Как и в случае с другими миграционными потоками 1-го тысячелетия, внешнеполитические структуры оказали свое влияние и на скандинавов. В основе развития лежит принцип «одного зонтика», который касается в равной степени и политики, и экономики. Более богатые земли либо возможности личного обогащения увлекали норвежцев за пределы Балтийского региона, но природа политических структур, действующих там, где это богатство можно было обрести, определяли способы и механизмы, с помощью которых скандинавские переселенцы могли бы получить к нему доступ. Как мы видели, местные политические структуры оказывали прямое влияние на размер миграционных единиц северян. Там, где они были незначительными, пришельцам не было нужды объединяться в большие группы, будь то северные и западные острова Британии или даже север Атлантики. Это было бы верно и для Северной России, если, конечно, там действительно имел место захват территорий. Там, где политические структуры были развитыми и эффективными, скандинавам приходилось либо искать более сложные способы обогащения, вроде торговли с исламским миром вместо прямых конфронтаций, либо развивать симбиотические отношения с королями Ирландии.
Или же они могли собраться в достаточно большую армию, чтобы получить шанс победить в боях, которые непременно последовали бы после их вторжения, как было в эпоху Великих армий в Англии и Северной Франкии. Здесь для поселения на собственных условиях скандинавам прежде всего нужно было разрушить местные политические структуры, и Великие армии стали средством к достижению этой цели. Более краткосрочные политические факторы также оказывали влияние на избираемую форму миграции. Великая армия атаковала Нортумбрию первой, поскольку королевство было охвачено гражданской войной, и на протяжении следующих тридцати лет северяне сновали по Ла-Маншу из Англии в королевство франков и обратно, в зависимости от укрепления и ослабления тамошних монархий.
Миграция и политическое развитие, однако, в эпоху викингов были взаимосвязаны еще на одном уровне. Вернемся к работе Вормальда – что именно вызвало резкий политический кризис в Скандинавии в середине IX века? У нас нет современных тем событиям скандинавских письменных памятников, а франкские хронисты не обладали информацией из первых рук, поэтому ситуация не освещается ни в одном из более или менее крупных источников. Однако можно в общих чертах предположить, что происходило в Скандинавии за пятьдесят лет до убийства Хорика II. Мы успели установить, что в целом итогом эпохи викингов, характеризовавшейся совокупностью торговли и грабежей, стал огромный приток богатств на север из совершенно новых источников – мусульманское серебро, драгоценные металлы с запада, рабы и меха, отправлявшиеся для продажи на восток и запад. Более того, эти притоки богатства не находились под прямым контролем монархии Ютландии. Когда Каролинги желали покончить с пиратством, им приходилось идти на поклон к датским конунгам. Что еще более важно, богатство, обретаемое за морем, нередко тратилось на продвижение политических амбиций на родине. В Житии святого Ансгара приводится весьма показательный рассказ о короле Анунде, который был изгнан из Бирки, но затем заработал достаточно денег на западе, чтобы нанять крупное войско и с его помощью вернуть себе власть. Франкский источник тоже рассказывает нам довольно загадочную историю о том, что Регинхарий, разграбивший аббатство Сен-Дени, погиб при дворе Хорика, возможно в результате стараний Каролингов. Может, и так, но у Хорика наверняка были свои причины нанести удар, и это уводит нас прямиком к новой стороне рассматриваемой проблемы, которую я бы добавил к построениям Вормальда[620].
Я бы сказал, огромный поток денег в Скандинавию, появившийся в первые пятьдесят лет деятельности викингов, и вызвал политический кризис, уничтоживший датскую монархию и приведший к тому, что столько высокородных конунгов двинулись на запад. Как показывает история Анунда, в Балтике в IX веке богатство означало власть. Золото и серебро позволяли нанимать и контролировать более крупные отряды. Датская монархия 800-х годов, однако, была политическим образованием довикингской эпохи. Получая свою долю доходов с экономических потоков – не в последнюю очередь с помощью торговой сети эмпориев, как показывает строительство Годфридом Хедебю, – монархия не контролировала их и не являлась основным получателем прибыли от новых богатств, текущих в Балтику благодаря деятельности северян. Эти богатства по большей части оказывались в руках других и становились прямой угрозой датской монархии. Ей было необходимо оставаться самой богатой структурой в регионе, чтобы заручиться преданностью достаточного количества воинов и сохранить свое положение. Хорик, разумеется, понимал это и, возможно, именно поэтому поумерил амбиции Регинхария, но приток золота и серебра был так велик, что старая структура власти, построенная преимущественно на северных источниках обогащения, уже не смогла себя поддерживать. Схожие процессы происходят в современных развивающихся странах, где негосударственные организации, прежде всего наркокартели, порой получают больше денег, чем государственные структуры, опирающиеся на налоги, и в итоге становятся фактической властью во всех регионах (или в большинстве таковых)[621]. Более того, движимого имущества стало так много (причем оно находилось в самых разных руках), что политическим следствием притока богатства в эпоху викингов могла стать только резко возросшая конкуренция между скандинавскими предводителями.
Получается, что именно приток богатства стимулировал кризис в политической системе Балтики. И массовый отъезд из страны предводителей и знати, характерный для периода Великих армий, был вызван осознанием того, что на родине конкуренция слишком велика, а потому шансов сделать успешную карьеру куда больше за морем. Было слишком много людей, которые могли стать новыми хориками, и каждый из них мог нанять войско, а потому устанавливать свое господство в Ютландии скоро уже не было смысла. Следовательно, сильный негативный мотив проявляется не только в заселении Исландии, но и вся эпоха Великой армии может быть рассмотрена как продукт потрясающе интересной взаимосвязи экономических и политических мотивов, миграции и развития. Разумеется, воины более высокого статуса отправлялись на запад, надеясь обрести богатство, но одной из причин, по которым они были склонны остаться там, а не вернуться в Скандинавию – тенденция, хорошо прослеживаемая в Данелаге и Северной Франкии, – был тот факт, что политическое соперничество в Скандинавии стало таким напряженным, что на его фоне попытка найти свою нишу где-нибудь на западе (или в Северной России) представлялась довольно привлекательной.
Переселение скандинавов эпохи викингов показывает, что миграция и развитие в 1-м тысячелетии были тесно взаимосвязаны и протекали по-своему, не как в других случаях, которые мы наблюдали в более ранних периодах. Балтика не была отрезана от остальной Европы, но до конца VIII века оставалась фактически захолустьем, а затем оказалась затянута в североевропейские торговые сети – изначально, судя по всему, в качестве поставщика ценного сырья. Но народы Скандинавии быстро оценили открывшиеся перед ними возможности, и новая технология мореходства позволила им получать более серьезную прибыль и, впоследствии, освоить новые рынки в богатом мусульманском мире. Более тесные торговые связи с Западом принесли с собой знание о разных способах обогащения, и так началась эпоха скандинавов, в которой тесно переплетались торговля, грабежи и миграция.
Как и во многих других случаях, основной причиной переселения в эпоху викингов стало неравномерное распределение богатства, и миграция на запад была неотъемлемой частью реакции на изначальное неравенство.
Однако в эту эпоху непосредственное перемещение больших групп в более богатые регионы было менее выраженным, нежели в других схожих случаях – когда племена с внешней периферии Римской империи в разное время переселялись поближе к границе или приходили с внутренней и внешних периферий непосредственно на территорию империи в гуннский период. При миграции викингов, по крайней мере изначально, захватываемые богатства возвращались в Скандинавию, поток шел в оба конца. Эта разница объяснялась логистикой, которая и придает эпохе викингов характерные для нее особенности.
Центральным элементом миграции скандинавов были корабли, стоимость которых ограничивала ее масштабы и доступность. Даже когда процесс начался, он не мог принять форму миграции огромных смешанных групп населения, как было в IV и V веках. Как мы видели, некоторые группы, снимавшиеся с места в более ранние эпохи, могли насчитывать до 100 тысяч мужчин, женщин и детей. В IX–X веках скандинавские предводители перевозили отряды воинов, другие аристократы – своих приближенных и крестьян, а менее зажиточные в складчину покупали корабль для набегов и/или торговли. Но не у всех был доступ к виду транспорта, обеспечивавшему все эти блага, а идти пешком было бы слишком далеко – и мокро.
Таким образом, мы снова возвращаемся к кораблям, и даже несмотря на то, что они во многом ограничивали миграцию, именно они сделали ее возможной. То, что мы видим, – это начало ранней фазы европейской интеграции. Передвигаясь по суше, ранние средневековые народы могли продвинуться максимум на 40 километров в день. Ладьи викингов преодолевали вчетверо большее расстояние за двадцать четыре часа. Получается, что в результате развития корабельной технологии в Балтике в VIII веке Европа стала в четыре раза ближе к Скандинавии, чем раньше. Это средневековый вариант постройки аэропорта или скоростных железнодорожных путей до Балтики. И едва появился новый транспорт, скандинавы поняли, что по сравнению с их непосредственными соседями остальная часть Европы предлагает куда больше интересных возможностей. Итогами остались довольны многие в Норвегии, но далеко не все, для большинства ничего не изменилось. Не каждая фаза европейской интеграции в истории имела такие положительные последствия, как намерение избежать возможности повторения Второй мировой войны, очевидное с 1945 года.