Новации в древнеиндийских армиях возникали в результате контактов с греко-македонскими, а во II веке до н. э. – греко-бактрийскими завоевателями. Особую роль в формировании раннесредневековой индийской армии сыграли пришельцы из Средней Азии – племена шаков (т.е. саков – восточных родичей скифов), одно из которых создало огромную по тогдашним меркам Кушанскую империю (I–III века н.э.). Их потомки, натурализовавшиеся в Индии, впоследствии дали начало средневековой военной касте раджпутов.
Если цивилизации древнего Ближнего Востока и Центральной Азии не оставили нам теоретической военной литературы, то в Индии достаточно рано начинает возникать военная мысль. В первые века нашей эры появляется несколько канонов, в которых обсуждаются государственные и военные вопросы. Самые известные из них – «Законы Ману» и «Артхашастра». И в том, и в другом сочинении подводится опыт войн ранней истории Индии, формулируется настоящий кодекс поведения героя на поле боя – и в то же время даются советы, которым позавидовал бы сам Макиавелли.
История военного дела Древнего Китая, а также ранняя китайская военно-теоретическая мысль достаточно подробно описаны в первой статье настоящего сборника (о битве у Красных скал), поэтому мы ограничимся лишь несколькими моментами. Военные традиции Поднебесной долгое время развивались самостоятельно, вне контактов с другими развитыми цивилизациями. Уже при первой исторической китайской династии Шан/Инь (XVI–XI века до н.э.) был введен территориальный принцип набора в армию, однако основой территориального деления являлась клановая система, и каждый из отрядов представлял какое-либо подвластное племя или клан. Один из таких кланов – Чжоу – и захватывает власть после битвы при Муе.
Войны с варварскими племенами, происходившие в эпоху Чжоу, чаще всего были успешны для китайцев и привели к значительному территориальному расширению государства. Однако раздробленность, которая нарастает в Чжоу с VIII века до н.э. и была вызвана, помимо прочего, сохранившимся клановым характером власти на местах (даже если владыкой над неким округом становился представитель правящей династии, он быстро превращался в представителя местных клановых объединений), приводит к тому, что возникают частые внутричжоуские войны.
Постепенно формируются семь государств, которые будут главными персонажами эпохи «Борющихся царств». При этом некоторые из них, по мнению самих же древних китайцев, имели «полуварварский» характер, унаследовав отдельные стороны военного дела от завоеванных или пограничных племен. С этой точки зрения самое западное, граничившее с Тибетом и Степью, царство Цинь оказалось наиболее подготовленным к тотальным войнам, и именно оно совершило объединение Поднебесной.
Жанр предисловия не предполагает развернутых описаний отдельных битв. Тем не менее хотелось бы сказать несколько слов об одном из наиболее легендарных сражений древности, произошедшем при ханаанском (палестинском) городе Мегиддо и оставшемся не только в памяти победителей-египтян, но и в памяти побежденных – ханаанских племен, от которых ее унаследовали пришедшие сюда спустя два столетия евреи. Не слишком масштабное по количеству участников и по числу жертв, оно тем не менее имело важное военно-стратегическое значение, положив начало более чем двухвековой гегемонии Египта в Леванте. Возможно, именно этот факт, а также реваншистские надежды местных племен привели к возникновению предсказания об Армагеддоне – битвы между силами добра и зла, которая произойдет в конце времен. Ее местом станет долина близ древнего города Мегиддо.
Обычно первый поход Тутмоса III, который и привел к описываемому нами сражению, связывают с возобновлением экспансии Нового царства в северном направлении, приостановившейся в конце правления женщины-фараона Хатшепсут (1479–1458 до н.э.).
Первым египетским фараоном эпохи Нового царства, совершавшим регулярные походы за пределы Синайского полуострова, был дед Тутмоса III, Тутмос I. Эта экспансия вызывалась не только усиление египетского государства и превращением его в «империалистическую» державу, за ней могли стоять и геополитические мотивы. Согласно одной из гипотез о первоначальной родине гиксосов, последние пришли из Ханаана. Следовательно, эта территория была для Египта потенциальным источником опасности. Создавая своеобразное «предполье» перед синайской границей, Тутмос I добрался до Евфрата, где столкнулся с государством Митанни.
Митанни представляет собой одну из загадок ближневосточной истории. Оно возникло на левобережье Среднего Евфрата в XVI веке до н. э. Основным населением его были хурриты, однако среди правящей элиты имелись люди, говорившие на языке, близком древнеиндийскому санскриту. Какими ветрами их занесло в Переднюю Азию, остается только догадываться. Митаннийцы сражались на боевых колесницах; сохранившиеся свидетельства об их военном деле напоминают описания военного дела гиксосов.
Тутмосу I удалось одержать победу над митаннийцами и поставить во главе большинства сирийских и ханаанских городов-государств проегипетских правителей. Однако реальный контроль над северными территориями египетские цари были вынуждены поддерживать при помощи регулярных походов. Как только при Хатшепсут военное присутствие египтян в Ханаане уменьшилось, произошло восстание, поддержанное эмиссарами Митанни.
Тутмос III, который оставался в тени своей матери в течение всего ее правления, едва оказавшись на престоле, оказался вынужден решать сложнейшую задачу. Контроль над Ханааном был утерян. Лишь Газа и город Шарухен на самом юге нынешней Палестины сохраняли верность Египту. К северу от них полыхало пламя восстания, на помощь которому пришел правитель крупнейшего города в Сирии – Кадеша на Оронте. Восставшие собирали ополчение, которое, как мог предполагать Тутмос III, предназначалось не для защиты освобожденных территорий, а для экспансии на египетские земли. Если армия Митанни перейдет Евфрат и соединится с восставшими, ситуация может стать критической.
Тутмос (на самом деле это имя по-египетски звучит как «Джехутимесу»), которому в то время исполнилось около 30 лет, решил немедленно исправить ситуацию. В Нильской дельте была собрана армия, которая в начале апреля 1457 года до н.э. выступила в поход. Спустя десять дней она достигла Газы, миновав Синай – самую засушливую часть своего пути. Именно эта часть похода Тутмоса III заставляет многих современных исследователей полагать, что он привел с собой в Азию едва ли многим более 10 000 человек. Колодцев, которые могли бы напоить такое число людей, практически не имелось, воду приходилось везти с собой, а огромный обоз из повозок с водой и провиантом сделал бы большую армию совершенно неповоротливой. Возможно, позже к фараону присоединились отряды из гарнизонов Газы и Шарухена. Но и это могли быть не более 1–2 тысяч солдат.
Однако восставшие придерживались оборонительной тактики, и это демонстрирует их слабость по сравнению с экспедиционными силами египтян. Скорее всего, армия ханаанеян под Мегиддо была на четверть или на треть меньшей численности, чем войска Тутмоса III.
Мегиддо лежит на восточных склонах хребта Кармель, оседлав важные дороги, ведущие из южной части тогдашнего Ханаана в северную, и из прибрежной области в сторону Трансиордании. К тому же он несколько удален от Газы и Шарухена, что позволяло повстанцам подготовиться к бою при известии о подходе египетской армии.
Изображение скифского воина из дворцового комплекса в Персеполисе, V–IV века до н.э.
После краткого отдыха в Газе армия Тутмоса III подошла к городку Йехем, лежавшему у юго-западных склонов Кармельского хребта. Отсюда в сторону Мегиддо вело три дороги. Самый короткий путь через хребет очень быстро превращался в пастушью тропу длиной более 15 км, которая к тому же шла через теснины. Другая дорога огибала Кармельские горы с севера, она была более удобна для движения армии, но заставляла египтян после подхода к Мегиддо сражаться с перевернутым фронтом. Наконец, южный путь огибал горы с юга, со стороны селения Таанах. Именно его готовились защищать повстанцы. Их уверенность зиждилась на близости мощной крепости Мегиддо и на том факте, что позиция к югу от этого города была хорошо подготовлена к обороне. Они не ожидали никаких неожиданностей от неприятеля, настолько очевидным им казался следующий ход египтян. В итоге центральный путь не охранялся: для армии, ударную силу которой составляли колесницы, он казался непроходимым.
Решение Тутмоса пойти вопреки очевидности и направиться именно по пастушьей тропе показывает нам, что молодой еще фараон был не просто мужественным и решительным воином, но и обладал явным стратегическим и оперативно-тактическим чутьем. Ему пришлось сломить сопротивление офицеров своей армии, которые считали путь по теснинам губительным. Подавая пример, фараон шел во главе своих войск, и уже на рассвете следующего дня передовые отряды египтян миновали самые тяжелые места этого пути близ теснины под названием Аруна. Местами колесницы пришлось нести на руках, а лошадям завязывать глаза, чтобы они не видели пропасти.
Двигающаяся подобно североамериканским индейцам – человек за человеком, след в след, – египетская армия должна была потратить на преодоление теснин Аруны и выход к равнине под стенами Мегиддо не один час. Возникает закономерный вопрос: отчего ханаанские князья не воспользовались этим и не напали на передовых воинов Тутмоса, пока остальные египтяне еще шли по горной тропе? Обычно причину видят в том, что появление противника оттуда, откуда его не ждали, ошеломило повстанцев. Но даже в этом случае непонятно, отчего среди них не нашлось хотя бы нескольких решительных князей – ведь достаточно было одного энергичного усилия, чтобы запереть «бутылочное горлышко».
Рискну предположить, что причина была не только в моральном факторе. Скорее всего, главные силы союзников находились достаточно далеко от стен Мегиддо, чтобы быстро вернуться к центральной дороге – и Тутмос III – наверняка знал об этом, когда принимал решение о пути движения своей армии. Возможно, информацию принесли перебежчики, но не менее вероятно, что здесь хорошо сработала разведка египтян.