- Я опалю её костром, чтобы искупила вину! - пуще гневался воевода. - Как она смела поднять руку!..
Вместе с Добрыней в гавань прибежал Стас. Теперь он был рядом с воеводой, пораженный всем случившимся не меньше Добрыни. Когда воевода окликнул его, он не отозвался, пребывая в забвении.
- Стас, ты слышишь? - повторил Добрыня. - Возьми отроков, ископай весь город, но найди Фениту и приведи её ко мне!
Стас взял двух отроков и ушел, но в нем впервые всё взбунтовалось против Добрыни, против князя Владимира. Он не хотел, чтобы Фенита попала в их руки на поругание. Он отправился искать девушку, но не для того, чтобы привести её в княжеский шатер, а чтобы уберечь от расправы. Бывший лазутчик быстро нашел Фениту. Она пребывала в доме отца и ещё содрогалась от пережитого ужаса. Стас не вломился в дом митрополита Макария силой, хотя и мог, но проник тайно. Он поставил отроков у главных дверей дома Макария, сам же через черный ход и кухню пробрался в трапезную, где и возник перед митрополитом и его дочерью. Они испугались неожиданно появившегося росса, но Стас произнес по-гречески:
- Я с миром.
- Что тебе нужно, добрый воин? - спросила Фенита, узнавшая Стаса.
- Воевода Добрыня велел схватить тебя. Он сказал, что ты ослепила князя своей силой.
- Я только защищалась, я не посылала на князя священного огня, нет! Я убежала, а князь остался в шатре.
- Я верю тебе. Знать, князя постигла кара Господня. Но вина на тебе. - Стас обратился к митрополиту Макарию: - Владыко, укрой свою дочь от княжеского гнева. Сей же час через черный ход отправь её в тайное место, а я скажу, что не нашел Фениту.
Стас поклонился Макарию и направился к главной двери, ведущей на крыльцо, где стояли отроки. Фенита поспешила за Стасом, остановила его и спросила:
- Зачем ты меня защищаешь?
- Ты достойна сего.
- Да хранит тебя Господь Бог от всех напастей. Фенита прикоснулась рукой к лицу Стаса. Он поймал её руку, погладил и прижал к своему лицу.
- Я ещё приду к тебе. А теперь ухожу. И ты уходи. Стас скрылся в глубине сеней.
Гроза ушла за плоскогорье в степи. В гавани и над Корсунем воцарилась тишина. Воздух был прохладен и свеж. Ливень погасил огонь на ладье князя. Она лишь курилась легким дымком. Ничто уже не говорило о том, что здесь, на берегу бухты, разыгралась трагедия, что великий князь потерял зрение. И никто не мог сказать, кроме князя, кто или что было тому причиной. Да и сам князь путался: то ли Всевышний прогневался на него, то ли Фенита вызвала волшебные силы и обрушила их на голову оскорбителя. Уже позже, всё взвесив в просветлившейся голове, Владимир признался, что виновен во всём только он, безвольно дав пробудиться в себе женолюбию. Было же ему суровое и невозвратное предупреждение в селе Берестово. Да и покарали его жестоко: почитай, больше, чем на год, лишили мужской силы, и он вынужден был сторониться своих жен, а потом и вовсе избавиться от них. И вот вновь наказан за греховную прихоть.
Ещё до рассвета Добрыня велел воинам перенести князя во дворец Земарха и поставил в его опочивальне стражу, чтобы никто без ведома воеводы не смел войти к князю. Сам же поспешил к старцу Григорию, надеясь, что святой отец поможет вернуть Владимиру зрение. Но старец Григорий велел Анастасу не пускать Добрыню. Воевода не посмел нарушить запрет и ушел ни с чем.
В сей же час к одному огорчению добавилось другое: Добрыню разыскал Стас и сказал, что Фенита скрылась из города. Стас смотрел на воеводу невинными глазами. Добрыня, однако, вознегодовал:
- Ты плохо служишь князю! Да не будешь прощен, пока не найдешь злодейку!
Стас выслушал воеводу со смирением, но, зная его отходчивый нрав, подумал, что он больше не вспыхнет, и ответил:
- Фенита придет сама в урочный час, потому как чиста перед князем и Богом.
- Ты что, ведун, что ли? - всё же вспыхнул Добрыня.
- Думай, как хочешь, батюшка-воевода. - И Стас ушел.
Шли дни. Князь встал с постели и был здоров телом, но болел душой. Он никуда не выходил из дворца, никому не показывался на глаза, и близ него пребывали только Добрыня и услужители. Князь страдал день за днём, и эти страдания становились все нестерпимее. Он часами стоял у окна лицом к морю, но ему не дано было зреть голубую лазурь и полет чаек, он не видел судов, что бороздили море и входили в гавань или уходили из неё. Он слышал лишь шум морского прибоя, игру волн, которые накатывались на галечник. Он боялся думать о царевне Анне, о Царьграде. Князь представлял себе, каким позором покроется его имя, когда там, в стольном граде Византии, узнают о его богомерзких делах и о заслуженном наказании.
А время неумолимо совершало свой бег, и настал день, когда из Царьграда прилетели под парусами гонцы. Они принесли отрадную весть: император Василий и царь Константин отправили свою сестру в Корсунь, и она прибудет со дня на день. Но эта весть не обрадовала Владимира, он стал ещё более угрюмым. Страдания его усилились. Он даже не мог представить себе, как покажется на глаза Багрянородной царевне. Он подумывал о бегстве на Русь. Утешало только то, что не взял на душу лишнего греха, не преследовал блаженную Фениту, но посылал к ней Добрыню, чтобы испросить прощение за безрассудное посягательство.
Однако отец Фениты, митрополит Макарий, не пустил язычника даже на двор. Толмач же Добрыни успел поговорить с услужителем митрополита и узнал, что отец увез дочь из Корсуня и спрятал её в далеком монастыре. Но Добрыня не посыпал раны князя солью, сказал, что видел Фениту и она готова простить его, если он примет христианство. Воевода посетовал с улыбкой, когда стоял за спиной князя:
- Вельми жалею о том, что золото на усы Перуну пустили.
Племянника дядюшка не развеселил, но дал понять, что ему и впрямь пришло время повторить обряд своей бабки Ольги. Правда, Корсунь не Царьград, там было бы больше великолепия в крещении», - подумал Добрыня, но в сей миг увидел на морском окоеме множество белых парусов. Это приближались византийские суда, на одном из которых с жаждой приобрести новую отчизну прибывала царевна Анна. Добрыня подошел к князю вплотную, обнял его со спины и по-отечески сказал:
- Сын мой, князь-батюшка, укрепи свой дух. В гавань входят царские суда. Вели готовить почетную встречу.
- Иди, дядюшка, распоряжайся как хочешь, но помни твердо: меня ни для кого нет.
- Всё в руках Божьих, - ответил с хитрой улыбкой Добрыня и покинул княжеский покой.
Глава двадцать вторая. «УЗРЕЛ Я ИСТИННОГО БОГА»
Царские корабли - три больших дромона - появились на рейде Корсуня в полдень. Было тихо и знойно. Паруса обвисли, и суда шли на веслах. Встречать царевну Анну вышли все горожане. Было только Богу ведомо, как они узнали, что их царевна скоро станет женой язычника. В гавань пришли крестьяне из ближних к Корсуню селений, ремесленники и виноделы из посадов, чуть ли не вся Владимирова рать, которая заполонила прибрежные склоны и крепостные стены города.
Впереди, у самой воды, собрались воеводы, тысяцкие, сотские и все отроки и гридни старшей княжеской дружины. Здесь же отдельной группой стояли священнослужители Корсуня во главе с митрополитом Макарием. Возле него держались Анастас с Анастасией и старец Григорий.
Суда застыли неподалеку от берега, и все в гавани замерло в ожидании появления царевны. Но на судах не было никакого движения. Царевна Анна ждала, когда на её корабль поднимется тот, ради кого она страстно стремилась на Русь.
Но князь Владимир не вышел встречать царевну. Он по-прежнему стоял у окна своего покоя и молил Перуна освободить его от оранжево-голубой пелены. Теперь он думал, что было бы лучше, если бы, подняв руку на божественный знак, потерял её. Однако вспять не шагнешь, и оставалось лишь скорбеть о своей доле и казнить себя за безрассудство.
Русского князя ждали и горожане, но их терпение уже иссякло, и по многотысячной толпе, вначале как тихий ветерок, пошел говор, начал нарастать и разразился возгласами негодования. Тогда Добрыня позвал с собой старца Григория, митрополита Макария, воевод Косаря и Путяту и повел всех к стругу, чтобы доплыть на нем до кораблей. Воины сели на весла, и легкий струг вскоре пристал к борту большого дромона. В сей миг на его палубе показались византийские вельможи и священнослужители во главе с митрополитом Михаилом. Он увидел Макария, Анастаса и Григория и пригласил их подняться на корабль. Как только они поднялись, Михаил спросил Макария:
- Владыко, не вижу великого князя всея Руси. Зачем он пренебрег нами и не вышел встречать царевну?
Макарий ничего не ответил Михаилу и посмотрел на Анастаса. Тот повернулся к Григорию:
- Твое слово, святой отец.
- Скажи сам, мой брат, ничего не тая, как велит Всевышний.
Анастас понял отца Григория и ответил митрополиту без утайки:
- Князь Владимир болен. Он прогневал Всевышнего, и Господь покарал его. Великий князь пребывает в слепоте.
Строгое лицо митрополита Михаила, обрамленное черной бородой, стало суровым, черные глаза сверкнули гневом, и он сказал, как отрубил:
- Зачем Багрянородной царевне, дочери великого василевса Романа, слепой супруг, к тому же язычник и варвар, Богом наказанный?! Ноне же мы отправляемся в обратный путь.
Чуткий толмач, стоявший возле Добрыни, всё быстро перевел ему. Воевода гневно воскликнул:
- Хватит головы кружить! Никто из гавани никуда не уйдет, но княжеская рать пойдет на Царьград и накажет обманщиков, которые столько лет морочили голову великому князю! - Бросая эти дерзкие слова, Добрыня потребовал от митрополита Михаила: - Веди меня к царевне!
Михаил не дрогнул перед богатырем россов и не шелохнулся. Добрыня же решительно направился к каютам, и вооруженные воины, которые охраняли покои царевны, расступились перед ним.
И тут навстречу Добрыне вышла сама Анна. Воевода замер от неожиданности и, казалось, лишился языка. Молодая царевна была прекрасна. Черные локоны укрыли её плечи, кольцами легли на высокий и чистый лоб, большие темно-карие глаза излучали спокойствие и добро. Нос с маленькой горбинкой украшал благородные черты лица. На ней не было узорочья, лишь бриллиантовая нить переливалась на высокой груди.