фуртом — бывший стольный город Тюрингов Вимар, Оттон I любит эти края, и княгине Ольге пришлось узнавать о них все, что только можно, прежде чем посылать к нему послов… Вимар — это старый замок и Святое озеро у поймы реки Ильм… Почти Ильмень, как в Новгороде. А теперь посредине Вимара — Лебяжье озеро, будто в Киеве, около него, на Черниговщине, словом, всюду — где лебеди — священные птицы… А это повсюду в славянских землях…
Мысли о заботах и нуждах всегда отвлекали княгиню Ольгу от всех огорчений и печалей, но теперь другое. «Потрясение слишком велико… и не в потрясении суть… Сокрушение жизни — вот что произошло… Что делать? Что предпринять? Как спасти всех? Какая?то болгарка… Пусть любая — был бы живым Святослав… Но оставлять вместе с Мариной Малушу — нельзя… Передать ли Святославу все — все–все? Но для мужского ума это может показаться слишком незначительно и глупо — нянька, скифка, рута какая?то, васильки… Причем тут васильки?! Не рассказывать же ему о кентавре Хироне, которого скифы считают «своим», мало того, и про себя думают, что они и есть кентавры… Нет, это слишком для воина, спрямляющего и жизнь и все в ней под меч… не для того, чтобы сокрушить, а выявить простоту, часто заваленную сором… Когда виден меч — впереди или позади — то все само собой в ней становится прямее и короче… Значит, важно видение меча… как разрешение неразрешимого, запутанного, ускользающего… Князь Игорь никогда не испытывал этого видения: если нужно было, шел с дружиной и побеждал и не расчислял заранее, что станется, если он не пойдет, как тогда нужно действовать — он не представлял себе меча, он действовал им… Она же, женщина, должна иметь это видение Меча… Причем тут меч?! Она не амазонка… Не поляница, как звали их теперь».
Княгиня Ольга подошла к поставцу — потаенному в стене, дверка его не видна никому, даже если стоять совсем рядом. Отверстие для ключа было меньше булавочной головки, а ключик спрятан в ее ларце.
Над отверстием была незаметная выпуклость, ее можно нащупать пальцем. В поставце, вырезанном из липового дерева, стояла небольшая икона, привезенная ею из Константинополя. Она не была узаконена патриархом, хотя в русской общине Царьграда ей уже поклонялись давно — после смерти юродивого русского Андрея, что был родом то ли из Новогорода, то ли из Киева. Он скончался в 936 году, и все в общине помнили его вживе: как бродил по городу, голодный и оборванный — в рубище и лохмотьях. Неизвестно где и как Андрей стал рабом, был продан на невольничьем рынке в императорской столице греку Феогносту, который был неплохим человеком, голодом раба не морил, и тот исправно работал. Но однажды увидел Андрей сон о двух воинствах — в одном были мужи в светлых одеждах, в другом — бесы, страшные видом, одетые во все черное. Во сне к Андрею обратился ангел, который призвал его бороться с бесами, а для этого оставить обычную жизнь и стать юродивым, чтобы стяжать Духа Святого. С этого времени Андрей— будто разум у неге помутился — ходил по улицам Константинополя, просил подаяния, делился полученным с другими нищими, кротко сносил побои и оскорбления, которыми его осыпали…
«Вот где сокрушение гордости!» — подумала княгиня Ольга, зажигая свечу перед иконой.
На ней была изображена Богоматерь с покрывалом в руках, которое она распростерла в воздухе… А перед ней склонились ангелы, апостолы…
Русская община Царьграда была возбуждена и взволнована тем, что этот бродящий по улицам города полуголый нищий во Влахернском храме сподобился увидеть саму Пречистую Богородицу.
Был воскресный осенний день, шло всенощное бдение, церковь была полна народу и в четвертом часу ночи, когда юродивый Андрей, с которым гнушались стоять рядом богатые и нарядные горожане, поднял голову и увидел саму Богородицу… Она шла в окружении ангелов и святых. А святой Креститель Иоанн и святой апостол Иоанн Богослов, любимый ученик Христа, который поручил на кресте ему свою мать, сопровождали Богородицу — все они шли по воздуху…
Великая тайна состояла в том, что их видели лишь юродивый Андрей и пришедший с ним в храм друг его Епифаний.
По рассказу Андрея, Богородица со слезами молилась за всех христиан, присутствовавших на богослужении, а потом подошла к Престолу, сняла со своей головы покрывало и распростерла его над всеми молящимися, защищая их от враждебных сил — врагов видимых и невидимых. Богородица сияла, и момофор ее сиял таким небесным светом, что Андрей спросил стоящего рядом Епифания, видит ли он Пресвятую Богоматерь. Епифаний ответил ему: «Вижу, святый отче, и ужасаюсь» — настолько он был потрясен этим видением. Пока Пресвятая Богородица молилась своему Сыну, чтобы Он услышал молитвы, обращенные к Нему, видно было и ее блистающее светом покрывало. Когда же она покинула церковь и покрывало стало невидимым…
Во Влахернском храме хранились риза Богородицы, момофор и часть пояса ее…
Видение Андрея юродивого тут же стало известно всей столице — в храм бежали, спешили отовсюду. Написана была икона, однако греки пока не спешили с установлением. Русские же ей поклонялись, всем икона помогала… Чудесное видение Богородицы во Влахернах стало потрясением для жителей города.
Княгиня Ольга шептала: «Помоги, Пресвятая Богородица. Помяни нас во Твоих молитвах, Госпоже Дево Богородице, да не погибнем за умножение грехов наших, покрый нас от всякого зла и лютых напастей; на Тя бо уповаем и, Твоего Покрова праздник чествующе, Тя величаем…»
Спокойствие окутывало княгиню Ольгу, словно покрывалом Богородицы: Она поможет, Она не допустит погибели. Ольга почувствовала глубокое умиротворение и уверенность за своих внуков, за Святослава, за Малушу, за Марину. Она помолится, и они будут спасены. Во дворце императорском в Константинополе императрица ей показала икону Покрывала Богородицы, как она ее назвала, подведя ее к потайному поставцу за дверцей и шелковой занавесью. Иконе молились всюду — и во дворце, и в домах простых людей. Эту икону поднесла ей красавица русская Василиса из общины со словами, что ее благословил и держал в руках Андрей юродивый, а написал ее Епифаний, который был с ним в храме и видел это чудо. Утешительность образа Пресвятой Богородицы была засвидетельствована уже многими тысячами людей, и какое счастье, что княгиня Ольга привезла этот образ на родину. Она мечтает, чтобы киевляне получали бы от него такую же благодать и силу, которые получает она… Для этого надо лишь, чтобы они уверовали в Христа, как уверовала в него она, княгиня Ольга, как уверовал князь Игорь…
А пока… пока ее невестка Марина и сын Святослав поклоняются старым богам, и ничего нельзя с этим поделать, и она, княгиня Ольга, должна с этим смириться и постараться все же их спасти… И еще судьба внуков Олеженьки и Ярика заботит и печалит ее душу…
«О детях — потом, — сказала себе княгиня Ольга, поднимаясь с колен, — надо увидеться с Малушей, тогда станет ясным и все остальное».
Она погасила свечу, постояла, пока светлый дымок от нее окончательно не растаял в воздухе. Закрыла дверцу и повернула ключик в замке. Покрывало Богородицы коснулось ее горя и беспокойства и словно унесло их.
Примечание автора
Праздник Покрова Богородицы в память Ее появления в храме Константинополя установлен Русской православной церковью спустя двести лет после кончины равноапостольной княгини Ольги (умерла в 969 году 11 июля). Это сделал святой благоверный князь, соименный Андрею юродивому, — Андрей Боголюбский[344], сын Юрия Долгорукого. У внука княгини Ольги и князя Игоря Владимира Святославича — Владимира Святого, прозванного Владимиром Красное Солнышко, родился сын Ярослав. А у князя Ярослава Мудрого появился на свет сын Всеволод.
У Всеволода I Ярославича и дочери византийского императора Константина Мономаха родился сын Владимир.
Князя Владимира II Мономаха Всеволодовича Бог наградил сыном Юрием (Георгием), получившим прозвище Долгорукий[345]. У него и родился сын Андрей Юрьевич (Георгиевич) Боголюбский.
Этот далекий потомок княгини Ольги и установил на Русской земле праздник Покрова Пресвятой Богородицы, праздник удивительный, неизвестный ни в православной Византии, ни на православном Востоке, ни в католических странах Европы (разделение церквей на католическую и православную произошло в 1054 году).
Предшествовали этому вот какие события.
В 1154 году князь Юрий Долгорукий стал великим князем киевским и отдал сыну Андрею в удел Вышгород под Киевом: как известно, это древняя крепость, «замок над Борисфеном», в 15 верстах[346] ниже по Днепру.
Вышгород был расположен на высоком холме, укреплен валами и стенами. Упоминается как Вусеград в книге византийского императора Константина Багрянородного (905–959, правил в 945–959 годы) «Об управлении империей».
Император перечисляет русские города, получавшие византийскую дань. Около Вышгорода переправлялись через Днепр, если шли из Киева в Чернигов или из Чернигова в Киев.
В «Повести временных лет» Вышгород автор называет под 946 годом как «Ольгин град» — любимое детище княгини Ольги, которому идет треть древлянской дани (две трети шли Киеву).
Когда внук княгини Ольги Владимир Святой крестил Русь, он поставил в Вышгороде церковь Святого Василия, именем которого был крещен. Когда любимые сыновья князя Владимира Борис и Глеб[347] были злодейски умерщвлены своим братом Святополком Окаянным, их погребли у храма Святого Василия в Вышгороде. Правнуки княгини Ольги легли на любимой ею земле, будто к прабабке припали. Борис был убит в год смерти отца, в 1015 году, и тогда же здесь похоронен. Глеба, умерщвленного под Смоленском, точнее сказать — его мощи нетленные были найдены, перевезены по Днепру в Киев и также легли рядом с братом спустя несколько лет.