Что в имени его...
По загадочности судьбы и биографии Уильяма Шекспира с полным правом можно поставить рядом с легендарным греком Гомером. Но на этом сходство и заканчивается. Великий певец «Илиады» и «Одиссеи» хоть и загадочен, но все-таки один. Шекспир же многолик, поскольку за его прославленным именем, как предполагают, стоят несколько личностей, каждая из которых вполне достойна быть если не всем Шекспиром, то хотя бы интеллектуальной и художественной его частью.
Значение английского Барда для мировой культуры и цивилизации неоспоримо. В современных рескриптах драматург назван самым читаемым автором планеты, тиражи его произведений достигают фантастических цифр, они переведены на все языки человечества. По остроумному замечанию некоего критика, за несколько сот лет пребывания на поэтическом Олимпе Шекспир создал десятки тысяч рабочих мест для всех профессий — от издателей и литературоведов до актеров, режиссеров, художников костюмеров, декораторов и простых рабочих сцены. Будь сегодня у Шекспира наследники, им уж точно не пришлось бы думать о хлебе насущном.
Почему же Шекспир так знаменит? Что он дал роду людскому, постоянно мятущемуся в поисках смысла жизни и пребывающему между войнами, потрясениями, крушениями империй, неустроенностью, соблазнами и, конечно же, грустным осознанием временности своего пребывания на земле? В сущности, он нашел ответ почти на все вечные вопросы бытия, явив при этом высочайший лирический дар, свойственный только гениальным поэтам.
Стихотворную известность Шекспиру принесли поэмы «Венера и Адонис», «Лукреция», написанные в традициях философской лирики Возрождения, и более 150, ставших подлинной жемчужиной этого жанра. Их основная сюжетная канва — отношения героя с возлюбленной и другом, последнее, кстати, дало повод заподозрить Шекспира в нетрадиционной ориентации. Сонеты прекрасны как в поэтическом, так и в духовном плане, неслучайно же они стали образцом литературного мастерства для последующих поколений поэтов.
Впервые пьесы Шекспира появились на сцене начиная с 1590-х годов. И только в 1623 г., спустя семь лет после смерти драматурга, был издан фолиант большого формата, получивший название «Первое фолио», или «Великое фолио», тиражом примерно 1500 экземпляров. В него вошли 36 пьес, из которых около 20 выходили ранее отдельными изданиями. Остальные были предложены читающей публике впервые, хотя некоторые из них даны в переработанном виде. В 1632 г. вышло «Второе фолио» — точная копия «Первого». Примечательная деталь: на развороте «Первого фолио» появился портрет автора, причем весьма странный, имеются в виду его лицо и одежда. Во-первых, правая часть камзола Шекспира изображена спереди, а левая сзади: в результате оказалось, что обе руки у него правые. Бросается в глаза и другое: на лицо изображенного на портрете господина надета маска, край которой хорошо заметен — это линия, идущая от подбородка к уху. Кроме того, голова непропорционально велика, а шея настолько длинная, что маска существует как бы отдельно от туловища. Эффект усиливается твердым воротником, который воспринимается словно блюдо, на котором покоится голова.
Можно было бы не обратить внимания на эти детали, приписав неточности художнику, если бы не стихотворение, помещенное на развороте слева от портрета и подписанное инициалами В. I. Смысл его сводится к следующему: поскольку гравер не сумел, следуя природе, точно изобразить автора книги, то смотреть надо не на его портрет, а в саму книгу, которая должна предшествовать рисунку. Иными словам, надо видеть главным образом не портрет, а содержание того, что есть в книге.
Получалось, что в первом полном издании Шекспира помещен не его портрет, а кого-то другого. Кого же? Отложим пока ответ для чуть более позднего изложения, сейчас же уточним, что в «Первое фолио» вошло все, что, помимо стихов и поэм, было написано Шекспиром за 26 лет творческой деятельности. Поэтические произведения вышли уже в третьем издании сочинений Барда в 1640 г.
Исходя из этого списка, историки литературы обозначают три периода драматургического творчества Шекспира. К первому относятся ранние хроники, ко второму — хроники, близкие к трагедии, романтические комедии и первая зрелая трагедия «Ромео и Джульетта». Третий период обозначил перелом в творчестве драматурга. К нему относятся такие известные драмы, как «Гамлет», «Король Лир», «Макбет», античная трагедия «Антоний и Клеопатра».
Творчество Шекспира впитало в себя все важнейшие ценности эпохи Возрождения — мотивы популярных романтических жанров, ренессансной поэзии и прозы, фольклора, народной драмы. Он высказался по самым разным проблемам устройства человечества — о миропорядке и христианской этике, политической централизации и роковой воле, природе власти и природе человека, неизбежности исторических событий и... Главный же тезис всего творчества заключен в его гуманистическом начале, и все это в сочетании с противоречиями, которыми, как тогда, так и сейчас, пронизана вся жизнь человеческого сообщества.
Но все это будет позже. В начале пути отчетливо прослеживались несколько иные смысловые линии, Шекспир очень четко чувствовал комические, фарсовые и драматические несообразности жизни.
В это время он осваивает национальную, общеевропейскую традиции, а также итальянскую гуманистическую комедию.
Зрелый же Шекспир тяготеет к героическому и комическому, явно оставаясь на стороне тех, кто, несмотря на суровую правду жизни, сохраняет романтические представления об отношениях между людьми. Основная мысль пьес-хроник, которые Шекспир писал с 1590 г., — победа сильной власти над анархией, жестокостью и своеволием в сочетании с народными понятиями о тиранических и добрых правителях. Хотя наверняка драматург осознавал, что реальные носители власти не всегда могут быть изображены в полярных тонах.
И наконец, комедии этого периода необычайно легки, свежи, насыщены фольклором, авантюрными приключениями, романтикой любви и дружбы. Здесь есть все — поединки в острословии, проделки шутов, забавы простаков, праздничность атмосферы, восходящей к старинным обрядам и веселому карнавалу. И все это живое действо изумляет игрой ума и безудержной фантазией. Интересно, что если парадигма хроник — человек и государство, то сфера комедий ограничивается, а может и обогащается, сферой естественного слияния человека и природы.
Наверное, не все, что написано драматургом, дошло до нас в первозданном виде из-за многочисленных переделок и поверхностных переводов. Собственно, мода на «исправление» Шекспира началась сразу же после его, смерти. Так, известный драматург эпохи Реставрации Джон Драйден без зазрения совести переделал «Бурю», посчитав ее язык ненормативным, а «Антония и Клеопатру» превратил в классическую трагедию «Все ради любви». Суфлер Джон Даунз, служивший в лондонских театрах с 1662 по 1710 г., описывает случай, когда «Ромео и Джульетта» в один из дней показывалась в первозданном виде, а на следующий день зрители видели ее переделку, где герой и героиня оставались живы. И вообще, публика в те времена могла в двух представлениях видеть «Короля Лира» в совершенно разных версиях: трагедию — с горой трупов в финале и трагикомедию — со счастливым концом. В последней сцене Лир получал назад свой трон и благополучно выдавал Корделию замуж за Эдгара. Шекспира не раз «осовременивали» и в новые времена, подгоняя под «злобу дня», и как тут не вспомнить бесчисленные интерпретации драм великого англичанина уже в наши дни.
И все же факт остается фактом: Шекспира много и охотно ставили во все времена, да и сегодня его пьесы востребованы: они высокохудожественны и актуальны. Но не надо забывать и о кинематографе, который безжалостно эксплуатировал всю сценографию драматурга с момента своего зарождения. Наиболее известные экранизации: «Укрощение строптивой», «Двенадцатая ночь», «Ромео и Джульетта», «Гамлет», «Король Лир», «Макбет»... Короче говоря, о пьесах Шекспира, их интерпретациях известно все. Они сосчитаны, выстроены в хронологическом порядке, тексты исследованы чуть ли не под микроскопом. Остается самая малость — выяснить, кем же был этот человек масштаба поистине космического. Как раз на этот вопрос однозначного ответа и нет.
Шекспер из Стратфорда
О том, что имя Шекспира окружено непроницаемой тайной, знали еще в XVIII и XIX вв. Все дело в скудости биографических данных о жизни и творческой деятельности Великого Барда, которые по большому счету укладываются всего в несколько строк, а потому-то их и биографией назвать трудно. Согласно церковным записям, Уильям Шекспир родился 3 апреля 1564 г. в Стратфорде. Его мать Мария Арденн была дочерью фермера, а отец Джон Шекспир — продавцом шерсти или перчаточником. Нет никаких данных о том, что Уильям получил хотя бы начальное образование, кроме того, что вроде бы он учился какое-то время в городской школе, подобной нашей дореволюционной церковноприходской. Забегая вперед, заметим, что этот существенный биографический пробел, касающийся получения определенных, пусть и не фундаментальных, знаний, еще не раз поставит в тупик всех шекспироведов.
27 ноября 1582 г. восемнадцатилетний Уильям женился на Энн Хетэвей, которая была на восемь лет старше его. От этого брака супруги имели троих детей: дочь Сюзанну и близнецов Хэмнета и Джудит. Известно также, что Шекспир занимался мелким ростовщичеством, упорно преследовал своих неимущих соседей за долги, скупал недвижимость, а однажды даже откупил право на сбор с фермеров церковной десятины. И вот здесь происходит совершенно неожиданный поворот, определивший грань между судьбой Шекспира-предпринимателя и Шекспира-творца. В 1592 г. он внезапно покидает семью и Стратфорд и отправляется в Лондон, где становится актером в труппе королевского театра «Глобус». Через три года чудесного превращения он уже был совладельцем «Королевской труппы Иакова I», а в 1608 г. — совладельцем Доминиканского театра. К концу своей карьеры в Лондоне Шекспир, по некоторым сведениям, стал настолько состоятельным человеком, что мог уже позволить себе купить, видимо, важный для него дворянский титул. Однако снова по необъяснимым причинам он покидает Лондон и возвращается в свой родной город, где 23 апреля 1616 г. умирает в возрасте 52 лет после дружеской пирушки.
Кончина Шекспира в Стратфорде и тем более за его пределами прошла совершенно незамеченной. На его смерть не было написано ни одной элегии или памятного сборника, как это было в обычае того времени. Скажем, на смерть замечательного поэта, хотя и не масштаба Шекспира, Бена Джонсона друзья откликнулись целой книгой элегий. Умер литератор Бомонт — торжественные похороны, скорбные элегии... Уходит в мир иной поэт Майкл Дрейтон (кто сегодня его знает?) — и студенты идут длинной траурной процессией по улицам города. Солидные издания оплакивали кончину Сидни, Спенсера... А в случае со своим земляком — ни слова соболезнования. Единственная запись в стратфордском приходском регистре на смерть Барда гласит: «25 апреля 1616 года погребен Уилл Шекспер, джент.»
Кроме раннего отклика того же Бена Джонса на первые поэмы Шекспира, современники обошли полным молчанием дарование Шекспира как драматурга и актера. В частности, не называет его имени актер Ален в своем дневнике, где отмечал все более или менее значительные театральные события. Зять Шекспира, доктор Холл, в своих писаниях также не обмолвился ни единым словом о своем тесте, авторе многочисленных пьес.
Любопытно и другое: ни о стратфордской, ни о лондонской жизни драматурга сведений никаких не сохранилось, за исключением расписок его должников и завещания, которые до сих пор вызывают недоумение критиков. Вот его текст, составленный за несколько недель до смерти: «Во имя Бога, аминь. Я, Шекспир... в полном здравии и полной памяти совершаю и предписываю эту мою последнюю волю...» Далее на трех страницах следует скрупулезное распределение между наследниками — женой и дочерьми — нажитого добра, вплоть до домашней утвари и посуды. Но особенно впечатляет то место в документе, где Шекспир завещает законной супруге и матери своих детей кровать, но при этом оговаривает, что речь идет о «второй по качеству» кровати. Между прочим, не упомянуто в завещании о книгах — весьма дорогих в начале XVII в., которые наверняка должны были быть в его доме, будь он таким разносторонне образованным человеком.
К этому следует добавить, что не уцелело рукописей ни одной из пьес Шекспира, ни одного его письма, ни прижизненных портретов, ни отзывов современников. Сомнительны даже сохранившиеся подписи драматурга под несколькими юридическими документами. Здесь тоже возникает вопрос: не подписывались ли нотариусы за клиента, который в таком случае обнаруживает свою неграмотность? Кстати, в самом завещании, процитированном выше, имя Шекспир записано один раз в традиционном начертании, а в другом месте как Шекспер.
Надо сказать, что Шекспер стал Шекспиром по какой-то иронии судьбы, точнее сказать, из-за созвучия его фамилии с псевдонимом того, кто подписывал свои произведения «Shake-speare» — Потрясающий Копьем. Именно так переводится имя, стоящее под творениями Великого Барда, и именно так, через дефис, оно было написано под его первым произведением — поэмой «Венера и Адонис», вышедшей в 1593 г.
Это и множество других несоответствий и породили так называемый «шекспировский вопрос», который не имеет прецедентов в истории мировой литературы. Начиная с XIX в. шекспироведение разделилось на два враждующих лагеря: стратфордианцев (т. е. признающих автором Шекспера из Стратфорда, и нестратфордианцев, пытающихся найти реального автора, скрывающегося под маской). Последние, основываясь на косвенных доказательствах, выдвинули несколько «кандидатов в Шекспиры», о чем речь еще впереди.
Проблема заключается в том, что, судя по количеству и высокому интеллектуальному наполнению Произведений, их автор обладал гигантским, ни с чем не сравнимым объемом активного лексикона — от 20 до 25 тысяч слов, в то время как у самых образованных и литературно одаренных его современников, скажем, таких как философ Фрэнсис Бэкон, — около 9—10 тысяч слов, у Теккерея — 5—6 тысяч слов. Современный англичанин с высшим образованием употребляет не более 4 тысяч слов. Шекспир же, как сообщает Оксфордский словарь, ввел в английский язык около 3200 новых слов — больше, чем его литературные современники Бэкон, Джонсон и Чапмен, вместе взятые.
Автор пьес хорошо знал французский язык (в «Генрихе V» целая сцена написана на французском), итальянский, латынь, разбирался в греческом, прекрасно ориентировался в истории Англии, в древней истории, мифологии, географии, во многих вопросах государственного управления, что можно встретить лишь у опытного политического деятеля. В некоторых пьесах автор откровенно выражает свои симпатии к аристократии и презрение к черни, довольно странные для сына мелкого торговца из небольшого провинциального городка.
Сюжет «Гамлета» взят из книги француза Бельфоре, переведенной на английский только через сто лет. Сюжеты «Отелло» и «Венецианского купца» заимствованы из итальянских сборников, также появившихся на английском только в XVIII в. Сюжет «Двух веронцев» взят из испанского пасторального романа, до появления пьесы никогда не публиковавшегося на английском.
Установлено также, что Шекспиру была прекрасно известна древняя и современная литература, он использовал сочинения Гомера, Овидия, Сенеки, Плутарха, причем не только в переводах, но и в оригиналах. Исследованиями ученых подтверждена основательность познаний автора пьес в юриспруденции, риторике, музыке, ботанике (специалисты насчитали 63 названия трав, деревьев и цветов в его произведениях), медицине, военном и даже морском деле: доказательством тому — команды, отдаваемые боцманом в «Буре». Прибавим то, что драматург хорошо знал многие места Северной Италии, Падуи, Венеции, естественно, помимо Англии... Короче говоря, в произведениях Шекспира видна личность чрезвычайно эрудированная, высокообразованная, владеющая языками, знающая зарубежные страны, осведомленная о быте высокопоставленных кругов тогдашнего английского общества, включая монархов, личность, знакомая с придворным этикетом, родословными, языком самой высокородной знати.
Теперь о рукописях. В 90-е годы имя Шекспира уже было известно издателям, которые буквально охотились за всем, что писал талантливый автор. На этом зарабатывали как сами издатели, так и поэты и драматурги, т. е. все, кроме самого Шекспира, притом, что его пьесы стоили неплохих денег. Куда же они исчезли, если учесть, что с ними работали десятки людей?
Среди немногих достоверно известных моментов биографии Уильяма Шекспера есть и еще один факт, вызывающий массу толкований. Это упомянутый выше полный переворот в судьбе тридцатилетнего человека, который вырос в провинциальном городке, был выгодно женат на женщине, родившей ему троих детей. Но вдруг по какой-то причине Уильям оставляет этот привычный мир и уезжает в Лондон, где становится комедиантом. Что это означало? Да то, что в глазах обывателей он присоединился к людям, считавшимся в то время чуть ли не бродягами, не имевшими даже постоянного помещения, где они могли бы заниматься своим ремеслом (первый театр в Лондоне строился уже после того, как Шекспер стал актером). Иными словами, блага, гарантированные прежним социальным статусом, он променял на непостоянство фортуны, вовсе не благоволившей к актерам, которых городские власти и, в частности, лорд-мэр постоянно изгоняли из деловой части Лондона.
Но, на удивление, молодой стратфордец очень быстро преуспел в новой, непривычной для себя среде. Играя на сцене, перелицовывая старые пьесы и создавая собственные, он сумел выделиться на фоне остальных актеров-профессионалов, стать пайщиком труппы и в конце концов вполне состоятельным человеком.
К сожалению, биографам ничего не известно о его реальной жизни в Лондоне. Зато хорошо известна сама атмосфера, в которой вращался драматург. Это был мир комедиантов и их аристократических покровителей, королевский двор, где они нередко ставили спектакли и могли лицезреть королеву, дома знати, куда писателей приглашали, чтобы заказать им сценарии для живых картин или любительских пьес-масок. Здесь ценились незаурядность, талант, каковыми Шекспер из Стратфорда несомненно обладал, а потому и был сразу же замечен столичной знатью. Сначала на него обратил внимание граф Саутгемптон, который представил даровитого автора молодым, блестящим аристократам графам Эссексу и Рэтленду. Последнего Шекспер очень заинтересовал, пусть и с учетом того, что Рэтленд выбрал его лишь для предполагаемого участия в своей грандиозной литературной мистификации.
И здесь наступает другой поворотный момент в судьбе Шекспира, который также не получает внятного объяснения, — его столь же внезапный разрыв с театральным миром и возвращение в Стратфорд. Даже если предположить, что он не был творцом гениальных пьес, неясно, почему преуспевающий делец, каким он видится нестратфордианцам, не остался в столице, где так успешно вел дела? Что заставило его вернуться? Чувство долга перед семьей, которая на многие годы была чужда ему и покинута? Болезнь, усталость от неустроенного быта? Философическое умонастроение на закате жизни и сознательное направление ее в новое русло? На эти вопросы тоже нет ответа.
Сомнения относительно личности Шекспира появились еще в XIX в., на закате аристократической эпохи, которую олицетворяли истинные джентльмены. В основе неприятий, помимо естественного обывательского изумления перед необыкновенной одаренностью и плодовитостью драматурга, лежал, несомненно, и буржуазный снобизм. Многим трудно было признать, что божественным даром наделен человек незнатного происхождения и темной биографии. А главное, каким образом заурядный актер из провинциального Стратфорда сумел затмить высокие университетские умы и знаменитых столичных драматургов?
Ту же природу имели и явные несоответствия в социальной ориентации драматурга: его герои благородны, исполнены прекрасных порывов, а их создатель — человек, наделенный практической сметкой, не чуравшийся ссужать деньги под процент и вести тяжбы с должниками. Однако не забудем, что одно дело писать масштабные исторические хроники, а другое — вести естественную для провинциала борьбу за выживание в столице, где он пробивает себе дорогу одним только талантом, силой духа и верой в свое предназначение.
Когда же речь заходит о завещании Шекспира, нестратфордианцы упрекают драматурга в приземленном деловом стиле при распределении своего имущества между родственниками. Но ведь, кажется, в этом и заключается смысл завещания; или гению, по мысли оппонентов, следует непременно составлять его высокопарными стихами? По справедливому замечанию некоторых шекспироведов, истории известны духовные завещания, которые и впрямь написаны в возвышенном ключе. Однако, как правило, они составлялись задолго до смерти и, скорее, являлись плодом литературного творчества, или, как говорили, «искусства умирать». Завещание же Шекспера, по-видимому, составлялось в момент его серьезной болезни, поэтому и написано было рукой обычного клерка. Едва ли в этой ситуации в документе могли появиться философско-поэтические или иные высокие обороты.
Другая интригующая деталь — отсутствие среди упомянутого имущества книг и рукописей. Стоит, однако, отметить, что они не значатся среди материальных ценностей, передаваемых родственникам, людям, как правило, малограмотным. Что пользы было бы им в книгах и бумагах? Не исключено также, что Шекспер продал их, покидая Лондон, или отдал друзьям. Правда, об этом уже никто и никогда не узнает, как и о том, какова судьба рукописей пьес и стихов.
Так или иначе, доживать последние годы жизни Шекспир-Шекспер вернулся в Стратфорд, город, который даже не встрепенулся при появлении столичного драматурга. Кстати, этот факт нестратфордианцы особо подчеркивают: мол, встречали великого поэта не по чину, и это неспроста. Доля истины в этих сомнениях, конечно, есть: к Шекспиру, которого в Лондоне считали популярным, в провинции отнеслись с полным равнодушием. Но как могло быть иначе? Если задуматься о понятии «великий», которым потомки так привычно оперируют, то таковым его делают столетия, в течение которых писались критические статьи и учебники, т. е. создавался настоящий культ Шекспира. Теперь же мы невольно переносим современные представления о широкой известности литератора на совершенно иную эпоху, когда полный масштаб личности мог быть еще не осознан. Кроме того, в XVI в. популярность Шекспира, если она была, могла ограничиваться весьма узким кругом образованной аристократии.
С другой стороны, успех шекспировских пьес совсем не означал, что имя их автора хорошо знала хотя бы лондонская публика. Простой народ, заполнявший партер «Глобуса», редко интересовался драматургом, зрителей больше волновали занимательный сюжет, бурные страсти героев, проливаемая на сцене кровь. Можно ли удивляться вялой реакции стратфордцев, узнавших, что в город вернулся их земляк, поставивший где-то в столице десяток пьес. Да и вообще, ремесло актера, драматурга, считавшееся низким, никак не могло прибавить в их глазах авторитета человеку, который был сыном добропорядочного горожанина, а затем подался в лицедеи.
К тому же есть еще один нюанс, который очевиден для историков, — сложность социальных отношений. Занятие интеллектуальным трудом лишь на первый взгляд уравнивало людей разных сословий, в реалиях же XVI в. современники всегда соблюдали дистанцию между джентльменом-поэтом, предававшимся этому занятию на досуге, и поэтом, выбившимся в джентльмены благодаря своему дарованию. Первых было принято прославлять, вторых, в лучшем случае, хвалить в своем кругу. Не забудем также и об иерархии «высоких» и «низких» жанров в литературе той поры. Поэтическая лирика или роман считались престижными формами, в то время как театральная драма оставалась бедной родственницей. Не случайно Шекспир, кем бы он ни был, предпочитал издавать при жизни только свои поэмы и сонеты, а не пьесы. Не делали этого и другие драматурги. И когда замечательный драматург, современник Шекспира Бен Джонсон первым рискнул опубликовать собрание своих пьес, он тут же подвергся уничижительному осмеянию.
В перечне имен поэтов, увенчанных посмертными лаврами, содержится ответ, почему среди них нет Шекспира. Его и не могло быть среди поэтов-аристократов, на равных говоривших с государями. Будь Шекспир трижды популярен, он никогда не смог бы удостоиться подобных почестей из-за традиций современного ему общества. Зато самый заурядный поэт, если он обладал титулом и влиятельными родственниками, в отличие от безродного гения вполне мог вызвать у собратьев по перу поток славословий и комплиментов. А уж покинув столицу и вернувшись в Стратфорд, Шекспер вообще перестал быть интересен даже тем, кто знал его близко. Стоило ли в таком случае ждать бурной реакции на его смерть в столице, если само известие о ней могло достичь Лондона-лишь через несколько месяцев? А потому мысль о том, что кто-то из его невежественных родственников специально предпримет поездку в столицу, разыщет знакомых покойного с единственной целью сообщить им о печальном известии, представляется не очень реальной.
И все же надо отдать должное стратфордцам. После смерти Шекспира они-таки поставили ему незамысловатый памятник, за который, вероятно, заплатили родные. Впрочем, это бездарное изваяние простояло не очень долго, подвергшись всяческим издевательствам со стороны поклонников поэта и драматурга. А вот для нестсратфордианцев этот примитивный образ Шекспира был лишним доказательством того, что он просто не мог быть великим поэтом: и лицо его излишне округло, и лысина неблагородна, и нос курносый, словом, слишком мало в этом сооружении демонического и слишком много обыденного для великого драматурга. Помимо прочего грузный бородатый мужчина изображен не с пером и бумагой, как подобало литератору, а опирается всего-навсего... на мешок с шерстью.
Но давайте зададимся вопросом: а могло ли надгробие в тех обстоятельствах выглядеть иначе? Спустя шесть лет после смерти Шекспера его наверняка лепил третьеразрядный скульптор, и следовал он отнюдь не свободному полету своей фантазии, а просто выполнял волю заказчиков — родни, которая и определяла, каким именно мир увидит их покойного сородича. Надолго покинутое им и оставшееся малограмотным семейство сделало все, чтобы поддержать репутацию своего блудного сына: Шекспир изображен именно таким, каким виделся добропорядочный горожанин. Пресловутый мешок — лучшее, что они могли вложить в его руки, ибо это символ почтенного фамильного занятия — торговли шерстью, к которой в Англии относились с большим трепетом (вспомним аналогичный мешок с шерстью в английском парламенте).
Таким образом, скульптурный портрет вполне отражает представления шекспировского семейства о престижном надгробии и имеет малое отношение к самому покойному, бессильному что-нибудь изменить и, как сказал бы Гамлет, не имевшему «ничего в запасе, чтобы позубоскалить над собственной беззубостью». И конечно, совершенно естественной выглядит смена атрибутов в надгробии при его позднейшей реставрации: ведь переделки совершали уже после того, как в свет вышло «Первое фолио» с пьесами Шекспира и его произведения стали расходиться большими тиражами. Быть может, посмертная слава и коммерческий успех примирили родню с мыслью, что быть известным писателем не менее престижно, чем простым бюргером.
Конечно, когда всем стало ясно, кто такой Шекспир на самом деле, в 1709 г. памятник переделали. Вместо мешка с шерстью в одной руке драматурга появилось перо, а в другой — лист бумаги. Как здесь не вспомнить о похвальном слове Шекспиру, составленном в связи с появлением первого собрания сочинений в 1623 г. близко знавшим его Беном Джонсоном: «Ты памятник без могилы»! Одного этого достаточно, чтобы усомниться, был ли актер Шекспир автором приписываемых ему пьес и не скрывается ли за этим многовековая тайна, которую так упорно пытаются разгадать настойчивые исследователи.
Претенденты на литературный трон
Шекспира нередко называют Великим Сфинксом по аналогии с монументальным памятником в Египте. И главная загадка заключается в том, что за величественной фигурой Барда скрываются либо анонимные, либо исторически установленные личности. Добро бы еще в подлинности его авторства сомневались завистливые обыватели или критически настроенные литературоведы. А то ведь в их стане представители мировой элиты изящной словесности, признанные гранды литературы, такие как Джордж Гордон Байрон, Чарльз Диккенс, Марк Твен, Уолт Уитмен, Зигмунд Фрейд, Анна Ахматова, Владимир Набоков и многие другие.
Надо сказать, что причин для такого скептицизма всегда было достаточно, причем начиная еще с шекспировских времен. Нередко это было стремление отрицать саму возможность того, что гениальные шекспировские творения принадлежат перу выходца из народа, желание приписать их одному из представителей правящих верхов. Свою роль играла и погоня за сенсацией или более оригинальным решением вековой загадки. Иные же приверженцы великих творений английского гения нередко выражали протест против того образа довольного собой, благонамеренного и чинного стратфордского обывателя, который на основе немногих биографических черт рисовало западное литературоведение.
Впрочем, из всего, что Известно о Шекспире, можно предположить: он не был каким-то таинственным, скрытным человеком, который предпочитает держаться на расстоянии от друзей. Напротив, современники отмечали его любезность, обходительность и прямой нрав, все-таки, видимо, он прошел свой жизненный путь достойно и открыто, сохранив привязанность к своим собратьям по актерскому ремеслу, не испытав особых переживаний от неудовлетворенного честолюбия. «Поэтому особенной иронией судьбы было то, — справедливо замечает один из новейших биографов Шекспира Э. Кеннел, —- что непроницаемая завеса скрыла столь многие стороны его жизни и труда и что там, где он ближе всего подходит к сознательному самовыражению, результат, которого он достигает, ныне кажется наиболее скрытым».
Речь идет о знаменитых сонетах, загадку которых пытались разгадать многие сотни, если уже не тысячи, терпеливых, добросовестных исследователей. Когда были написаны эти «сладкозвучные» строки, кто вдохновил поэта на их создание, о ком говорится в них? Большинство серьезных шекспироведов пришли к выводу, что, по крайней мере, часть сонетов связана с покровителем Шекспира молодым блестящим аристократом Генри Рисли, графом Саутгемптоном. Но такой, как и любой другой, ответ является только гипотезой. Этим широко пользуются нестратфордианцы, постоянно превращая поэтические иносказания в намеки на обстоятельства жизни своего кандидата в Шекспиры.
С их легкой руки претендентов на славу «лучшего драматурга всех времен и народов» с каждым столетием становилось все больше и больше (сейчас их насчитывается более полусотни). Достаточно сказать, что уже почти не осталось представителей елизаветинской аристократии, которых не наделяли бы участием в сочинении шекспировских сонетов, трагедий и комедий. О многих претендентах нет даже информации относительно того, написали ли они хотя бы несколько стихотворных строк или проявляли ли когда-либо интерес к театру. Особую активность проявляют нестратфордианцы, пытаясь доказать, что Шекспир из Стратфорда был лишь маской, за которой скрывался действительный автор шекспировских произведений. По их мнению, создатель шекспировских пьес должен был быть человеком, связанным с феодальными аристократами, представителем высшей знати, родственником или активным сторонником ланкастерской династии, победившей в войне Алой и Белой розы, поклонником Италии, любителем музыки и спорта, щедрым, имеющим склонность к католицизму и т. д.
Кто же те люди, которых нестратфордианцы прочат в Шекспиры? Вот некоторые из них, наиболее известные. Первое место в списке гипотетических авторов бессмертных произведений уже давно отводится выдающемуся современнику Шекспира философу и государственному деятелю Фрэнсису Бэкону, портреты которого, кстати, очень похожи на изображения драматурга, помещенные и в «Первом фолио» и в третьем собрании его сочинений. Или еще более поразительный факт — бросающееся в глаза совпадение между мыслями, обнаруженными в записных книжках Бэкона и в пьесах Шекспира. Правда, этих мыслей философ в произведениях, изданных под его собственным именем, не излагал или же если и высказывал, то только после опубликования шекспировских трагедий и комедий, где встречаются параллельные замечания и утверждения. Трудно предположить, чтобы актер Шекспир имел возможность знакомиться с заметками, которые делал вельможа, государственный деятель Фрэнсис Бэкон исключительно для себя в записных книжках, отнюдь не предназначенных для постороннего взгляда. Не следует ли из этого, что сам Бэкон повторил свои мысли, зафиксированные сначала в записных книжках, в пьесах, которые опубликовал под именем Шекспира?
Едва ли не самый сильный аргумент бэконианцев — выяснение того факта, что два елизаветинца, писатели Холл и Марстон, в своих сатирических произведениях, опубликованных соответственно в 1597 и 1598 годах, давали понять, что считали Фрэнсиса Бэкона автором двух ранних поэм Шекспира «Венера и Адонис» и «Похищение Лукреции». Вернее сказать, что эти или какие-то другие поэмы были частично написаны неким неназванным юристом, а Марстон, обращаясь к этим утверждениям Холла, понял их таким образом, что скрывшийся под псевдонимом автор — Фрэнсис Бэкон.
Помимо таких доказательств приводятся и другие. Так, те же бэконианцы отыскали в пьесах Шекспира некий довольно хитроумный шифр. Если по определенной системе брать буквы из разных страниц первого издания его произведений, то можно будет якобы составить фразу, удостоверяющую, что они написаны Фрэнсисом Бэконом.
В роли Шекспира очень часто выступают граф Роджер Рэтленд вместе со своей женой Елизаветой Сидни. Удивительна сама история супружеской пары, которая, будучи лишена счастья в браке из-за болезни мужа, вдохновенно предавалась совместному поэтическому творчеству. Супруги были душой литературного кружка, в который входили тетка Елизаветы знаменитая поэтесса Мэри Сидни-Пембрук, Бен Джонсон и другие поэты, с удовольствием занимавшиеся всякого рода мистификациями. К одной из них как раз и относится изобретение «драматурга Шекспира». При этом никто и не думал хранить в тайне эти литературные забавы, наоборот, шутовской характер веселых розыгрышей всячески подчеркивался и выставлялся напоказ.
Таким образом, как предполагают некоторые исследователи, под псевдонимом Шекспир писала супружеская чета Роджер Рэтленд и Елизавета Сидни, в игру были вовлечены также Мэри Сидни и другие участники литературного сообщества. Надо сказать, что Роджер Мэннерс, граф Рэтленд, был одним из образованнейших людей своего времени, магистр искусств, чьим воспитанием и образованием руководил сам Фрэнсис Бэкон. И надо же, смерть графа и графини Рэтленд летом 1612 г. как раз совпала с ослаблением творческой активности Шекспира. Однако все были верны заговору молчания: на смерть графа не написали ни одной элегии его кембриджские друзья, поэты, которым он покровительствовал. Круг посвященных был невелик: Пембруки, Саутгемптоны, некоторые поэты, кембриджские однокашники Рэтленда. Видимо, секрет псевдонима был известен королеве Елизавете, а затем и королю Иакову I. Между прочим, король, ставивший произведения Шекспира чуть ли не вровень с Библией, не проявлял никакого интереса к личности драматурга.
Отказывая Шексперу в праве быть великим, нестратфордианцы наделяют им «целомудренного Рэтленда», который страдает венерической болезнью, отравившей его брак и сделавшей жену несчастной. Но если он пишет под именем Шекспера, чтобы развлечь графиню, то при высоких моральных качествах и безмерной платонической любви к жене несколько странными выглядят лирические строки о «смуглой леди сонетов» — такой чрезвычайно живой образ едва ли мог утешить рыжеволосую супругу. С другой стороны, в «белокуром друге», как говорилось, легко угадывается граф Саутгемптон, действительно близкий приятель Рэтленда и покровитель реального Шекспира.
Но вот что любопытно. Примерно в 1622 г. в связи с десятилетием смерти графов Рэтлендов им был поставлен памятник в Стратфордской церкви, там же, где похоронен Шекспир. И что удивительно, налицо явное сходство в оформлении памятников. На внешних колоннах памятника Рэтлендам имеются фигурки херувимов — один с лопатой олицетворяет Труд, а другой с песочными часами — Вечный Покой. Такие же, но поменьше и на изваянии Шекспира. Здесь стоит еще раз сказать о том, что, как установлено, не существует ни одной прижизненной рукописи Шекспира. Но существует рукопись варианта одной песни из «Двенадцатой ночи», найденная в родовом замке графов Рэтлендов. Она написана... почерком Роджера Рэтленда, и это единственный шекспировский рукописный материал. Не переписанная песня или сонет, а вариант!
Вспомним еще об одном претенденте на трон Шекспира: сорок лет назад американский журналист Келвин Гофман выдвинул кандидатуру великолепного драматурга Кристофера Марло, который родился в один год с Шекспиром. Примечательны биографические детали нового кандидата. Отпрыск сапожника, он сумел окончить Кембриджский университет, получил степень магистра, в то же время не погнушался приработком в секретной королевской службе, коей ведал знаменитый сэр Томас Уолсингем. Жизнь Марло была связана с периодическими исчезновениями из поля зрения друзей, что объяснялось поездками на материк: здесь он входил в доверие к католической оппозиции и королеве Елизавете и, получая информацию о ее планах, по-видимому, за плату делился сведениями со своим работодателем.
Затем Марло сближается с мореплавателем Уолтером Рэлеем и становится членом его атеистического кружка. При аресте драматурга Томаса Кида — за клевету в адрес протестантских беженцев в Лондоне — у него находят документы, которые были расценены как еретические. Под пытками Кид сообщает, что автором «подлых еретических острот, отрицающих божественность Иисуса Христа», является Марло. В доносах на Марло говорится о том, что он считал, что «...апостол Иоанн был любовником Христа и поэтому пользовался его особым вниманием; он использовал Иоанна подобно грешникам из Содома». Марло обвиняли в вольнодумстве, вызвали на заседание Тайного совета, но поэт сумел избежать ареста. Не исключено, что служба Уолсингема решила его использовать в своих целях. Впрочем, 18 мая 1593 г. Тайный совет выдает санкцию на арест Марло. Через 12 дней поэт был неожиданно убит в драке после обильного возлияния.
Еще во время пребывания на материке Марло, по версии Гофмана, писал пьесы и посылал их в Англию, где они ставились в «Глобусе» под именем Шекспира. Вдобавок при реставрации в Кембридже Корпуса Кристи, где обучался Кристофер Марло, была найдена доска с портретом молодого человека, которую Гофман не преминул объявить портретом Марло, найдя в нем сходство с портретом Шекспира из «Первого фолио».
Версия Гофмана нашла сторонников в лице Д. и Б. Уинчкомбов, издавших в 1968 г. труд «Действительный автор или авторы Шекспира». Приписав Марло также авторство некоторых трактатов, под которыми стояло имя шотландского короля Иакова I, наследника английского престола, Уинчкомбы выдвинули в кандидаты на звание Шекспира все ту же графиню Сидни-Пембрук и епископа Джона Уильямса. И снова в ход пошли все известные и малоизвестные аргументы и гипотезы. Оказывается, епископ Джон Уильямс принадлежал к числу друзей графа Саутгемптона — покровителя Шекспира. Он участвовал также в сочинении поэмы «Возвращение с Парнаса», в которой упоминался Шекспир.
И наконец, еще одно ошеломляющее открытие: под псевдонимом Шекспир скрывался не кто иной... как сама королева Елизавета. Доказательства здесь таковы: Шекспиром мог быть лишь человек, который уже в 1586—1589 годах стал лучшим поэтом в Англии (сонеты), а в 1591 г. — лучшим драматургом. Большинство претендентов не отвечают этим условиям. А вот Елизавета могла обладать теми широкими познаниями, той силой ума и талантом проникновения в чувства и помыслы людей, которые присущи Шекспиру. Известно, насколько королева была находчива, остроумна, обладала великолепным чутьем языка, а потому нет ничего удивительного в том, что в шекспировском лексиконе больше 20 тысяч слов.
Есть и определенное сходство между положением, в котором находятся герои шекспировских пьес, и Елизаветой, которую обманывал ее любимый граф Лестер. К тому же разве не странно, что наряду с волевыми, решительными героинями шекспировских пьес — Порцией, Розалиндой и Виолой — столь часто появляются колеблющийся Гамлет, ревнивый до безумия Отелло, слепо внимающий льстецам Лир. Кориолан, подобно Эссексу, храбрый воин, но подчиняется женщине с твердым характером — своей матери. Вдобавок еще «доказательство». Шекспир ничего не написал — даже принимая традиционную датировку его произведений — в 1603 г., когда скончалась королева.
Да и последние поэмы («Тимон Афинский», «Перикл», «Цимбелин», «Зимняя сказка», «Буря», «Генрих VII») обнаруживают, по мнению некоторых критиков, явный упадок творческих сил создателя «Гамлета». Разве это не подтверждение того, что речь идет о пьесах, предшествующих более зрелым произведениям «Шекспира» и лишь опубликованных после кончины подлинного автора — Елизаветы? А то, что у королевы были причины избрать псевдоним, это ясно и без особых доказательств.
После смерти Елизаветы ее завещание выполнила наперсница королевы все та же Мэри Герберт, графиня Пембрук, героиня сонетов, которые при издании были, возможно, посвящены ее сыну Уильяму Герберту (на титуле значатся таинственные W. Н., может быть, William Herbert?). Она же и опубликовала «Первое фолио» сочинений Шекспира...
Но истинные ревнители Шекспира никогда не терялись перед, казалось бы, убедительными доводами нестратфордианцев, обвиняя своих противников в том, что они изучают драматурга без знания среды, в которой он вращался. А если учесть особенности той эпохи, традиции, окружение Шекспира, то многие сомнения отпадут сами собой.
Например, то обстоятельство, что о Шекспире не сохранилось почти никаких биографических данных и никаких рукописей. Но он не является исключением; таковы наши знания почти о всех драматургах — его современниках, рукописи которых также затерялись. Кроме того, он был просто одним из сочинителей пьес и наряду с другими авторами не являлся для современников тем «величайшим и непревзойденным», каким по справедливости стал для потомков. Понятно, что в течение нескольких поколений, для которых Шекспир «еще не был Шекспиром», его бумаги могли затеряться, как манускрипты большинства других драматургов, живших во время правления Елизаветы I и Иакова I.
Следующее опровержение. Шекспир не мог быть малограмотным, поскольку был сыном сравнительно зажиточных родителей, занимавших видное положение среди стратфордских горожан. А значит, нет оснований считать, что он не окончил местную школу. Конечно, находясь в Лондоне, он должен был самостоятельно пополнять свои знания, но такой путь проделали многие другие современные ему драматурги. Книги же вовсе не были тогда так дороги, как полагают нестратфордианцы. Дешевые издания («кварто») продавались по нескольку пенсов за томик — цена, вполне доступная для пайщика театра «Глобус». Эти дешевые издания публиковали немало исторических хроник, переводов греческих и римских классиков, географических сочинений и т. п. Изучение пьес Шекспира показывает к тому же, что представление о необычайной учености их автора — преувеличение. Все сведения, которые содержатся в них, Шекспир мог почерпнуть из небольшого числа изданных в то время книг, а грубые ошибки, в которые он впадает, в частности в географии, вряд ли могли быть сделаны высокообразованными аристократами или крупнейшим ученым Фрэнсисом Бэконом.
Пьесы Шекспира действительно отражают глубокие знания автора, но только одной области — законов театра, которые естественны для профессионального актера и маловероятны для аристократических дилетантов, которые помимо различных занятий увлекались и драматургией. Ничего нет странного и в знании нравов двора, поведения государственных деятелей, которое обнаруживает Шекспир, актер придворного театра.
Знакомство с деталями быта и географии других стран могло быть почерпнуто не только из книг, но и из рассказов товарищейактеров (английские труппы в эти годы не раз выезжали на континент, где давали спектакли, пользовавшиеся большой популярностью). Наконец, многие пьесы Шекспира являются хотя и гениальными, но переделками более ранних пьес на ту же тему. Такой путь создания новых произведений для театра считался вполне нормальным. Детали, на которые указывают нестратфордианцы, могли быть, несомненно, почерпнуты Шекспиром из пьес, послуживших для него материалом, а они в значительной своей части не дошли до нас. Эти же источники объясняют и загадку совпадений между отдельными местами в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира — и тот и другой, вероятно, использовали одни и те же материалы.
И все же, несмотря на остроту дискуссии, далеко не все написанное нестратфордианцами может быть отвергнуто. Они сделали многое для понимания большого количества темных мест в шекспировских творениях. Имеются в их работах и доказательства того, что отдельные современники считали Бэкона и других претендентов автором или соавтором той или иной вещи, которую считают принадлежащей Шекспиру; это, однако, никак не является даже частичным доказательством нестратфордианских теорий.
За полтора столетия в споре о Шекспире приняли участие тысячи людей, знавших и почитавших его творения. Ясно, что если бы проблема не оказалась столь запутанной, она давно уже была бы решена. Это значит, что серьезным исследователям предстоит еще немало работы, хотя есть немало сомнений в том, что вообще что-то изменится в наших представлениях об английском Барде. Ведь, как говорят осторожные критики, о Шекспире правды не знает никто, есть только легенды, мнения, некоторые документы и его великие произведения. Если хорошо вдуматься, то, в сущности, это не так уж и мало.