Таким образом, в общих чертах распространение славяноязычных племен по всему северу Центральной Европы, отмеченное в источниках Каролингской эпохи, захлестнуло земли на Эльбе с двух разных направлений – если не сказать из двух отправных точек. С одной стороны их продвижение обозначено лентой пражско-корчакских поселений, вьющейся по нагорьям Центральной Европы к Богемии – и местами даже дальше, до областей западнее Эльбы. Эта траектория продвижения просуществовала больше века, примерно с 500 по 600 год. Вторая линия экспансии характеризуется распространением суковско-дзедзицкой культуры на севере Европейской равнины, которое было не менее успешным. Ее ареал постепенно расширялся, пусть и медленнее, чем считали раньше, и со временем дошел до Эльбы на западе (приблизительно к 700 году). Многое здесь остается неясным, но в целом начальный этап славянизации Европы к западу от Вислы можно обрисовать, опираясь на письменные и археологические источники.
Мать-Россия
У нас есть две отсылки, касающиеся славянизации европейской части России вплоть до Волги. Первая взята из исторических источников. Благодаря мусульманским географам X века мы знаем, что территории к востоку от Вислы, соответствующие современным Белоруссии и Волыни, в этот период находились под контролем так называемых восточных славян. Самое полное описание этого региона в конце раннего Средневековья, однако, встречается в более позднем источнике, Повести временных лет, текст которой в его нынешнем варианте появился в начале XII века. В соответствии с летописью, приблизительно в 900 году несколько отдельных славяноязычных племен заняли обширный регион Восточной Европы. Речь в Повести по большей части идет о полянах, славянском племени, поселившемся близ Киева, где и была составлена летопись, но вкратце упоминаются и другие племена, и их приблизительное расположение. Повесть по сути своей ретроспективна, но нет причин считать, что сообщаемые в ней сведения серьезно искажают картину распространения славяноязычных племен по Восточно-Европейской равнине на рубеже тысячелетий. Византийские источники, и прежде всего «Об управлении империей» (но здесь сообщаемые сведения более надежны, так как это текст того же периода), в общем подтверждают приводимые в ней данные. К концу 1-го тысячелетия славянские племена господствовали на большей части Восточно-Европейской равнины, заняв территории к востоку от Днепра и, в случае словен, дальше к северу, до озера Ильмень (карта 19)[519].
С современной точки зрения не вызывает никакого удивления распространение славян по всей матушке-России, но наш второй источник показывает, что так было не всегда. Все основные названия рек на огромной территории между Вислой и Волгой, к северу от слияния Припяти и Днепра, не славянского, а балтийского происхождения. Следовательно, приходится заключить, что на этих землях некогда господствовали балтийские народы. Ситуация, наблюдаемая в X веке, когда славяне более или менее укрепились в этом регионе, по всей видимости, была в тот или иной момент создана славянской экспансией. Это главная загадка предыстории России[520]. В условиях полного отсутствия исторических источников как можно понять, какая именно из череды археологических культур, наблюдаемых на просторах России в 1-м тысячелетии, является свидетельством первого проникновения славян в земли, на которых прежде господствовали балты?
Это еще одна сфера, на которой сказалось положительное влияние широких археологических изысканий, развернутых в коммунистической Европе после 1945 года, и здесь тоже многие программы позднесоветской эпохи были в итоге упразднены. Благодаря этому сейчас стало возможным проследить более или менее ясную историю славян, начиная с носителей корчакской культуры, живших близ Карпатских гор около 500 года. К середине VI века материалы корчакского типа распространились не только на запад и юг, но также на восток, на Украину. В этот период типичное поселение данной культуры – собственно Корчак – образовалось на реке Тетерев в Житомирской области, и расширение ее продолжилось. В VII веке корчакские памятники появляются дальше к северу, в Полесье, среди болот близ Припяти. Приблизительно в то же время возникает вторая культурная зона, имеющая большое значение в нашей истории, – так называемая пеньковская культура, которая между 550 и 650 годами распространилась на большую часть лесостепной зоны Украины.
Во многом пеньковские памятники неотличимы от корчакских. Для обеих систем характерны маленькие скопления домов на пойменных террасах, которые были крайне удобны для ведения сельского хозяйства. Пеньковские дома тоже частично уходили под землю и имели каменные угловые печи. Единственное отличие пеньковских остатков – биконическая форма некоторых крупных глиняных изделий вкупе с большим разнообразием железных орудий и декоративных металлических предметов, нередко обнаруживаемых среди пеньковских материалов. Человеку со стороны (да и специалистам тоже, по сути) сходства покажутся куда более весомыми, чем различия, и большинство ученых уверены, что если корчакские памятники создавались славянами, то и пеньковская система тоже. И действительно, на основе сообщения Иордана о приблизительном географическом расселении склавинов и антов пеньковская культура нередко считалась продуктом последних, а корчакская – первых. Такая идентификация остается спорной, но общие сходства двух систем в сочетании с совпадением географических данных об их распространении и о землях, в которых мы обнаруживаем славян в VI веке, позволяют предположить, что пеньковская культура, как и корчакская, создавалась как минимум при господстве славян на соответствующей территории[521].
Однако во второй половине VII века начинается эпоха перемен. В регионах, где ранее была представлена корчакская культура, и на большей части пеньковского ареала (вкупе с обширной территорией к северу по обе стороны от Днепра, которая ранее не входила в границы распространения обеих систем) между 650 и 750 годами появилась новая культура – лука-райковецкая. Как и в случае с другими археологическими культурами той же эпохи в западных землях славян (торновская, фельбергская и лейпцигская системы), главное отличие лука-райковецкой культуры от ее предшественников заключается в том, что большая часть глиняных изделий теперь улучшалась на медленном круге. Все говорит о том, что в общем и целом лука-райковецкая культура является реинкарнацией корчакской и пеньковской систем в эру технологического прогресса, хотя по-прежнему ведутся споры о том, можно ли рассматривать ее как единую систему, или же вместо этого следует разделить ее на местные варианты.
В то же время в восточных ареалах распространения пеньковской культуры продолжается дальнейший (и весьма очевидный) процесс ее развития. В этом регионе, вкупе с другими территориями, ранее выпавшими из зоны пеньковской системы, появилась на свет так называемая волынцевская культура. Опять же, не считая слегка измененных форм керамики, она отличается от лука-райковецкой только наличием куда большего разнообразия в металлических изделиях и укреплениях. Ее история началась опять-таки в VII веке, но продолжилась и в VIII, когда очередной виток ее развития отмечается принятием нового термина – роменско-борщевская культура. В керамике этой системы прослеживается четкая связь с волынцевской, но ареал ее гораздо шире (что и послужило основной причиной смены названия) – он включал в себя бассейны верхнего Дона и Оки. Поселения также характеризуются более обширным использованием укреплений. После периода становления лука-райковецкая и роменско-борщевская культуры продолжали развиваться, расширяя свои ареалы, вплоть до X века. К этому моменту они получили распространение на территориях, где проживала большая часть славянских племен, упомянутых в Повести временных лет (см. карту 19), и, похоже, нет причин сомневаться в том, что между славянами X века и этими двумя археологическими системами существует прямая связь[522].
Становление и угасание материальных культурных систем Восточно-Европейской равнины сейчас несложно проследить, и связь между корчакской и пеньковской культурами и известными славяноязычными племенами VI века, а также между лука-райковецкой и роменско-борщевской культурами и славяноязычными племенами X века кажется вполне прочной.
Но это не исторический нарратив, и все вышеизложенное не следует принимать за таковой. Сейчас можно с относительной уверенностью говорить лишь о последовательном развитии традиций керамики на Восточно-Европейской равнине во второй половине 1-го тысячелетия. Исторические источники также подтверждают, что поздние фазы развития волынцевской и роменско-борщевской культур совпадают географически и хронологически с господством славянских племен X века. Но горшки не люди, и попытки понять человеческую историю, скрывающуюся за сменяющимися традициями изготовления посуды, а также их взаимосвязь с общими историческими моделями образования государственности и миграции приводят к появлению новых вопросов.
Два из них особенно важны. Во-первых, появление посуды, изготовленной на гончарном круге, затрудняет понимание того, насколько прямым было преобразование корчакского и пеньковского сообществ в лука-райковецкое и волынцевское. Появились ли новые системы оттого, что корчакские и пеньковские гончары переняли новую технологию изготовления керамики? Если так, то, учитывая, что корчакские и пеньковские культуры, по всей видимости, принадлежали славянам, то же самое можно утверждать и о лука-райковецкой и волынцевской. Так обычно и считается, но за преображением керамики может скрываться куда более сложный процесс, и улучшенные методы изготовления керамики (а посуда, произведенная на круге, превосходит изготовленную вручную) могли перенять неславяне. Во-вторых, какая именно история скрывается за последующим распространением узоров, характерных для лука-райковецкой и волынцевской культурных систем, на север и восток с VIII по X век? Имела ли место обширная экспансия носителей этой культуры,