничтожить третий рейх. Причем в недалеком будущем. Случай и непонятные мотивы «Цицерона» дали нам возможность воочию убедиться, что нацистские вожди ведут Германию к полному краху. На этих листках фотобумаги, словно на библейской стене, было написано мрачное прорицание. Час за часом, склонившись за столом, я вчитывался в страшные факты и цифры. Это не была пропаганда. Мрачное будущее ожидало нас, и это было ясно из документов, которые я просматривал. Мощь союзников оказалась настолько велика, что лишь чудо позволило бы Германии победить.
Над Анатолийской равниной давно занялся рассвет, а я все работал за плотными шторами. Помню, я подумал, сумеют ли вожди в далеком Берлине или в ставке фюрера понять всю важность того, что открылось перед нами. Если да, то для них оставалось лишь одно решение.
Но я ошибался. Когда эти люди уверились в подлинности документов, в том, что это вовсе не ловушка, они отвергли решение, которое напрашивалось само собой. Наши правители использовали материалы «Цицерона» в своих внутренних раздорах. Их заботило лишь одно — приписать себе славу того, что сделал предатель-камердинер.
Впрочем, в Берлине до самого конца оставались довольны тем, что так дешево украли английские секретные документы. В стратегических решениях эти материалы никогда не учитывались. Практически они принесли пользу только дешифровщикам. Вожди рейха даже и не пытались воспользоваться столь обширными сведениями о возможностях и намерениях противника. Обидно, что вся наша огромная работа, небывалое напряжение, усилия оказались совершенно бессмысленными.
С чисто технической точки зрения этот простой слуга, вовсе не считавший себя первоклассным фотографом, работал отлично. Обыкновенную камеру «лейка» он использовал мастерски. На протяжении его шпионской карьеры не раздалось ни единого выстрела, никого не отравили, ничью жизнь, кроме собственной, «Цицерон» не ставил под угрозу, никого не шантажировал, не предлагал взяток; никто не потерпел личного ущерба, что так часто случалось в шпионских операциях обеих мировых войн. При беспристрастном рассмотрении можно утверждать, что операция «Цицерон» была проведена практически без единой накладки. Политический ущерб для англичан в конечном счете оказался незначительным, что объясняется неспособностью руководства Германии сделать верные выводы из богатейшего материала о противнике, попавшего в его руки.
Эдуард Р. Ф. Шихан
2. Взлет и падение советского агента
Из газеты The Saturday Evening Post,
15 февраля 1964.
Газетные публикации последнего времени изображают это дело как один из самых шокирующих шпионских скандалов современности. Они отмечают: все время, что Ким Филби служил в британской разведке с начала второй мировой войны до своего увольнения в 1951 году, он был советским агентом. Считается, он сообщал Советам все, что попадало ему в руки и к чему те проявляли интерес. Имеются в виду, в частности, те военно-политические тайны Великобритании, к которым он имел доступ как высокопоставленный сотрудник разведслужбы, а также операции британской разведки, многие из которых проводились под его прямым руководством. Что касается операций против Советской России, за которые отвечал Филби, его положение позволяло делать так, чтобы Советы пресекали или нейтрализовали действия англичан, и арестовывали агентов, участвующих в них. На практике это означало, что он отдавал собственных подчиненных в руки противника. Если Советы и ограничивали свои контрдействия, то лишь из опасения не причинить противнику слишком большой ущерб, что могло бы породить подозрения об утечке информации.
Как я отмечал в книге «Искусство разведки» (1963), «дело Берджесса-Маклина, возникшее в 1951 году в связи с внезапным бегством двух английских разведчиков в Советскую Россию, пре подносилось в основном. как переход на сторону противника. При этом сенсационные моменты затуманили существо дела. Эти двое вовсе не были простыми перебежчиками.
Они ушли потому, что третий, Гарольд (Ким) Филби, своевременно предупредил их, что английская контрразведка идет по их следу. Эта троица, занимая важные посты в разведслужбе Великобритании, долгие годы работала на советскую разведку. Все трое сочувствовали коммунистам, когда в 30-е годы учились в Кембридже. Особую ценность для Советов они стали представлять, когда в начале 50-х годов были направлены на работу в британское посольство в Вашим тоне. Шпионская деятельность Филби была разоблачена только в 1963 году, вскоре после того, как он по следовал, за своими друзьями за «железный занавес».
Говоря о трагических последствиях измены Филби, не следует забывать, что он не был. безродным чужаком, не имевшим корней, как очень часто бывает со шпионами; его никто не шантажировал, не подставлял, не соблазнял большими деньгами. Он принадлежал к богатой и образованной элите своей страны. Перед ним открывались все двери. По причинам, которые легко изложить, но чрезвычайно трудно понять, он выбрал путь предательства. Видимо, так он удовлетворял свою жажду приключений, свое непомерное самомнение. Трудно сказать, насколько он руководствовался идеологическими убеждениями после первоначальной восторженности юношеских лет. Видимо, в основе личины этого человека лежала не нависть к собственному классу, чувство, которое он разделял с. сообщниками — Берджессом и Маклином, глубоко укоренившаяся извращенная враждебность, направленная против всего того, к чему нормальные люди испытывают естественную преданность.
Он был застенчив, даже после выпивки, и заикался, даже не будучи пьян. Отличался какой-то меланхоличной красотой; в нем было что-то чарующее. Мужчины его любили. Женщинам хотелось его опекать Полное его имя было Гарольд Адриан Рассел Филби, но все звали его Ким в память о детстве, проведенном в колониальной Индии, подобно герою Киплинга.
Ким был корреспондентом двух английских еженедельников «Обсервер» и «Экономист» на Ближнем Востоке, и я познакомился с ним в 1958 году в Бейруте, куда был назначен пресс-атташе американского посольства. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как он появляется на званых приемах. В толпе оживленно болтающих дипломатов, журналистов и арабских интеллектуалов он скромно терялся, словно письмо, доставленное не по адресу. Когда он проходил мимо меня со словами «П-иривет, с-старина», от него пахло гвоздикой и мятой, и я терялся в догадках, в какой рассветный час он принял свой первый коктейль.
Вечером 23 января 1963 года Ким Филби и его жена Элинор были приглашены на пирушку, которую устраивал мистер Хью Гленкэрн Бальфур-Поль, первый секретарь британского посольства в Бейруте, для своих английских и американских друзей, интересующихся археологией. Элинор пришла одна, объяснив, что муж звонил и просил передать, что «будет немного позже».
Она едва притронулась к еде и чем позже, тем сильнее выказывала волнение, потому что Ким все не появлялся. Наконец, она ушла с обеда в полном расстройстве, чем поставила в тупик других гостей в конце концов, Ким был активно работающим журналистом, и жена должна была привыкнуть к его внезапным исчезновениям. Она вернулась в свою квартиру на пятом этаже на улице Кантари и ждала далеко за полночь. Время от времени она впадала в забытье и просыпалась «с ужасным ощущением», как опа говорила позже, «что с Кимом что-то случилось».
Может, он изучает какой-то сюжет? Ким никогда не рассказывал о работе — даже ей. В последние недели он был крайне озабочен. То ходил мрачный, то впадал в какое-то истерическое веселье, да и пил больше обычного.
Наутро она позвонила своему Другу, известному американскому бизнесмену, имевшему связи в ливанском правительстве.
— Вы должны помочь мне найти Кима, — сказала она.
Бизнесмен немедленно позвонил полковнику Тауфику Джалбуту, главе ливанской тайной полиции. Тому имя Филби уже было известно по многим поводам.
На следующий день, менее чем через двое суток после обеда у Бальфур-Поля, Элинор позвонила американскому бизнесмену и британскому консулу и попросила прекратить поиски. Оказывается, она пошла в отель «Нормандия», на который получала корреспонденцию, и обнаружила там прощальное письмо от Кима. Он получил срочное задание и уехал в «краткое турне по Ближнему Востоку». Все в порядке, настаивала она.
Ой ли? Элинор уже призналась друзьям, что зубная щетка, бритва и другие личные вещи Кима остались на месте. Хотя поспешный отъезд дал ему время написать письмо, он не взял ничего, кроме одежды, что была на нем. Более того, полковник Джалбут уже установил, что Филби не выезжал из Ливана никаким легальным путем, значит, это не журналистская командировка. Заявление Элинор никого не убедило, напротив, только распалило любопытство.
3 марта, более чем через месяц после исчезновения Филби, журнал «Обсервер», наконец, объявил, что обратился в Министерство иностранных дел с просьбой установить его местонахождение. К тому времени различные слухи уже циркулировали вовсю. Филби находится в Каире. Филби на стороне саудовских поиск сражается с республиканцами в Йемене. Филби устранила английская разведка. Филби похищен ЦРУ. Филби покончил самоубийством.