Их комментарии скупы.
Пилипчук повторяет: «КЛАССИЧЕСКИЙ МАФИОЗНЫЙ СПРУТ ДЕЙСТВУЕТ НА ЛЬВОВЩИНЕ».
Недавно стало известно: машина, в которой ехал Пилипчук и Кундик, обстреляна из автомата в Тур-ковском районе. ПОКА никто не пострадал. Но заказ на уничтожение следователей уже поступил, уже выполняется.
Ожидание. Пока все ждут.
Каждый своего.
Врачи — стрелочники, на них все может и замкнуться. А главные боссы увернуться. Это наиболее вероятный прогноз развития событий…
РАЗДЕЛ VI. СКАНДАЛЫ В СПОРТЕ
ВАСИЛИЙ СТАЛИН СПАСАЛ ФУТБОЛИСТОВ ОТ… ЧК
Василий Сталин был страстным любителем футбола. В то время это был самый популярный вид спорта в СССР.
Многим поколениям болельщиков помнится фамилия Старостиных. В их жизни был и драматический период.
Николай, Александр, Андрей и Петр были арестованы. Так родилось «дело братьев Старостиных». Неприязнь Почетного Председателя общества «Динамо» Лаврентия Павловича Берия к спартаковским кумирам стоила им 10 лет северных скитаний. Старший из них, патриарх советского футбола, заслуженный мастер спорта Николай Петрович Старостин был близко знаком с Василием Сталиным. Об этом знакомстве он рассказал в. своих воспоминаниях, которые были опубликованы в литературной обработке Александра Вайнштейна.
В 1942 году Николая Старостина и его братьев арестовали. «Более грязного и мрачного места, чем привокзальная площадь Комсомольска-на-Амуре, я никогда не видел ни в одном городе. Но запомнил ее на всю жизнь по другой причине: прямо к ней примыкала территория гаража Амурлага, где я имел счастье жить почти два года. Счастье в прямом смысле слова: ведь гараж не зона.
К тому времени меня мало чем уже можно было удивить. Но признаюсь честно, когда глухой ночью 1948 года к моей каморке подкатила машина первого секретаря горкома партии Комсомольска и приехавший на ней запыхавшийся капитан с порога выпалил: «Одевайтесь! Вас срочно требует к телефону Сталин!» — я подумал, что у меня начались галлюцинации.
Через полчаса я был в кабинете первого секретаря у телефона правительственной связи. Рядом со мной навытяжку стояли не понимающие, что происходит, начальник Амурлагеря генерал-лейтенант Петренко и хозяин кабинета. Я поднес к уху трубку и услышал голос сына Сталина — Василия.
У всей этой фантасмагории, как ни странно, имелось объяснение. До войны, в конце 30-х годов, в конноспортивной школе «Спартака» вместе с сыновьями Микояна верховой ездой занималась моя дочь Евгения и дочь нашего футболиста Станислава Леута Римма, будущая неоднократная чемпионка Союза. С ними тренировался худощавый, неприметный паренек по фамилии Волков. И только я, как руководитель «Спартака», знал, что его настоящее имя Василий Сталин. К моменту следующей встречи он успел стать генерал-лейтенантом, а я — политзаключенным.
Его неожиданно проявившийся — через столько лет — интерес ко мне вызывался отнюдь не детскими воспоминаниями. Будучи командующим Военно-Воздушными Силами Московского военного округа, он, используя особое влияние и положение, мог удовлетворить любую свою прихоть. В частности, желание иметь «собственную» футбольную команду ВВС, куда — кого уговорами, кого в приказном порядке — пытался привлечь лучших игроков из других клубов. По вечерам он во время застолья в своем доме-особняке любил обсуждать с игроками, среди которых оказалось и несколько бывших спартаковцев, текущие спортивные дела.
— Старостин слушает.
— Николай Петрович, здравствуйте! Это тот Василий Сталин, который Волков. Как видите, кавалериста из меня не получилось. Пришлось переквалифицироваться в летчики. Николай Петрович, ну что они вас там до сих пор держат? Посадили-то попусту, это же ясно. Но вы не отчаивайтесь, мы здесь будем вести за вас борьбу.
— Да я не отчаиваюсь, — ответил я бодрым голосом и почувствовал, как меня прошиб холодный пот. За один такой разговор я вполне мог получить еще 10 лет.
— Ну вот и хорошо. Помните, что вы нам нужны. Я еще позвоню. До свидания.
…От телефонисток по Амурлагу мгновенно разлетелась весть: Старостин разговаривал со Сталиным. Фамилия завораживала. В бесконечных пересудах и слухах терялась немаловажная деталь: звонил не отец, а сын. Местное начальство, конечно, знало истину, но для них звонок и отпрыска значил очень много.
К тому моменту — шел, как я говорил, 1948 год — до моего освобождения оставалось четыре года. Но судьба благоволила ко мне.
Директором одного из заводов Комсомольска был инженер Рябов из Москвы, наудачу оказавшийся болельщиком «Спартака». Он смог использовать то, что отцы города и Амурлага, сбитые с толку особой расположенностью ко мне сына вождя, позволили немыслимую вещь: не только зачислить политического заключенного на завод, но и допустить его к работе на станке.
Как вскоре объяснил мне Рябов, теперь при условии выполнения плана мне за день полагалось два дня скидки со срока заключения.
Так прошли два года, которые были зачтены мне за четыре. Мой срок истек. Местный народный суд на основании представленных документов утвердил досрочное освобождение. Мне выдали паспорт, где черным по белому были перечислены города, в которых я не имел права на прописку. Первой в этом списке значилась Москва.
И тут вновь позвонил Василий:
— Николай Петрович, завтра высылаю за вами самолет. Мы ждем вас в Москве.
— Как в Москве… Я же дал подписку…
— Это не ваша забота, а моя. До встречи… — И в трубке раздались частые гудки…
Прямо с подмосковного аэродрома меня привезли в особняк на Гоголевском бульваре — резиденцию Сталина-младшего.
Когда я вошел, Василий поднялся.
— С возвращением, Николай Петрович!
— Спасибо.
— Выпьем за встречу.
— Василий Иосифович, я не пью.
— То есть как не пьете? Я же предлагаю «за встречу». За это вы со мной должны выпить.
Стоявший сзади Капелькин потихоньку толкнул меня в бок, а Саша Оботов из-за стола начал подавать знаки: мол, соглашайся, не дури. Я замялся, но деваться некуда — выпил. И, усталый после перелета, голодный да еще и непривычный к алкоголю, сразу охмелел.
А Василий, смачно хрустнув арбузом, тут же перешел к делу.
— Где ваш паспорт?
— При мне, конечно.
— Степанян, — позвал «хозяин» одного из адъютантов, — срочно поезжай и оформи прописку в Москве.
Офицер моментально исчез.
Вскоре, так же незаметно, он появился и вернул мне паспорт. Открываю — и не верю глазам: прописан в Москве постоянно по своему старому адресу — Спиридоньевский пер., 15, кв. 13.
…Чем ближе подходил я к Спиридоньевке, тем отчетливее понимал, чего мне больше всего не хватало все эти годы — ощущения, что тебя ждут. И когда я, переступив порог квартиры, увидел плачущую жену и дочерей, я понял, как мало, в сущности, нужно человеку для счастья.
После моего ареста семье оставили только восьмиметровую комнату. Но именно те первые часы, проведенные в крохотной комнатке, до сих пор считаю одними из самых счастливых в моей жизни.
На следующий день меня доставили в штаб ВВС Московского округа, где правил бал Василий Сталин. Вся эта суета после Комсомольска-на-Амуре казалась мне игрой в оловянные солдатики. Главное — вскоре я должен был получить возможность вновь окунуться в любимую атмосферу футбольной жизни. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Через несколько дней ко мне на квартиру явились два полковника из хорошо знакомого ведомства.
— Гражданин Старостин, ваша прописка в Москве аннулирована. Вы прекрасно знаете, что она незаконная. Вам надлежит в 24 часа покинуть столицу. Сообщите, куда вы направитесь.
Подумав, назвал Майкоп. В Комсомольске у меня в команде играл майкоповец Степан Угроватов. Он часто говорил мне: «Майкоп — хороший город, если что, приезжайте туда. Там можно устроиться даже с вашей 58-й».
Итак, в моем распоряжении были сутки.
Не теряя времени, я отправился в штаб ВВС МВО и доложил о случившемся командующему.
— Как они посмели без моего ведома давать указания моему работнику. Вы остаетесь в Москве!
— Василий Иосифович, я дал подписку, что покину город в 24 часа. Это уже вторая моя подписка, первую я дал в Комсомольске. Меня просто арестуют…
Василий задумался.
— Будете жить у меня дома. Там вас никто не тронет.
Василий Сталин решил бороться за меня не потому, что считал, будто невинно отсидевший действительно имеет право вернуться домой. Я был ему нужен как тренер. Но сейчас это отошло для него на задний план. Суть заключалась в том, что он ни в чем не хотел уступать своему заклятому врагу — Берия, которого люто ненавидел, постоянно ругал последними словами, совершенно не заботясь о том, кто был в тот момент рядом.
Так я оказался между молотом и наковальней, в центре схватки между сыном вождя и его первым подручным. Добром это кончиться не могло.
Переехав в правительственный особняк на Гоголевском бульваре, я не сразу осознал свое трагикомическое положение — персоны, приближенной к отпрыску тирана. Оно заключалось в том, что мы были обречены на «неразлучность». Вместе ездили в штаб, на тренировки, на дачу.
Даже спали на одной широченной кровати. Причем, засыпал Василий Иосифович, непременно положив под подушку пистолет. Только когда он уезжал в Кремль, я оставался в окружении адъютантов. Им было приказано: «Старостина никуда не отпускать!» Несколько раз мне все-таки удавалось усыпить бдительность охраны и незаметно выйти из дома. Но я сразу обращал внимание на двух субъектов, сидящих в сквере напротив, вид которых не оставлял сомнений в том, что и Берия по-прежнему интересуется моей особой. Приходилось возвращаться в «крепость».
Не могу сказать, что подобное существование было мне по душе. Но я получил благодаря стечению обстоятельств редкую возможность наблюдать жизнь сына вождя.
В его особняке было очень много фотографий матери. Судя по ним, она была красивой женщиной. Василий гордился ею. Сам он был похож на отца: рыжеватый, с бледным лицом, на котором слегка просматривались веснушки. Мать же его была брюнеткой.