тельные» сигналы.
Из всего этого мы сделали вывод, что по крайней мере одна группа агентов работает в Голландии вне нашего контроля и что ведутся приготовления к заброске новых. Все это вызывало у меня большие сомнения в отношении нашей радиоигры с Эбенезером. Неужели в Лондоне что-то почуяли?
29 апреля Эбенезер получил указание подобрать материалы, которые будут сброшены в том же районе близ Стенвейка. На сей раз я был уверен, что это окажутся бомбы, а не контейнеры, поэтому принял все меры предосторожности. Я занял в день сброса, назначенный на 25 апреля, три 37-миллиметровые зенитные пушки у капитана Лента, знаменитого ночного летчика и начальника аэродрома Леэварден, и вечером расположил их вокруг площадки. Красные опознавательные огни я расставил так, чтобы в случае чего не пострадали мои люди, а включались они за 300 метров. То же было сделано и с белыми огнями. Зенитчики получили приказ стрелять, если начнут падать бомбы и если я выпущу красную ракету.
Когда около часа ночи появился английский самолет, мы включили огни. «Томми» кружил над площадкой, но не мог найти ее, потому что прожекторы не были направлены на него. После третьего захода я прошел в вершину треугольника и посветил на самолет белым прожектором, и тогда он вышел на правильный курс. Слава Богу, он не нес бомб, иначе я бы не рассказывал эту историю.
Сброс послужил доказательством того, что Лондон еще не знает, что Эбенезер в наших руках. От радости я не обратил внимания на причитания молодого зенитчика, у которого уходила такая замечательная цель.
Решающий этап «Северного полюса» произошел в начале мая. Все достигнутое до сих пор вряд ли продолжалось бы долго, если бы слепой случай, везение и находчивость не поднесли нам все нити, с помощью которых Лондон контролировал операции КОО и МИД в Голландии.
В конце апреля Лондону понадобилось связаться с еще одной из трех групп агентов и одним отдельно заброшенным разведчиком. Поскольку Эбенезер участвовал в этом сеансе связи, мы вскоре смогли накрыть всю организацию.
Произошло вот что. В феврале-апреле 1942 года МИЛ и КОО сбросили в Голландию три группы агентов по два человека с радиопередатчиками. Об этих операциях мы ничего не знали. Еще один агент-одиночка был высажен на берегу с быстроходного катера. Состав групп был следующий:
Группа «Салат». Двое агентов — Йордан и Рас — были сброшены у Хольтена 28 февраля 1942 года. Йордан был радистом и должен был действовать по плану «Труба».
Группа «Турнепс». 27 февраля 1942 года агент Андринга и радист Мартенс были сброшены у Хольтена. Работа радиостанции по плану «Турнепс». Мартенс разбился, и его тело мы нашли в канаве.
Группа «Черемша». Агента Клооса и радиста Себеса сбросили 5 апреля 1942 года. Рация разбилась при падении.
Агент «Картошка». 19 апреля 1942 года агент де Хаас (кличка Пейл) высадился с катера на побережье Голландии. Передатчика у Пейла не было, но имелся радиотелефон с дальностью пять километров. Его отправили из Лондона для установления связи с группой Эбенезера.
Поскольку «Турнепс» и «Черемша» не могли установить связь с Англией, они вышли на связь с группой «Салат», работавшей на передатчике «Труба», чтобы сообщить в Лондон о своих неудачах. Неясно, поручал ли Лондон группе «Салат» установить с ними связь. В передаче «Трубы», перехваченной 24 апреля и позднее расшифрованной, упоминалось, что «Труба» имела контакт с «Картошкой», но последний не может связаться с Эбенезером. Тогда Лондон приказал Эбенезеру установить связь с «Трубой» посредством сигнала, посланного на контролируемый нами передатчик, и круг замкнулся.
Мы считали, что Лондону пришлось разрешить эту судьбоносную связь из-за потери передатчиков «Турнепс» и «Черемша» и сообщения «Трубы», что де Хаас не сумел найти Эбенезера, через которого должен был передавать сообщения в Лондон.
С нашей точки зрения, слабая связь между разными группами агентов была недостатком, поскольку о случившихся арестах другие быстро сообщили бы в Лондон, что затруднило бы нам радиоигру с захваченным передатчиком. Но когда такая связь становилась слишком тесной, как в данном случае, когда один передатчик «Труба» обслуживал три другие группы, опасность для них всех в случае ликвидации одной из групп немецкой контрразведкой чрезмерно возрастала. Лондону очень не повезло, что контролируемому нами Эбенезеру он приказал установить связь в тот момент, когда группы, еще бывшие на свободе, оказались в прямом контакте друг с другом. (Я не знаю подробностей того, как люди Шрейэдера за несколько дней ликвидировали всю сеть МИД-КОО в Голландии.)
Конечно, неопытность и доверчивость сыграли злую шутку с другой стороной. Агенты были не более чем любителями, хотя и прошли подготовку в Англии, и не имели возможности на практике приобрести квалификацию, необходимую для их очень трудной задачи. Да они и не смогли бы достичь уровня такого аса, как Шрейэдер.
Передатчик «Труба» попал в наши руки вместе с расписанием частот, шифрами и рабочими материалами. Радист Йордан сдался, когда осознал масштаб постигшей его катастрофы. Это был образованный молодой человек из хорошей семьи, не закаленный в достаточной степени, чтобы заниматься самым опасным делом в разведке — оперативной работой. Его вины в том нет. Йордан вскоре доверился мне и Гунтеману и согласился работать на передатчике под нашим контролем, пережив нервный срыв, когда мы пе ревели его в Схевепинген. Уже 5 мая мы открыли второй канал связи с Лондоном через «Трубу» и предложили новое место сброса припасов для группы в нескольких километрах к северу от Хольтена. Линия работала гладко и не дала Лондону повода для подозрений, потому что он согласился с нашим предложением и через пару недель сброс был произведен.
Третий канал с Лондоном был установлен вот каким образом. Расписание частот передатчика «Турнепс», на котором должен был работать погибший радист Мартенс, мы нашли у арестованного агента Андринги. Мы передали в Лондон через «Трубу», что Андринга нашел надежного радиста, который сможет работать на частотах «Турнепса», и Лондон провел с ним пробный сеанс, чтобы проверить квалификацию новенького. Привлеченный нами радист из Орпо, видимо, прошел испытание, потому что «оттуда» передали, что он принят. Но вскоре начались новые неприятности, которые сильно обеспокоили меня.
В середине мая Генрихе взволнованно доложил мне, как подозревают его люди, Лауверс передает несколько лишних букв в конце опознавательного периода. Вообще-то нет ничего необычного в серии так называемых пустых букв в конце сеанса, и его надсмотрщик не сразу выключил передатчик. Однако подозрение уже зародилось. Генрихе не мог присутствовать на всех сеансах Лауверса и Йордана, поэтому он настоятельно требовал заменить обоих радистов его людьми. Я немедленно вызвал надсмотрщика. Тот сказал, что точно не знает, какие лишние буквы передает Лауверс, но в них нет никакого смысла. Парень прекрасно понимал, что при любом другом ответе его отдадут под суд за преступную небрежность, но, поскольку ничего нельзя было доказать, мы решили подождать реакции Лондона.
Я приказал Гунтеману разобраться, в чем дело, потому что он был в хороших отношениях и с полицейскими, и с Лауверсом. Оказывается, некоторые орповцы стали слишком доверять Лауверсу, «размягчились», как у нас говорят. Радистам стало слишком комфортно; я приказал обращаться с ними хорошо, давать кофе и сигареты, но они чуть ли не сдружились с охранниками, а это уже было опасно. Ожидая реакции Лондона, я не говорил Лауверсу о наших подозрениях. Тем не менее, хотя явных признаков предательства не было, мы вскоре отстранили Лауверса и Йордана от работы, прибегнув к привычному трюку с «запасными» операторами, на что Лондон немедленно согласился.
Теперь мы посадили на все передатчики людей из Орпо, а Лондон ничего не заподозрил. Привлекать и обучать запасных радистов из голландских подпольщиков казалось делом вполне естественным, ведь с основным оператором передатчика всегда могло что-то случиться. После этого мы уже не использовали захваченных радистов. Позднее, когда мы захватывали агентов с передатчиками, за ключ сразу садились радисты из Орпо. Правда, тут мы рисковали, что в Лондоне могут записать почерк радиста, и расхождения могут вызвать подозрения. По силе удара, скорости передачи и другим характеристикам техники работы на ключе опытное ухо легко обнаруживает различия в стиле работы отдельных операторов, как музыкант различает исполнителей.
Если бы на радиостанции МИД-КОО соблюдали положенные меры безопасности, мы никогда не смогли бы использовать в радиоигре немцев-радистов. Но поскольку мы до сих пор не замечали особой бдительности с их стороны, то сочли возможным пойти на такой риск. Беззаботность противника подчеркивается тем обстоятельством, что в ходе операции «Северный полюс» было установлено четырнадцать каналов связи с Лондоном, и эти четырнадцать передатчиков обслуживали шесть радистов из Орпо!
За весну мы накопили большой объем информации о планах противника, методах его работы, связных и шифровальных системах. Имея такой опыт, мы, наверное, справились бы даже с неизвестными нам забросками агентов, если бы таковые были. Если бы англичане в этот период узнали правду, им пришлось бы провести сложную, дорогостоящую перестройку организационной структуры, выдумывать совершенно новые методы. Даже принимая во внимание то, что МИД-КОО не подозревали об истинном положении дел, следует признать, что именно их решение сбрасывать агентов «по договоренности» с сетью на месте привело к полнейшей катастрофе. Эта договоренность, которая выполнялась жестко и без всяких изменений более года, была самой вопиющей из множества грубых ошибок и просчетов противника в операции «Северный полюс».
Направь они хоть одну группу без нашего ведома с единственной задачей контролировать производимые сбросы «по договоренности», весь наш гигантский план лопнул бы, как мыльный пузырь. Все долгие месяцы радиоигры эта неприятная возможность неотступно маячила у нас перед глазами, не давая нам впасть в чрезмерную самоуверенность. Мы не забывали, что любая выходящая или исходящая передача может стать последней.