Но даже если внести негативный элемент в миграционную мотивацию гуннов, основанную на сочетании возможных климатических и политических факторов, не приходится сомневаться в том, что эти мотивы сосуществовали, как нередко бывает в крупных миграционных потоках, с некоторыми причинами позитивного характера, побудившими их двинуться именно на запад. Римские источники, описывающие первые вторжения гуннов на окраины империи, не предоставляют сколько-нибудь существенных объяснений того, что именно происходило, но более поздние материалы весьма красноречивы. С 390 года и в особенности к 20-м годам V века и дальше мы обнаруживаем, что гунны весьма активно взаимодействовали с империей. Иногда они устраивали набеги. Огромный отряд, целью которого была как Восточная Римская, так и Персидская империя, прошел через Кавказ в 395 году, до того как основные силы гуннов двинулись в Центральную Европу, есть сообщения и о других, менее масштабных налетах. Иногда гунны служили наемниками в войсках империи. Уже в 80-х годах IV века действия гуннов и аланов привели к дипломатической конфронтации между западным императором Валентинианом II и узурпатором Максимом. В начале V века Улдин обеспечивал военную поддержку Стилихону, до опрометчивого вторжения в восточноримскую Дакию. С появлением больших отрядов гуннов в Центральной Европе, начиная с 410 года, количество наемников достигло апогея. Вполне возможно, они предоставляли серьезную военную поддержку фактическому правителю Западной Римской империи, Флавию Констанцию, в 410-х годах, но только во времена Аэция, начиная с 20-х годов V века, они стали основной силой и оплотом Западной империи. Благодаря их поддержке Аэций не только сохранил власть, обойдя своих римских соперников, но и сдерживал агрессивные устремления других варварских племен, теперь укрепившихся на землях Западной империи. Кочевники принимали участие в крупных кампаниях против вестготов и бургундов в 30-х годах V века. Затем, наконец, во времена Аттилы, когда гунны стали внушительной силой, они от грабежей и службы в римской армии перешли к полномасштабному завоеванию. За двумя нападениями на восточноримские Балканы последовали вторжения в Галлию и Италию в 451 и 452 годах[263].
Что связывает воедино все действия гуннов? Это лишь разные методы запустить руку в богатства, доступные в куда более развитом средиземноморском мире, находившемся под господством Рима. Целью налетов, разумеется, были разные блестящие вещички и другие приятные трофеи, которые можно было легко продать или обменять; для этого же наемники шли на службу к римлянам. Несмотря на тесные связи с гуннами – а Аэций три года провел среди них в роли заложника, – они не сражались за него без щедрого вознаграждения. И даже Аттила вторгался на территорию Рима, движимый мыслью об обогащении. У нас есть подробные описания дипломатических встреч, которые предшествовали этим нападениям и следовали за ними, и главной заботой гунна всегда был объем дани, которую он мог получить. Новые территории и другие виды прибыли были не столь важны[264]. Если перенесение такого отношения гуннов к империи и в особенности к Средиземноморью на 370-е годы оправдано – а ничто не говорит об обратном, – то в этом случае решение гуннов переселиться на запад в два этапа весьма и весьма разумно. Близость к политическим центрам римского мира в Северной Италии и Константинополе принесла бы им куда больше возможностей заполучить богатства империи. Другими словами, гунны действовали точно так же, как готы и другие, преимущественно германоязычные хищники III века: их миграция была реакцией на резкое неравенство в благосостоянии. Как и готы, они двигались от менее развитой внешней периферии империи – а возможно, и с более дальних территорий – в богатые внутренние регионы, где имелось широкое разнообразие возможностей обогатиться, доступных для племен, способных, как они, собрать войско, представляющее весомую военную угрозу.
Здесь также следует сделать важное замечание о природе миграционного потока гуннов – он непрерывно развивался. Ни один источник не называет точной численности гуннских миграционных единиц, однако все современные изучаемым событиям свидетельства указывают на то, что первоначальная экспансия в Северный Понт производилась в основном военными отрядами – небольшими группами, состоящими из воинов-мужчин. Витимир, король грейтунгов, чья смерть и заставила это племя готов двинуться к Дунаю в 376 году, сражался в многочисленных стычках (лат. multas clades) с аланами, которых гунны вытеснили на его земли. Это говорит о том, что, несмотря на серьезную дестабилизацию ситуации в целом, еще не приходилось говорить о серьезной, концентрированной силе с единым предводителем. Аммиан также отмечает, что Витимир нанял гуннов, которые помогли ему отразить натиск ланов. Это сообщение иногда сбрасывали со счетов, считая ошибкой переписчика, однако у нас есть причины ему поверить. Оно прекрасно укладывается в общий контекст, в котором многочисленные небольшие отряды кочевников действовали более или менее автономно. Тот факт, что предшественник Витимира, Эрманарих, «долгое время» (лат. diu) давал гуннам отпор, также подразумевает скорее череду не слишком серьезных стычек, нежели полноценное военное противостояние. В схожем ключе гунны действовали и в других местах, применяя разнообразные методы и приемы продвижения на запад, когда восточноевропейские границы Рима начали рушиться.
Помимо гуннов, сражавшихся за Витимира, упоминаются и другие: одни вторглись на земли тервингов (дважды), вторые поступили на службу в армию аланов, чтобы сражаться вместе с тервингами и грейтунгами против Рима к югу от Дуная в 377 году, третьи самостоятельно совершали налеты на империю параллельно с карпо-даками в начале 80-х годов IV века[265]. Есть серьезные причины полагать, что все это были независимые группы гуннов, а не одна и та же, появляющаяся в разных местах; к тому же ни для одного из их предприятий, описанных в наших источниках, не потребовалось бы большое войско. Среди немногочисленных подробностей, которые Аммиан приводит в своем рассказе о гуннах этой эпохи, одна выделяется: он утверждает, что ими управляли не короли, но «случайные предводители». Это неясное замечание, значение которого многократно становилось предметом споров, однако оно, опять-таки, неплохо укладывается в общую картину функционирования небольших отрядов кочевников. Поразительно и то, что в эту эпоху мы не встречаем сколько-нибудь значимых предводителей гуннов, чьи имена упоминались бы в источниках[266]. Это похоже на первые, довольно незначительные этапы нашествий славян и викингов, в VI и IX веках соответственно. В обоих этих случаях имена предводителей отрядов начали упоминаться только тогда, когда количество воинов в них существенно выросло.
Однако если экспансия гуннов, скрывавшаяся за кризисом 376–380 годов, осуществлялась силами небольших отрядов, то падение центральноевропейских границ Рима поколение спустя было вызвано миграцией совсем иного масштаба. Намеки на то, что размер отрядов гуннов, рыщущих на окраинах империи, вырос, появляются в источниках еще до начала второго кризиса. Примерно в 400 году современный периоду римский источник наконец называет одного из гуннских предводителей – Улдина. Он обладал достаточным влиянием, чтобы при случае оказать империи отнюдь не лишнюю военную поддержку; его войско состояло из гуннов и скиров. Однако, несмотря на встречающиеся кое-где хвастливые утверждения, будто его власть охватывала землю от закатного края до рассветного, последующие события показывают обратное. Попытка Улдина захватить восточноримские земли провалилась – еще до начала серьезных военных действий, когда предводители части отрядов покинули его. В этот момент он исчезает из наших источников и исчезает там, куда не проникают лучи солнца истории. Это вовсе не описание карьеры предшественника Аттилы. На мой взгляд, внезапное и кажущееся необъяснимым превращение Улдина из союзника в завоевателя ясно указывает на то, что его власть была не настолько прочна, чтобы он сумел удержать свое положение после прихода новых групп гуннов, которые начиная с 410 года занимают главенствующее положение в регионе – и, скорее всего, потому, что эти группы были гораздо многочисленнее и организованнее[267].
Доказательства тому очевидны. Когда дипломат и историк из Восточной Римской империи Олимпиодор в 411–412 годах посетил становища вновь прибывших гуннов в Среднедунайском регионе, он обнаружил, что правят ими разные короли, каждый определенного ранга. Ко времени этого визита гунны успели прожить в Центральной Европе всего несколько лет, и такая сложная политическая структура просто не смогла бы сформироваться из массы независимых отрядов. И более того, сходная система встречается в другом племени кочевников V века, у акациров. Следовательно, весьма вероятно, что вторым этапом миграции гуннов на запад управляли непосредственно короли, встреченные Олимпиодором. И в самом деле, учитывая численность германцев и остальных племен, которых гунны вытеснили со Среднедунайской низменности – многие десятки тысяч, как мы видели, – нельзя не усомниться в том, что несколько независимых отрядов могли слиться в достаточно крупное войско, чтобы захватить эти новые земли. Присутствие королей делает очевидным тот факт, что с северо-востока Черного моря на Альфёльд переселялись куда более крупные и хорошо организованные социальные группы, нежели разрозненные отряды воинов, которые в 376–380 годах стали причиной первого кризиса в регионе[268].
Итак, в общем и целом все указывает на то, что миграция гуннов в Европу приняла ту форму, которую мы наблюдали ранее, в III веке, и снова встретим в IX. Изначальный импульс исходил от военных отрядов, которые первыми открывали новые источники обогащения, пока еще без серьезного намерения непременно переселиться в новые земли. Однако, когда их деятельность оказалась весьма и весьма прибыльной, все более крупные и лучше организованные группы начали вовлекаться в этот процесс, возможно, с целью извлечь максимальную выгоду с помощью полноценного захвата новых территорий. В этом случае последующие действия гуннов заставляют нас предположить, что привлекала их не сама земля Среднедунайской низменности в плане ее сельскохозяйственного потенциала (в отличие от, например, викингов, которых Англия в IX веке интересовала в том числе и с этой точки зрения, как и норманнов в XI в.), а тот факт, что благодаря своему удачному расположению у живущих там народов имелись довольно прочные связи с богатой Римской империей. В результате первоначальные мелкие налеты на земли к северу от Черного моря вылились в полноценный приток мигрантов, набирающий силу – до тех пор, пока не появились крупные миграционные группы как часть вполне логичного механизма максимизации прибылей благодаря захвату регионов Альфёльда.