Annotation
Годами и десятилетиями копилось напряжение на Торне. Множились взаимные обиды, заходили в тупик интриги, росли и крепли мстители. Иногда напряжение сбрасывалось в войнах и локальных конфликтах, но всегда были те, кто оставался над схваткой, кто был не фигурой, а Игроком… Всегда, но не сейчас. Ведь когда наступает конец времен, никому не удержаться на краю кровавого безумия. И даже Тьма выступит против Тьмы.
Великие Спящие — 1
Пролог
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Эпилог
Nota bene
Великие Спящие — 1
Тьма против Тьмы
(Безымянный раб — 7)
Посвящаю эту книгу моей жене Ане, дочке Злате и сыну Демиду. Вы те, кто меня мотивирует.
…Вопрос веры тысячелетиями беспокоит теологов, магов-практиков и Мастеров боевых искусств. Невежда скажет, что здесь нет ничего непонятного. Мол, вера есть совокупность наших убеждений и чаяний, то, что составляет основу нашего мировоззрения и мироощущения. И не важно, во что мы верим — в богов или в их отсутствие — мы все верующие. Тот, кто утверждает обратное, просто недостаточно хорош как мыслитель… Но на то он и невежда, чтобы не углубляться в суть, да? Потому как есть вера и Вера. И пока мы вкладываем в это слово один лишь образ, мираж, фантазию, то образом оно и останется. Даже если готовы за него умереть. Мало ли пустых и не очень идей, за которые отдают жизнь люди и нелюди?.. Но если образ подкреплён энергией, силой сердец, настоящей магией душ, когда в него вкладывается сама наша суть, то фикция превращается в нечто иное, могучее, несокрушимое. И вера становится Верой! Верой, которая способна подвинуть гору, покорить дракона или осушить море…
Размышления о корнях могущества великого Нунь Туа, Мастера школы Великого Предела, на званом обеде у Императора империи Хань
Что такое дурное пророчество, кроме как вера разумных в неизбежный конец?
Девиз одного из старых залимарских родов
Пролог
Некогда великий Фф’али’ер — обитель высокородных, отчий дом воителей и чародеев, гроза кочевников и жемчужина севера Сууда — а ныне даром никому не нужное селение Фалир, ставшее приютом для потомков тех самых странников пустыни, против которых некогда и был построен, хирел день ото дня. Его всё реже и реже посещали торговые караваны, потихоньку уходили обладатели Дара, а среди членов Совета нет-нет и начинались разговоры о переселении состоятельных жителей в более благополучные места. Да что там говорить, если даже бандитские ватаги — настоящий бич богов для небольших оазисов и мелких городков — не вспоминали о Фалире. Последним, кто нанёс визит, стал отряд капитана К’ирсана Кайфата, да и то, наёмников интересовал живущий здесь пророк, а никак не сам город.
Упадок никак не коснулся лишь старого Хурбина: для того, кто не стремится к богатству и предпочитает тихо коротать свой век за созерцанием неудержимого бега Времени, не страшны никакие кризисы. Нищему нечего терять, кроме жизни, а если он не дорожит и ею…
Обитателей Фалира такие взгляды Видящего полностью устраивали. Хочет жутковатый сосед покоя, ну и слава всем Стихиям! Главное, чтобы в чужую Судьбу не лез, а там пусть живёт, как знает. И лишь внук или правнук Кормчего — он и сам толком не знал кем приходится Хурбину — жаждал иного. В свои шестнадцать Талун грезил приключениями, хотел новых ощущений и мечтал о великой судьбе. Какой тут, к мархузу, покой⁈ Надо спешить, двигаться, бежать со всех ног вперёд, к светлому будущему!!
Он бы ушёл, но… дед. Деда мальчик любил и не мог оставить одного. Выбор между несомненно светлым будущим и мрачным настоящим, пришлось сделать в пользу последнего.
— Дед, может выйдешь во двор, а⁈ Вторую седмицу в подвале сидишь безвылазно! — закричал Талун, спускаясь по лестнице в комнату под домом.
В руках он держал корзину с фруктами и кувшин с водой — последние дни старый пророк чудил и соглашался только на простую пищу. Отодвинул занавеску, прошёл в небольшую комнатёнку с голыми стенами, кроватью в углу и низким круглым столом в центре. Серо, убого, уныло, но иной обстановки Хурбин не признавал. Сам пророк обнаружился слева от входа, подле алтаря Орриса. Он сидел с закрытыми глазами на холодном полу, подстелив лишь гнилую циновку, и мерно раскачивался из стороны в сторону, что-то напевая себе под нос. В узловатых пальцах Хурбина помимо традиционных бус тускло поблёскивал фарлонг, врученный великому Кормчему за беспокойство капитаном К’ирсаном Кайфатом, и с которым тот с тех пор никогда не расставался.
— Совсем из ума выжил, старый, — пробормотал паренёк и аккуратно поставил корзинку рядом с дедом.
Немного подумал, наклонился и легонько потряс Хурбина за плечо.
— Дед, ну хватит… Заканчивай ты с медитациями, лучше поешь и под тассов свет выйди.
Внутренне Талун был готов, что его опять проигнорируют, но внезапно веки пророка дрогнули, и в лицо парня впился взгляд двух красно-белых, лишённых радужки, глаз. Парень вздрогнул и, оступившись, плюхнулся на задницу.
— Ты… ты чего⁈ — воскликнул он.
Вместо ответа пророк рванулся к нему навстречу, схватил левую кисть и вцепился в неё с совсем не старческой силой.
— Замолкни и внемли словам Судьбы, Талун!.. Чу⁈ Слышишь, как от тяжёлой поступи богоподобных уже содрогаются кости Торна, как воют от ужаса обитатели мира духов⁈ Слышишь⁈ Уже вернулись в мир Ключи Силы, и Тьма вот-вот схлестнётся с Тьмой, а Свет со Светом. Прахом рассыплются древние оковы, развеются чары, и пробудятся ото сна старые Хозяева. Стоящие над законом, те, кто ближе, чем братья, выберут кому низвергнуться во Мрак, а кому принять Свет. Наступит время великой лжи, и два заклятых врага сойдутся в битве! — Хурбин горячечно шептал, превратившись в кого-то абсолютно чужого и незнакомого Талуну.
Из уголка рта потекла тонкая струйка слюны, на губах появилась пена. По телу пророка то и дело пробегала волна дрожи, заставляя его гримасничать и безумно вращать глазами. Но он всё говорил и говорил, будто не мог сдержать потока слов. Будто те сами рвались наружу, чтобы затем нечестивым потоком ворваться в неподготовленный разум Талуна. Он бы и рад был их не слышать, но неведомая магия сковала его члены и заставила впитывать всем естеством каждый услышанный звук.
Спустя минуту Кормчий скатился совсем уже до бессвязного бормотания, но главное Талун всё же разобрал и запомнил. И теперь ясно осознавал, что уже никогда больше не станет прежним. Магия Пророчеств, от которой парня старательно оберегал дед, коснулась незримых струн в его душе и заставила их звучать…
— Ты уж прости меня, паря. Не уберёг тебя от проклятия нашего рода. — Хриплый каркающий голос вырвал Талуна из пелены тяжёлых мыслей, и тот вдруг понял, что вот уже немало времени он неподвижно сидит на полу и таращится на пламя свечей у алтаря Орриса.
— Что? — переспросил парень, уставившись на деда.
И не сразу понял, что перед ним снова старый Хурбин. Истощённый, измотанный припадком и соприкосновением с не самой доброй магией, но всё тот же чудаковатый и привычный Хурбин. Даже глазам вернулась прежняя синь, и они перестали напоминать буркалы демона.
— Говорю, как ни старайся, а кровь — есть кровь! Стар я слишком, раздавило бы меня это пророчество, да ты помог. Подставил плечо и принял груз знания, — проговорил пророк, закашлявшись.
Дотянулся до принесённого Талуном кувшина и жадно из него отпил. Поставил обратно, после чего вытер губы тыльной стороной ладони и поманил внука пальцем.
— Наклонись, — шепнул он.
Парень, решив, что дед собрался сообщить что-нибудь важное, пододвинулся ближе. Однако слова пророка больше не интересовали. Талун с детства носил на груди в кожаном мешочке амулет Светлого Орриса, который и потребовался Хурбину. Вытянув его за нитку через ворот рубахи, Кормчий вытряхнул символ двуликого бога на ладонь, а вместо него вложил ту самую монету.
— Зачем? — спросил Талун, ни мархуза не понимая.
Вместо ответа пророк размахнулся и швырнул храмовую безделушку на алтарь. Однако этого ему показалось мало, и он, окончательно ввергнув внука в смятение, тяжело поднялся и пинком опрокинул ритуальный столик.
— Дед, зачем⁈ — уже с нажимом повторил вопрос Талун, начав сомневаться в душевном здоровье Хурбина.
Но поймал яростный взгляд Кормчего и осёкся. Старик был в таком состоянии, что спорить с ним явно не стоило. Быть может он бы и объяснил своё поведение, но сверху донеслись голоса.
— Вот здесь он живёт, уважаемые! Эта халупа и есть дом пророка Хурбина, всё как вы и просили, — говорил Чирс, глава Совета Фалира.
И звучавшее в словах этого чванливого сына хфурга раболепие, пугало много больше, чем появление в доме незваных гостей.
— Уходи через лаз, живо! — властно приказал Хурбин.
Зажмурься и увидишь командира наёмников или могучего мага, но никак не нищего старика. Однако не это стало причиной того, что Талун не захотел спорить. Странное гнетущее чувство нарастало у него в груди, мешая связно думать и заставляя подчиниться воле деда. Торопливо кивнув, он метнулся к кровати, нырнул под неё и, сдвинув неприметную заслонку, принялся ввинчиваться в открывшийся тайный ход. Топот ног, по-хозяйски спускающихся по лестнице, лишь прибавил ему прыти.
Через несколько минут, потный и покрытый пылью, Талун выбрался из-под живописной кучи мусора на заднем дворе дома. И, пригибаясь, укрылся за соседским сараем. Откуда он прекрасно мог видеть четвёрку привязанных у забора лошадей и двух наёмников в доспехах воинов-пустыни. Поначалу солдаты его не заинтересовали, но затем взгляд зацепился за непривычные сигны на груди у каждого, и Талуна вдруг охватил беспричинный страх. Оба бойца щеголяли знаками двуединого Орриса.
Дверь в дом внезапно хлопнула, и появились оставшиеся двое. Один выделялся горделивой осанкой благородного, а вот второй… второй ничем не отличался от обычных головорезов. И окровавленный нож, который он вытирал белой тряпицей, лишь усиливал впечатление.