- Батюшка, но степняки перешли Сулу и зорят Русь! - крикнул Борис.
Встретились отец и сын в гриднице, куда собрались на совет воеводы. Князь наконец осмыслил всё, что донес Борис, опустился на скамью и тихо сказал:
- Сын мой любый, возьми дружину матушки Арлогии моим повелением, ещё малую мою дружину, что стоит в Родне, иди навстречу печенегам и останови их. Иди и помни: русские сраму не имут.
- Помню, батюшка, и остановлю степняков, - твёрдо произнес Борис и спросил отца: - Да вижу, батюшка, у тебя какое-то горе?
- Горе, любый. Недостойный Ярослав поднял меч на отца. Думал я послать в Новгород Добрыню, да теперь эн пойдет на помощь тебе. Сам же я помчу в северные земли, дабы вразумить извратителя. Лихую судьбу он себе избрал. - И Владимир ударил кулаком по колену.
Борис ничего не ответил на это. Он подошел к отцу ж, склонив голову, попросил:
- Батюшка, благослови на ратное дело. Печалуюсь о разлуке. Свидимся ли? Благослови во благо.
Голос Бориса был невесел и разрывал душу Владимира, добавляя к случившемуся новую, ещё не осознанную боль. Им не суждено было больше встретиться.
- Благословляю, сын мой любый. - Князь положил отяжелевшую руку на плечо сына, опустившегося перед отцом на одно колено. - Пусть Всевышний пошлет тебе удачу.
- Тебя прошу держаться, батюшка. Вижу, что занемог ты, - с печалью в голосе говорил Борис и смотрел на отца грустными глазами.
- Иди, сынок, не медли. - И Владимир отстранил от себя Бориса.
Молодой князь ушел. Отец перекрестил его вслед: «Господи, спаси и сохрани достойного твоей заботы!» Это было последнее обращение к любимому сыну.
В гриднице уже собрались все, кого позвал Добрыня. Князь выступил перед воеводами, но был малоречив, как всегда, когда требовалось дело, а не слово.
- Дети мои, на Русь пришло лихо. В Новеграде измена. От Сулы идут печенеги. Обороним державу от беды. Всем старейшим воеводам идти со мной на север, всем молодшим - с Добрыней на юг. Добрыня уходит сей же час. Мы рано завтра. С Богом! - закончил Владимир и медленно направился во внутренние покои дворца, чтобы предупредить Арлогию, что поездке в Царьград к святым местам не быть.
Князь нашел Арлогию за сборами в дальнюю дорогу.
- Матушка-княгиня, остудись. Не пойдем мы в Царьград. В державе худо. Зло умышлено в Новеграде. От Сулы идут печенеги, - сказал князь Арлогии.
Она, бледная, как стояла близ арабской оттоманки, так и опустилась на неё.
- Господи, за что шлешь наказание! - прошептала княгиня. Владимир сел рядом, обнял жену за плечи. Молчал и думал о своём. Шел третий год их тихой супружеской жизни. Арлогия родила князю дочь, и по просьбе Владимира её назвали Ольгой в честь великой княгини-прабабушки.
Супружество Владимира и Арлогии было безмятежным. Арлогию не угнетало то, что князь был на много пет старше её и годился ей в отцы. Он ни в чем не уступал молодым, был крепок духом и телом и тешил её в близости досыта. Она легко приняла русские обычаи, но внесла в них своё - немецкую аккуратность, строгость в соблюдении порядка.
- Ой, лихо-то какое, семеюшка! Что-то будет теперь? - запричитала Арлогия по-русски и сама ответила: - Знать, тебе надо в Новеград идти. И меня с собой возьми.
- Возьму, Арлуша. Но сейчас я отбываю в Берестово к старшей дружине. А ты собирайся и поедешь не спеша следом.
Прошло совсем немного времени, как Владимир сел на коня и покинул Киев во главе сотни гридней - личной охраны, чтобы из Берестова идти на Новгород.
Мартовский день был погожий, играл небольшой морозец, светило солнце, снег на полях искрился и отдавал синью. А на южных склонах холмов снег уже сошёл. Вдоль дороги на старых сугробах появились гроты-проталины, и вход в них закрывали серебряные пики сосулек. В пути князь любовался игрой природы. Иногда ему удавалось отвлечься от суровой действительности, от боли в груди, но и то, и другое всё острее напоминало о себе. Уже вблизи Берестова князь ощутил немощь во всём теле. Будто жилы повытянули из рук и из ног, и они повисли как плети.
В Берестово князь Владимир приехал к вечеру. Сам ш не смог сойти с коня. Гридни сняли его и отнесли в палаты. Князь попытался было идти, но почувствовал, что всё тело у него разбито, будто батогами поколоченное, а ноги и руки - чужие. Острая боль всё сильнее пронизывала левую грудь, словно туда воткнули шило и поворачивали, дабы дыру раскрыть.
Поручив воеводе Василию Косарю собирать дружину в поход, Владимир попросил отнести его в опочивальню и там пластом свалился на ложе. Какое-то время он ещё воспринимал окружающий его мир, видел возле себя суетливых придворных лекарей, запомнил боярца Путшу, который дважды склонялся к нему и даже потрогал веки, пытаясь закрыть их, будто усопшему. Потом всё вокруг князя медленно уплыло, и он ушел в свой мир.
Он встретился с отцом, князем Святославом, которого так мало знал и редко видел. Князь был в боевом одеянии, в кольчуге на широкой груди, в шлеме, с огромным мечом в руках. Он спросил:
- Зачем ты с коня сошел? Опять мне тебя поднимать!
Тут явилась бабушка Ольга и упрекнула сына:
- Сам ходишь в язычниках, так хоть моего любимого внука не сбивай с пути. Судьба уготовила ему Крещение Руси.
Бабушка ещё говорила что-то, но Владимир не слушал её. Тут пришел молодой и красивый отец Григорий. Он сказал бабушке:
- Да простит меня Святая Матерь Божья, Ольга, мне пора открыть твоему внуку глаза на мир грядущий. - Григорий, уже старец, сел на ложе около Владимира - так было всегда - и заговорил: - Ты, сын мой Владимир, счастливой судьбы человек. Близок час, когда ты вместе с Анной-благодатью предстанешь перед судом Всевышнего, и вы дадите ему ответ о всех ваших деяниях. Скажу одно: ты любим Всевышним. Не казнись из-за того, что грядет на Руси, твоего греха в том нет. Ярослава подбил на непокорство Богомил-язычник. Но Ярослав не двинет на тебя войско, потому как Святополк покажет дьявольскую строптивость.
Приходил в твою опочивальню боярец Путша, - продолжал Григорий, - увидел в твоих глазах знак всевышней благодати и умчал в Туров - донести Святополку о твоей скорой кончине. И ныне же твой приёмный сын поднял дружину и пошел воевать великий Киевский стол. А близ того стола не будет той силы, коя заслонила бы его. Твой защитник дядюшка Добрыня, образумив печенегов, мчит с княжной Анной, Богом поднятой, сюда, дабы закрыть тебя грудью от дьявольского меча Святополка. - Святой Григорий тяжело вздохнул и завершил своё откровение: - Готов бы я тезе помочь, но рок неумолим, и где добро отступило, там торжествует зло. В сей час, когда берестовские боярцы Елович, Ляшко и Талец мчат на реку Альту убивать твоего любимого сына Бориса, ты предстанешь перед Отцом Предвечным. Ждем мы, я и Анна, тебя, святой Владимир Красное Солнышко, в христианской обители Пресвятой Богородицы в Киеве. Аминь.
Святой Григорий удалился. А князь Владимир поднялся на высокий холм, приложил к глазам руку козырьком и стал всматриваться за окоем. Он увидел, как любимый сын встал шатрами на реке Альте, как к нему пришел гонец и сказал, что Святополк захватил батюшкин престол. Увидел Владимир, как опечаленный Борис предался горю, да собрались к нему воеводы я уговаривали пойти войной на Святополка. Пуще всех убеждал Бориса воевода Игнатий Блуд, а устав убеждать, сказал: «Коль не поведешь нас, сами пойдем стол оборонять».
Тогда князь Борис встал, высоко и гордо вскинул голову, ответил всем воеводам и дружине:
- Идите, не держу, но я не подниму руку на старшего брата, коему быть мне вместо отца.
«Эти благородные слова произнесла в нем кровь матушки», - подумал Владимир, потому как всегда вразумлял младших сыновей относиться к Святополку как к старшему брату.
А Святополк разочаровал Владимира. В этот миг он подстрекал боярцев Путшу и Еловича, которые почтительно стояли перед ним:
- Ступайте на реку Альту, найдите княжича Бориса-недостойного и закройте ему очи завистливые.
Это коварство и ложь пробудили в душе Владимира гнев. Он повернулся на север и крикнул Ярославу:
- Брата твоего Бориса убивают! Прощу тебе злочинство, коль поспешишь спасти его!
И услышал Владимир, что Ярослав откликнулся на его зов и собирает полки против Святополка, поднимает дружину новгородскую и мчит следом за Добрыней на реку Альту спасать Бориса.
Но ни великий князь Владимир, ни его сын Ярослав, познавший милость отца, ни верный Добрыня уже не могли уберечь Бориса от неминуемой гибели.
Видел Владимир, как темной ночью подкрались к шатру любимого сына тати-боярцы, как убили отроков-стражей, кинжалами пропороли шатер и, копьями достав тело Борисово, пронзили его. Они же, ворвавшись в шатер, отрубили голову слуге Бориса Гришане, потому как не могли сорвать с шеи золотую гривну. Тело Бориса завернули в полог-намет, забросили на телегу и повезли. Борис ещё дышал, и тогда боярец Елович пронзил его кинжалом.
И снова появился святой Григорий. Теперь он витал над головой Владимира, словно болынекрылый архангел, и шептал, как шепчут ковыли под малым ветром в летний полдень: «Смирись перед роком. Сие наказание тебе за грехи младых лет. Иди за мной, да будешь отныне прощен». И Григорий опустился на землю, пошел в степь. Рядом с ним появилась княгиня Анна, он взял её за руку.
Владимир не воспротивился святому. Он жаждал узреть Анну. Подбежал к коню, что стоял у подножия холма, вскочил на него, пустил рысью, чтобы догнать Григория и Анну. Но не догнал, рухнул в степной ковыль, сраженный божественной десницей.
И было так, что в этот час в берестовских палатах великий князь Владимир после трех беспамятных дней встал с ложа и подошел к окну. Он распахнул его и выпустил из рук большого белого орла. Тот орел начал медленно подниматься в небо и, взлетев высоко-высоко, скрылся за белым облаком. По мнению княжеской прислуги, которая все видела своими глазами, это улетела душа великого князя.
А его бренное тело нашли у окна. Князь стоял на коленях, держался руками за подоконник и смотрел в небо. Он умер с мягкой улыбкой на лице, чтобы не печалить близких своей кончиной.