— Конечно, ждите. И к тому же постарайтесь узнать цель поездки, — велел Генрих.
— Мы об этом думали, но…
— Все так и должно быть, — нетерпеливо сказал король.
И теперь, сложив в единое целое сообщение коннетабля и исповедь епископа, король убедился, что происки Констанции направлены против наследника престола. Генрих, однако, не счел нужным посвящать королеву в грязную затею Констанции.
— Моя дорогая, я зашел тебе сказать, что день крещения нашего сына придется отложить до августа. По совету епископа Готье и каноника Анри обряд лучше всего исполнить семнадцатого августа в день поминовения святого Филиппа Никомедийского.
Анна внимательно посмотрела в глаза Генриху и поняла, что он чего-то не договаривает, однако, не пытаясь выяснить, ответила:
— Ежели святые отцы считают сей день благодатным, что ж, мы запасемся терпением. — Анна уложила сына в кроватку и вернулась к королю. — Вижу, тебя что-то гложет. Ты давно не был так встревожен. Поделись, и тебе будет легче.
— Сам не знаю, моя королева. Мерзкие звери ползают по рубежам державы, а что им нужно, того пока не ведаю.
— Они не достанут наш дом. Пресвятая Дева Мария защитит нас. Потому успокойся, мой дорогой король.
— Я внимаю твоему совету. Ты ведь тоже мой ангел-хранитель. Теперь же о деле. Я хочу провести совет пэров и ленных владельцев. Буду говорить с ними о сервильных повинностях, расскажу о твоем батюшке.
— И позови путешественника Пьера Бержерона. Он знает законы Руси.
— Спасибо, я принимаю твое слово, — ответил король и, поцеловав Анну, покинул спальню.
Анна позвала сенных девушек Малашу и Ольгу. Они унесли в детский покой кроватку с Филиппом. Оставшись одна, Анна задумалась. Она хотя и не показала королю вида, но была сильно обеспокоена тем, что близ королевского двора появились зловещие тени. Анна уже знала, что за особа мать Генриха. Та, видимо, до исхода будет чинить зло своему сыну за то, что он оказался очевидцем ее позора. И Анна подумала, что ежели она не сумеет защитить свой дом, то может многое потерять. Ей надо было знать, что замышляет Констанция. И все ее надежды были связаны с Анастасией. Только она могла открыть замыслы темноликой и показать Анне дорогу, коей она уведет близких от опасности. Анна никогда не просила Анастасию о подобных услугах. Теперь же у нее не было иного выхода. Анна помолилась: «Господи Милосердный и ты, моя защитница Пресвятая Матерь Божия, побудите мою судьбоносицу открыть мне замыслы недостойной и заблудшей. Молю во благо и спасение наследника престола».
Но Анна позвала Анастасию совершить таинство лишь в вечерний час. Знала она, что это благодатное время для ясновидицы. Она как бы сближалась с теми, к кому обращала свой взор.
— Ты уж прости, но другого пути я не вижу, как предотвратить беду, грозящую нам.
— Дело-то богоугодное, матушка-королева, — согласилась Анастасия. — Идем же на Сену, там и будем искать откровение.
В королевский сад Анна и Анастасия отправились вдвоем. Лишь где-то позади них шли русичи-телохранители, коих всякий раз высылал за королевой предусмотрительный Анастас. Королева и ее судьбоносица пришли к красивой беседке, коя была построена над водой протоки в нескольких шагах от берега. С одной стороны беседки сходили в воду ступени для купания. И Анна с Анастасией уже дважды купались вот так же, в ранних сумерках летнего погожего дня. При этом они вспоминали прелесть купания в родном Днепре.
На этот раз Анна и Анастасия уселись на скамью близ самой воды, и королева поведала товарке обо воем, что услышала от короля, что подспудно почувствовала и от чего лишилась покоя.
— Вот и прошу тебя, заботливая, сказать, откуда грозит нам беда, как ее избежать?
Анастасия выслушала Анну, не спуская с нее взора, однако ничего не ответила. Она уже знала судьбу венценосного сына Анны и Генриха и заглянула в нее в те дни, как он появился на свет. Той судьбе позавидовали бы многие государи. Она была благодатной и счастливой. Филиппу Первому суждено было простоять на престоле Франции столько лет, сколько ни до него, ни долгие десятилетия после него никто не стоял. Его корона будет сверкать на небосводе Франции долгих сорок восемь лет. И держава в эти годы станет постепенно набирать силу, богатеть, народ Франции будет дышать свободнее. И сам король Филипп Первый будет править государством мудро и спокойно. В его правление Франция отправит тысячи воинов на защиту Гроба Господня в первый крестовый поход к Иерусалиму. У Анастасии пока не было воли раскрыть Анне судьбу ее сына. Теперь же судьбоносная сказала лишь одно:
— Мне ведомо, откуда может прийти беда. Но ты сама в состоянии многое исправить. И время подскажет, как это сделать. Ты не бойся пойти на сближение с носительницей зла. Она бессильна тебе навредить, пока ты под крылом у Спасителя. Мне же надо помолиться и услышать слово Вседержителя.
— Но ты все-таки загляни за окоем, заботливая. Не грозят ли нам лютости завтра, послезавтра?
Анастасия многажды охотно исполняла желания Анны. Но сегодня ее что-то настораживало. И чем больше она думала о том, тем отчетливее перед взором вырисовывался храм Божий. Но это не был православный храм, не поднимались над ним купола с крестами. Он не сверкал белизной камня, как киевская Святая София Премудрости. Темно-красная громада пиками вонзалась в небо, заслоняя собой белый свет. За храмом небеса то и дело окрашивались огненными всполохами. У Анастасии разболелась голова, и она не могла разгадать суть явления. В висках, словно на двух наковальнях, стучали кузнецы. Анастасия попыталась вырваться из цепких объятий боли, но ей это не удалось. И тогда она шагнула к воде и стала пригоршнями бросать ее в лицо. Ей полегчало. Она распрямилась, посмотрела в сумеречное небо, помолилась Всевышнему. Вновь склонилась к протоке, разгребла живую воду и всмотрелась в глубь. Видение перед ее взором не изменилось: все так же в небо возносился стрельчатый храм и за ним играли огненные всполохи. И ничто не открывало ясновидящей суть явления. Больше того, Анастасия почувствовала, как по ее телу разливается слабость, а в голове вызванивала наковаленка: «Не дерзай! Не дерзай!»
В этот миг рядом с Анастасией возникла Анна и тоже склонилась над протокой. Она всматривалась в живую воду долго, что-то увидела там, но что, Анастасия того не ведала. Прошло еще несколько мгновений, и королева вдруг стремительно отшатнулась от воды, упала. Анастасия метнулась к ней и помогла встать.
— Зачем ты подошла к воде, Ярославна? Зачем?
— Я должна была увидеть то, что открылось тебе.
— И что же ты узрела? — Анастасия заметила глазах Анны страх.
Она же словно не своим, приглушенным голосом ответила:
— Они шли на меня толпою, все в черном, с черными ликами и с факелами в руках. Они угрожали мне!
— А другое ты не видела? Ну храм хотя бы?
— Никакого храма. Только черные лики, черные одежды и факелы.
— Господи, да как могло подобное случиться?! — воскликнула Анастасия.
И она вскрикнула не без оснований, потому как знала, что Анне должно было открыться то же самое, что открылось ей. И Анастасия поняла, что в их жизнь вмешалась третья сила. Она не дала им узреть вкупе мир за окоемом. И был только один путь освобождения от ее влияния — это увидеть ту силу. Увидеть и выстоять пред ней в чистоте помыслов. Да было ради чего: та сила несла смертельную угрозу королевской семье. Анастасии сделалось легче, дух ее воспрянул.
Она взяла королеву за руку, увлекла к воде.
— Должно нам, Ярославна, встать рядом и одолеть тьму. — Анастасия крепче сжала руку Анны и прижала ее к себе. — Держись!
Гладь протоки под ними засеребрилась, и, словно в хрупком зеркале, проявился четкий женский лик с чертами ангела тьмы, с черными глазами, острыми, будто копья. Лик надвигался, взгляд его впился в лицо Анны и Анастасии, причиняя нестерпимую боль. Анна уже страдала безмерно и пыталась закрыть лицо руками, но Анастасия твердо сказала: «Не смей! Терпи!» — хотя сама была готова закричать от боли.
В последнее мгновение, когда боль казалась невыносимой и было похоже, что черноликая испепелит их, Анастасия сорвала с груди нательный крест и выставила его перед черной силой.
— Изыди бурею, нечистая, — произнесла ясновидица.
Над беседкой в кронах деревьев зашумел ветер, вихрем сорвался вниз к воде, взбугрил ее у самых ног россиянок и унес водяной столб по протоке вдаль, к Сене. Вновь над протокой стало тихо. Догорел на западе июльский закат самого долгого дня в году.
Анна и Анастасия, все еще держась за руки, отошли от воды, опустились на скамью, некоторое время посидели отрешенно, еще не понимая, что избавились, может быть, от смертельной опасности, и наконец посмотрели друг на друга.
— Это Констанция, — тихо промолвила Анна. — Она наш враг и грозит нам бедою.
— Она, — согласилась Анастасия.
— Чем же она грозит, Господи? Сколько же нам жить в тревоге?!
— Сказала уже: пока не встретишься с нею. Тебе иного пути нет, чтобы уберечь себя, сына и короля от ее происков, — посоветовала Анастасия.
— Но ты будешь рядом со мною? — обеспокоенно спросила Анна.
— Мы встанем пред нею вместе.
Однако, посулив Анне избавление от бед, Анастасия ошиблась. До того как случилась встреча королев Анны и Констанции, последняя все-таки сумела досадить своей снохе, обрушив на ее голову град неприятностей.
Глава двадцатая. Император сердится
У германского императора Генриха Третьего в тот 1052 год было немало причин сердиться и негодовать на многих. За свои тридцать пять лет жизни он не знал огорчений. В двадцать два года он унаследовал от отца корону и престол империи. К этому времени великая Германо-Римская империя приближалась к пику своего расцвета и могущества. Все государи Европы признавали ее силу, мощь и миролюбие. Казалось бы, со смертью сурового и властного Конрада Второго в великой империи наступят раздоры, вспыхнут междоусобицы среди графов и маркграфов, среди королей, коих было немало в империи. Наконец нахлынет время народных волнений с жаждой избавиться от нищеты. Нет, ничего подобного не случилось. Сын Конрада Генрих Третий достойно занял престол отца и оказался любезен всем народам огромной империи. Правда, в первые годы властвования Генриху Третьему досаждали папы римские. Лет пять, пока не окреп на престоле, император терпеливо не вмешивался в распри кардиналов, прим