Все, что Лотрек вложил бы в любовь, он вкладывает в дружбу и работу. Он был настоящим аристократом и не принимал ни жалости, ни сочувствия, наоборот, всегда первым подшучивал над собой, награждая свою внешность едкими, уничижительными эпитетами. И только близкие друзья понимали, что когда Лотрек, паясничая, бросает: «Эх, хотел бы я увидеть женщину, у которой любовник уродливее меня!», то он близок к отчаянию. Если невозможна высокая любовь, то неужели он никогда не узнает и физической страсти? В минуту сердоболия приятель решил излечить художника от мучившего его комплекса. Молоденькой натурщице Мари Шарле суждено было стать гидом Лотрека в стране плотской любви. Тоненькая, почти без бюста, с огромными глазами и большим ртом, она была настоящим животным, порочным и сладострастным. Отдаваясь любому, Мари искала все новые чувственные наслаждения. Уродство Лотрека она находила даже пикантным… Анри был поражен: оказывается, его внешность вызывает у женщин определенного сорта не жалость, а… патологию. Впрочем, это именно та любовь и те женщины, которые уготованы ему в жизни. Неприкрытая похоть и сумасбродные извращенки. Временами Лотрек был готов умереть от отвращения к себе. Но связь с Шарле открыла ему, что он очень темпераментен и его освобожденная плоть не знала теперь никаких тормозов. На долгие годы его лозунгом стали слова: «Для постели может сойти что угодно», а его «возлюбленными» — падшие женщины…
Особняком в вакханалии чувственных наслаждений стоит недолгий роман Лотрека с Мари-Клементиной (Сюзанной) Валадон. Современники окрестили ее «Страшной Марией» и были правы: одухотворенная красота скрывала ее злую, испорченную душу. Для достижения своих целей она с легкостью шла по головам близких ей людей. Эта участь постигла и влюбленного Лотрека… Будущая известная художница, Валадон в то время позировала за гроши студентам, ремесленникам, случалось, что и мэтрам (Ренуар называл ее любимой моделью). Ее не считали недотрогой: бурные романы сменяли друг друга, и никто с уверенностью не мог бы назвать отца ее незаконнорожденного сына.
Вид Лотрека, его уродливая внешность и страстная натура привлекали «Страшную Марию» — такого у нее еще не было. К этому примешивался и чисто практический интерес: втайне от всех она увлекалась рисованием и пользовалась каждым удобным случаем, чтобы научиться мастерству. В этом смысле Лотрек как профессионал и его артистическое окружение были находкой. Анри чувствовал себя с Марией легко: она напоминала его «подружек за два франка» и не имела предрассудков.
Однажды Валадон обедала у Лотрека, на стол подавала закоренелая пуританка Леонтина — объект бесконечных шуток художника. Забавы ради Лотрек попросил Марию раздеться, та согласилась и невозмутимо встретила Леонтину в одних туфлях и чулках. Любовники еле сдерживали смех… Чувство Анри к Марии было искренним, и та ловко обыгрывала благоприятную ситуацию. Валадон постоянно вела с художником жестокую игру, мучила и изводила его капризами. Позировала тогда, когда хотела, уходила и возвращалась, не объясняя причины. Мария ревниво оберегала свою личную жизнь и пичкала Лотрека всяческими небылицами. «Воображения у нее предостаточно, ей ничего не стоит солгать», — жаловался художник друзьям и все равно тянулся к своей мучительнице. Как-то раз он ворвался в мастерскую приятеля в чрезвычайном волнении: «Скорее, Мария хочет покончить с собой! Это серьезно!» Лотрек буквально не находил себе места. Они поспешили к дому Анри. Каково же было их изумление, когда, поднимаясь по лестнице, через открытую дверь они услышали спокойный диалог двух женщин — Марии и ее матери. «Зачем ты сделала это?» — ворчала мать. «Он не хотел пойти на это, и я пустила в ход крайнее средство», — отмахивалась Мария. «Могла бы еще потерпеть…». На Лотреке лица не было, с минуту он молча стоял, потом развернулся и вышел на улицу. Наверное, только тогда он понял, что Валадон просто использовала его, его знания, его деньги, его чувства, в душе смеясь над нелепой влюбленностью карлика. Лотрек, как ребенок, плакал у себя в мастерской, потом с остервенением начал пить. Это был очередной мираж — а за веру в миражи принято расплачиваться…
Анри Лотрек вернулся к тем женщинам, с которыми он не чувствовал себя смешным — к проституткам. «Да, он может представить свой список побед, но все эти тысяча и три женских имени зарегистрированы в префектуре полиции», — усмехались его недруги. Художник парировал: «Бордель? Ну и что? Дом у воды» (от франц, «bord d’eau»). Его привлекала приглушенная тишина домов терпимости, сонная атмосфера, царящая здесь, но больше всего — сами обитательницы, их любовь, в которой они забывали свою профессию и требовательность порочных мужчин. «До чего они нежны друг с другом», — удивлялся Анри. Очень скоро он пришел к мысли, что разница между маркизами из аристократического района и жалкими потаскухами с базарной площади заключается лишь в одежде. Главным для него всегда оставался человек, и он не уставал повторять друзьям, что у проституток «замечательная душа». Именно им он посвятил целую серию прекрасных полотен, а также свой знаменитый альбом с грустным названием «Они». Для кого-то проститутки были вещью, для Лотрека — подругами. Одно время художник, покинув Монмартр, жил в борделях то на улице Жубер, то на улице Амбуаз, то в районе Оперы. Отверженный и презираемый, он тянулся к отверженным и презираемым. Падшие женщины не только утоляли его плотоядный голод, но дарили ему нежность — «лакомство, которое за деньги не купишь». Художник часами гладил ручку какой-нибудь девицы, выслушивал исповеди, утешал, поцелуями высушивая набрякшие от слез веки, запоминал дни рождения и именины своих подруг, делал им подарки, приносил изысканные деликатесы к их небогатому столу. По вечерам Лотрек перебрасывался с ними в карты.
В минуты тоски он всегда приходил сюда — это была его семья, в этом была его личная жизнь. «Я нигде не чувствую себя более свободно», — признался он однажды. И проститутки платили ему любовью и уважением. Ненасытный уродец? Да он гораздо нормальное тех, кто, выйдя из полутемных спален на улицу, сразу же старается принять благопристойный вид… В выходные они разыгрывали «Маленького Приапа» в карты, и эта «соленая игра» приводила Анри в восторг… Когда-то давно он решил ничему не удивляться, но одна из его подружек с улицы Амбуаз удивила его, растрогав до слез. Проститутка Мирей, которая злоупотребляла косметикой и обесцвечивала волосы до оттенка яичного желтка, принесла художнику в подарок маленький букетик фиалок за два су. Лотрек поставил букетик в стакан с водой и взволнованно показывал его друзьям, словно школьник. Мог ли он предположить, что презираемая обществом шлюха способна на такую деликатность!
Как и у каждого мужчины, у Лотрека был свой идеал красоты. Он терпеть не мог, когда женщины бесстыдно выставляли напоказ свое тело — эта красота не должна была принадлежать всем. Необъяснимую слабость питал художник к огненнорыжим волосам. «Когда женщина рыжая — по-настоящему рыжая — это для венецианцев!» — взахлеб объяснял он друзьям. На память потомкам он оставил многочисленные изображения рыжеволосой Кармен Годен, которую безнадежно любил. Стоит взглянуть на картины Лотрека, чтобы убедиться в том, как дорог был художнику его скромный идеал! По трагической иронии судьбы именно рыжеволосая женщина принесла ему самую страшную беду. Однажды Лотрек обратил внимание на постоянную посетительницу модного кабаре. Ее худое лицо, на которое падали прямые рыжие пряди волос, сразу очаровало его. Девица с печальным и животным выражением лица оказалась обыкновенной шлюхой. Друзья предупреждали Лотрека, но разве его можно было остановить? «Рыжая Роза», действительно, сделала художнику жуткий «подарок», заразив его сифилисом.
Судьба оставила для Лотрека в любви одну только роль — роль наблюдателя. Он чувствовал себя браконьером и с интересом исследовал все стороны этой всепобеждающей страсти. Вскоре он зачастил в кафе «Ла сури» — резиденцию парижских лесбиянок. Они приняли художника в свою среду и делились с ним своими секретами. Иногда он приглашал девицу по прозвищу «Жаба» в дом свиданий, где знакомил ее со своими подружками и с любопытством наблюдал страстные женские ласки. Впрочем, он быстро охладел к таким экспериментам, заявив: «Женщина, влюбленная в другую женщину — самое безумное существо!»
В жизни Анри было много грязных связей и бесчисленное количество жриц продажной любви, но от этого его душа не стала грязной и извращенной. Он хотел и умел любить. Сколько желанных женщин прошло мимо! Сколько женщин так и не узнало, как их любил смешной карлик! Увидев на улице пленительную незнакомку, он часто бравировал: «Захочу, и она станет моей за каких-нибудь пятьдесят франков!» И сколько в его голосе было боли! Любовь он мог лишь покупать, довольствуясь суррогатом настоящего чувства. Лотрек и не смел претендовать на большее, не досаждал никому ненужными откровениями. Правда, один-единственный раз друзья стали свидетелями драматической сцены: художник, не совладав с нахлынувшими чувствами, признался знакомой в любви. «Подождите, — сказал он ей, — я сяду у вас за спиной… Мне так легче разговаривать с вами… И я буду так же близко от вас… Мне не обязательно видеть вас, я знаю вас наизусть… Я предпочитаю даже, чтобы вы на меня не смотрели». Дама с трудом сдерживала слезы… «Лучший способ обладать женщиной — это писать ее», — сказал мудрец Дега. И Лотрек мог бы тысячу раз подписаться под этим афоризмом. О его влюбленностях мы можем судить по его картинам. Но кто был для него единственной и желанной, приходится лишь предполагать, ведь все его «музы» оставались лишь грезами, мечтами, бесплодными надеждами отчаявшегося гения.
Возможно, его кумиром была танцовщица Джейн Авриль, которая развлекала вульгарную публику кабаре на Монмартре. Ее называли «Безумной Джейн», морфинисткой, извращенной девственницей, а Лотрек прославил ее в портретах и изысканных плакатах. А, может быть, он всю жизнь ждал знаменитую пассажирку из 54-й каюты? Лотрек увидел ее на пароходе и, забыв обо всем на свете, последовал за ней. Жена колониального чиновника, возвращаясь в Сенегал, нежилась в шезлонге, а Анри, не смея приблизиться к ней, рисовал и рисовал ее тонкий профиль, теша себя очередной иллюзией. Удивительно трепетно относился Лотрек и