Уже сентябрь был на исходе, когда королевский кортеж появился на землях Бургундии. Здесь короля Генриха встречали как отца родного. Правда, подобно селянам всей Франции, крестьяне здесь жили скупо, потому как весь достаток отдавали королевскому войску на защиту своих рубежей. Не давала им покоя алчная вдова Констанция, питающая к родному сны вражду и ненависть. Когда она посылала свое войско воевать в Бургундию, крестьяне и горожане Дижона бросали пашни, кузницы, мастерские и брались за оружие.
Короля и королеву бургундцы ждали давно. Даже сетовали: дескать, что это надумали навестить нас последними. А ведь они давно уже приготовились к встрече государя и особенно государыни. После примирения в Пуату и Аквитании бургундцы проявили нетерпение и выслали навстречу кортежу короля не меньше сотни рыцарей и воинов, «чтобы не сбились король и королева в пути, не повернули на Невер или еще куда». Но нет, они не сбились.
В Дижоне, большом торговом городе, который стоял на реке Сене и от него на легких судах можно было достичь Парижа, Руана и выйти к проливу Ла-Манш, бургундцы встречали короля и королеву, как в Руане, тысячными толпами. Никто и никогда, как отмечали старожилы, не удостаивался таких торжественных встреч, коя ждала королеву Анну. Над городом торжественно гудели колокола многих храмов. На всем пути от Дижонского собора женщины выносили к карете Анны своих детей, чтобы она благословила их на безмятежную жизнь. Они верили, что ей это посильно, потому как никто другой не мог погасить распрю, длившуюся четверть века. Дижонцы верили в святое могущество своей королевы и все подносили и подносили ей детей на благословение.
Генрих уже не ощущал ревности, когда его подданные возносили Анну и забывали о нем. Он радовался тому. Рядом с ним сидела Его Королева. Это он нашел ее для Франции. Генрих уже не помнил о Бержероне. Это он, король, провез ее по всем землям державы, чтобы показать своему народу дочь великого славянского государства. Генрих был доволен, что Анна пришлась французам по душе. Он слушал восторженные крики с улыбкой. Он держал королеву за руку, когда они стояли в карете, и знал, что его душевное ликование переливается в нее. Она смотрела на дижонцев сияющая, прекрасная и счастливая. Ей было отчего пребывать в блаженстве. Еще на землях Гаскони она почувствовала, как под сердцем забилось дитя. В этот миг она с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Было такое ощущение, будто там, в материнском лоне, что-то защекотало, показалось, что дитя расширяет гнездышко. Анна испугалась, подумав, что это обманное движение. Но нет, это не было обманом. А тут сельская повитуха доброй вещуньей появилась, сказала свое. Какой уж тут обман! В королеве пробуждалось существо, которое с каждым часом и днем будет давать о себе знать все сильнее.
Так и появилась Анна на улицах Дижона со счастливой улыбкой на лице, на удивление и радость горожанам. Ей было приятно, что ее встречали многие молодые женщины и поднимали на руках к карете детей. Все это было добрым предзнаменованием.
В этот день Анна с трудом дождалась часа, когда наконец Генрих привез ее в королевский дворец-замок, построенный лет десять назад дижонскими каменотесами. За вечерней трапезой она едва прикоснулась к пище и не слышала умных разговоров сеньоров Дижона, принявших приглашение короля. Она вся была в себе и творила молитвы Пресвятой Матери Богородице, прося у нее благой защиты для младенца. Из-за стола она ушла задолго до конца трапезы. Генрих проводил супругу до спальни, но, увидев непривычные ему перемены в ее поведении, позвал камергера Матье де Оксуа и сказал ему:
— Передай гостям, что я сегодня к ним уже не выйду. — А как только вошли в спальню, спросил: — Что с тобой, моя королева?
Анна на это ничего не ответила, она еще хотела побыть наедине со своей тайной и лишь прижалась к Генриху. Странно, но в сей миг в ней пробудилась жажда близости, коя возрастала с каждым мгновением, и не было сил сдержать ее. И тогда Анна прошептала:
— Мой государь, возьми меня.
— А ты не устала с дороги? Отдохни все-таки, а там… там будет наша ночь.
— Дорога пробудила во мне жажду…
Генрих и сам испытывал желание окунуться в живительный источник. «Ты просто прелесть, что разгадала мою жажду», — подумал он. Ведь во время путешествия им не часто приходилось исполнять волю плоти.
— Ты провидица, — ответил он. — Я отнесу тебя на ложе, и у нас будет праздник.
Но Анна не дала отнести себя на постель. Она повела Генриха в малую комнату и там, возле ясеневой ванны, наполненной теплой водой, стала раздевать короля, а он снимал одежды с нее, И они опустились в ванну и смыли с себя дорожную пыль.
Потом король взял Анну на руки, отнес на ложе и, любуясь ее прекрасным телом, опустился на колени. И схлынула волна нетерпения, отступил прилив торопливости, пришло спокойное, торжественное сближение, которое приносит лишь одно блаженство. И Анна сочла, что только в эти священные минуты должна сказать о том сокровенном, что таила три месяца. Мужественное лицо Генриха было рядом. Его глаза смотрели в нее с нежностью. В нее, потому как она ощущала этот взгляд сердцем. Она хотела сказать о благом так, чтобы увидеть, как на его лице отразится услышанное, но в последнее мгновение, когда с ее губ должно было слететь первое слово, разум ее затуманился розовым облачком, каждый раз всплывающим над нею в высший миг вожделения. И Анна только тихо застонала от блаженства. Лишь потом, когда схлынула волна усталости, когда они молча лежали рядом, Анна взяла руку короля, положила ее себе на живот и прошептала:
— Мой любезный государь, скоро ты будешь отцом. Вот уже три месяца я ношу под сердцем дитя.
Генрих давно ждал и надеялся услышать эти слова. И все-таки сказанное Анной прозвучало неожиданно, и он не нашел ответного слова, лишь приник к ее лицу, покрывая его поцелуями. Потом он долго гладил еще не пополневший живот и шептал:
— Господи Боже, услышь мою молитву и пошли сына. А я всю жизнь буду возносить тебе хвалу, Милосердный. — Он тронул Анну за плечо: — Скажи, моя королева, кого ты ждешь?
— Радуйся, государь, я принесу тебе наследника. Он будет похож на тебя. О том поведала мне судьбоносица, — уверенно произнесла Анна, помня явление многолетней давности, вызванное Анастасией на берестовском прудовом роднике.
— Я верю тебе, моя королева, верю Провидению, пославшему благую весть.
И так уж повелось, что на Руси, что во Франции, на радостях Генрих поднялся с ложа, попросил Анну одеться и сам оделся и повел ее в капеллу. Там они опустились на колени пред статуей Пресвятой Девы Марии и вознесли молитву о сохранении дитяти в лоне матери.
В тот же вечер король и королева пришли к согласию о прекращении путешествия. Генрих и Анна остались довольны двухмесячной поездкой по державе. Им не удалось побывать лишь в трех восточных землях. Однако король надеялся на то, что во Франции воцарится мир, во всяком случае там, где они были. А если мир придет на север, запад и юг, то на востоке сеньоры будут сдержаннее. Как нужен мир! Ведь теперь у него, короля, нет времени ходить в походы, воевать, усмирять. Теперь ему надо беречь королеву и терпеливo дожидаться родов. Потому Генрих решил на несколько дней остаться в Дижоне и дать королеве отдохнуть. А чтобы восток не беспокоил его, он счел нужным послать в графства Невер, Шампань и герцогство Барри гонцов с просьбой к тамошним сеньорам извинить его за то, что он и королева не могут побывать у них, и просил навестить их в Дижоне.
Вольный торговый город на Сене нравился королю. Он славился своими мастерами-каменотесами, кои умели высекать из камня кружева и создавали статуи святых, равные греческим и римским изваяниям богов. Генриху хотелось показать Анне памятники древней истории Дижона, ведь этот город возник задолго до покорения Галлии римлянами.
Сеньоры ближних к Бургундии графств и иных земель откликнулись на приглашение короля и вскоре съехались в Дижон. Прибывали они с семьями, с большой дворней, с воинами, своими вассалами — баронами, виконтами, вилланами[67]. Никто из них не хотел сидеть дома, а жаждал увидеть королеву. Все гости получили приглашения на званый обед во дворец. Но накануне Анна сказала королю:
— Мой государь, я слышала, что в Дижоне собрались не только сеньоры и другие вельможи, но еще и многие вилланы.
— Да, это так, моя королева.
— Выходит, что они желают видеть нас?
— Похоже, они за тем приехали и пришли.
— Мой государь, не лишай их права увидеть тебя, — попросила Анна. — Это только во благо державе.
— Я не против. Но и ты не преминешь со мной появиться. А тебе ведь нельзя, ты должна беречь себя.
— Ты, государь, не беспокойся. Мне известно от матушки, как вести себя, когда затяжелеешь.
Король хотел было возразить, но подумал, что лучше доверится здравому смыслу Анны.
— Хорошо, дорогая, сегодня же мы идем к собору Святого Павла, вот только распоряжусь послать герольдов оповестить дижонцев.
В полдень улицы заполнили толпы горожане и собравшихся с ближних и дальних селений вилланов. Все шли на площадь Святого Павла, выходящую на набережную Сены. Жаждущих увидеть короля и королеву было так много, что на площади стало тесно. Генрих и Анна не заставили себя ждать. Анна была одета в голубую шелковую мантию, отделанную мехом горностая. На голове — корона. Король был в алом камзоле и тоже с короной на голове. Кортеж въехал на площадь медленно и двигался по ней по кругу. Генрих и Анна стояли в карете и приветствовали горожан и крестьян. Иногда Генрих поднимал руку и громко говорил:
— Люди Франции, король и королева всегда с вами. Мы любим вас!
Но вот кортеж поравнялся с собором, и Генрих увидел на паперти и близ нее большую толпу вельмож, которых он пригласил на встречу. Генрих удивился, что они так быстро собрались. Он взял Анну за руку и вместе с нею поднялся на паперть.
— Сеньоры, я и королева Франции приветствуем вас и рады видеть, — сказал Генрих. — Спасибо, что приехали.