Вскоре, однако, недостаток денежных средств принудил ее отказаться от дальнейшего путешествия по Европе. Вернувшись в Англию, она поняла, что здесь ей невозможно было оставаться, так как разгневанный муж стал с ней дурно обращаться. К тому же он грозил ей, что об их тайном браке сообщит принцессе уэльской, под покровительством которой находилась Елизавета, считавшаяся по-прежнему, как незамужняя девица, в числе фрейлин принцессы. Однако при этой угрозе капитан встретил в своей молодой жене ловкую и смелую противницу.
Мисс Елизавета узнала, что пастор, который венчал ее с Гарвеем, умер и что церковные книги того прихода, где она венчалась, находились в руках его преемника, который был человеком доверчивым и беспечным. Она решила отправиться к нему, что и сделала.
Встретившись с новым пастором прихода, мисс Елизавета попросила у него позволения просмотреть церковные книги на предмет выяснения какого-то незначительного факта или события, якобы необходимого ей. Не подозревая в такой просьбе ничего дурного, пастор охотно разрешил посетительнице просмотреть эти книги. В то время, когда ее приятельница занимала пастора разговором, сама она вырвала тайком из церковной книги ту страницу, на которой был записан акт о ее браке.
Возвратившись домой, мисс Елизавета спокойно объявила мужу, что никаких следов их брака не существует, что она считает теперь себя совершенно свободной, что он, если желает, может заявить об их браке кому угодно, но никакими доказательствами не сможет подтвердить своего заявления. К этому она добавила, что при таких условиях он, вероятно, согласится отказаться от тяжести лежавших на нем брачных уз. Гарвей, не желавший дать свободы Елизавете только из ненависти к ней, после некоторого колебания принял эту сделку, тем более, что в это время сам влюбился в другую женщину. Таким образом Елизавета получила право жить где и как ей вздумается.
Спустя некоторое время после описанных событий мистер Гарвей, после смерти своего старшего брата, унаследовал титул графа Бристоля, а вместе с тем получил и весьма значительное состояние. Вскоре он сильно заболел. Врачи считали, что не было никакой надежды на его выздоровление. Тогда мисс Елизавета Чэдлей задумала сделаться графиней Бристоль, хотя бы и формально. При этом она имела бы право на вдовью долю из состояния умирающего.
С этой целью она начала, находясь в разных домах, заявлять о своем тайном браке с капитаном Гарвеем, а теперь графом Бристолем. Она рассказывала также, что от этого брака у нее есть сын. Однако граф Бристоль, вопреки всем предсказаниям медиков, вскоре поправился. Он узнал о слухах, распускаемых его женой, и теперь, в свою очередь, хотел начать процесс для того, чтобы доказать, что тайного брака между ним и мисс Елизаветой никогда не существовало. Это дело, впрочем, приняло другой оборот.
Еще в ту пору, когда мисс Елизавета не уничтожила акта о своем браке с Гарвеем, она влюбила в себя старого герцога Кингстона, а когда ее проделка с больным графом Бристолем не удалась, смогла убедить этого старика жениться на ней. Супруги жили мирно. Старый добродушный герцог был вполне счастлив, получив в жены такую красавицу и находясь в полной ее власти. Умер он в 1773 году.
После смерти герцога оказалось, что, согласно завещанию, все его громадное состояние должно было перейти к его вдове. Недовольные таким посмертным распоряжением герцога, его родственники завели с герцогиней разом два процесса — уголовный и гражданский. Они обвиняли леди Кингстон в двоебрачии и оспаривали действительность духовного завещания в ее пользу. Противники ее находили, что завещание герцога не могло быть применено к ней как к вдове завещателя потому что она, как вступившая с ним в брак при жизни первого мужа, графа Бристоля, не может быть признана законной женой герцога Кингстона.
Однако оказалось, что это завещание было составлено очень ловко: старый герцог отказывал свое состояние не графине Бристоль, не герцогине Кингстон, а просто мисс Елизавете Чэдлей, тождественность которой с лицом, имевшим право получить пвсле него наследство, никак невозможно было оспаривать.
Как бы то ни было, но уголовный процесс грозил герцогине страшной опасностью. Суд мог прибегнуть к старинному английскому, не отмененному еще в ту пору, закону, в силу которого ей за двоебрачие грозила смертная казнь. Даже в самом снисходительном случае ей, как двумужнице, следовало наложить через палача публично клеймо на левой руке, которое выжигалось раскаленным железом, после чего должно было последовать продолжительное тюремное заключение. Избавиться от такого приговора было очень трудно, так как совершение ее брака с Гарвеем было доказано при помощи служанки мисс Елизаветы, присутствовавшей свидетельницей при заключении этого брака.
Противникам герцогини удалось выиграть затеянный ими уголовный процесс. Мисс Елизавета была признана законной женой капитана Гарвея, носившего потом титул графа Бристоля, а потому второй ее брак с герцогом Кингстоном, как заключенный при жизни первого мужа, был объявлен недействительным.
Однако ввиду разных уменьшающих вину обстоятельств она была освобождена от всякого наказания и только, по приговору суда, была лишена неправильно присвоенного ею титула герцогини Кингстон. В дальнейшем, впрочем по неизвестным причинам, та часть судебного приговора, которая гласила о лишении Елизаветы герцогского титула и фамилии Кингстон, не была приведена в исполнение, так как Елизавета повсюду продолжала пользоваться во всех официальных актах титулом герцогини Кингстон без всякого возражения со стороны английского правительства.
Несмотря на неблагоприятный исход уголовного процесса, в силу завещания покойного герцога все его громадное состояние было признано собственностью Елизаветы, и она сделалась одной из богатейших женщин в Европе.
В то время повсюду уже гремела слава императрицы Екатерины II. О ней начали говорить в Европе как о великой государыне и о необыкновенной женщине. Герцогиня Кингстон задумала не только обратить на себя внимание русской царицы, но и, если представится такая возможность, приобрести её особое расположение. Герцогиня Кингстон, обесславленная в Англии уголовным процессом, надеялась, что ласковый прием при дворе императрицы Екатерины восстановит в общественном мнении англичан ее репутацию. Поэтому она повела дело так, чтобы до своей поездки в Петербург заручиться вниманием Екатерины.
В числе разных редких и драгоценных предметов, доставшихся герцогине по завещанию ее второго мужа, было множество картин знаменитых европейских художников. Через русского посланника в Лондоне она изъявила желание передать эти картины как дань своего глубочайшего и беспредельного уважения в собственность императрицы, с тем чтобы выбор из этих картин был произведен по непосредственному личному усмотрению Екатерины.
По этому поводу велась продолжительная дипломатическая переписка между русским послом в Лондоне и канцлером императрицы Екатерины II. По всей вероятности, недобрая молва о герцогине делала разрешение вопроса о таком подарке чрезвычайно щекотливым. Между тем герцогиня вступила в переписку с некоторыми влиятельными при дворе императрицы лицами, прося их оказать содействие для исполнения ее намерений.
Надо сказать, что картинная галерея герцогини Кингстон пользовалась громкой известностью не только в Англии, но и во всей Европе, а императрице очень хотелось иметь в своем дворце замечательные произведения живописи. Поэтому она все-таки решилась принять предложение, сделанное ей герцогиней в такой почтительной форме.
После смерти герцогини, ее состояние, по самой умеренной оценке оценивалось до трех миллионов фунтов стерлингов, хотя она и тратила доставшееся ей от мужа наследство без всякого расчета, бросая пригоршнями деньги куда ни попадя.
Следует заметить, что, несмотря на неудачи, испытанные ею в поездках в Петербург, герцогиня Кингстон чувствовала к нему какое-то особое влечение, которое было высказано ею в завещании. В нем леди Кингстон говорит, что в случае, если она умрет поблизости от Петербурга, чтобы ее непременно похоронили в этом городе, так как она желает, чтобы прах ее покоился в том месте, куда при жизни постоянно стремилось ее сердце.
Некоторую часть своего состояния она предоставила тем лицам, с которыми познакомилась в бытность свою в России, и между прочим завещала императрице Екатерине II драгоценный головной убор из бриллиантов, жемчуга и разных самоцветных камней.
СКАНДАЛЫ ВОКРУГ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ДИНАСТИИ РОМАНОВЫХ…
Перенесение царской резиденции из Кремля на берега Невы было делом рук Петра I. Отношение Москвы к Петру Великому было оппозиционным. Именно в Москве оставались защитники попираемого «древле-русскаго, православнаго» уклада.
Публичные выступления Петра Великого носили всегда, с точки зрения москвича, какой-то «бесчинный» характер, потому что в большинстве случаев были проникнуты тенденциозно-педагогическими замыслами Петра, который был столь же решительным и нетерпеливым воспитателем общества, как хирургом, зубным врачом, костюмером и застеночных дел мастером: рубил с плеча, по пословице «одним махом семерых побивахом».
И в своих красочных выступлениях пред москвичами он не только торжествовал победы, веселился и карал, но вместе с тем старался подчеркнуть превосходство вводимых им новшеств, унизить противников, кто бы они ни были, саркастически поиздеваться над ненавистной стариной, забросать ее грязью, не стесняясь в средствах и предметах осмеяния, не считаясь с чувствами участников и зрителей своих педагогических экспериментов-зрелищ.
Мы набросаем здесь некоторые из этих зрелищ, приглашая читателя на минутку проникнуться настроением москвича, только что перешедшего из Москвы XVII в Москву XVIII в. со всеми общественными, политическими и религиозными навыками современников «тишайшего» царя Алексея Михайловича, — войти в положение москвича, который и от царя требовал известного «чина» поведения, знал толк в придворном церемониале и убедился в самозванстве Дмитрия I, когда воочию увидел, что царь этот не «последует предкам» в спанье после обеда, запросто гуляет, водится с поляками и проч.