меня с большой теплотой и любовью, а сейчас просто благословил и ничего не сказал. И он ответил: «Кутаисо», мол, как это не узнал. Больше ничего не сказал.
У него была очень большая любовь к людям.
мон. Евдокия
Старец Гавриил среди святых особенно любил святителя Нектария Пентапольского (Эгинского), фотография которого находилась у него среди икон в башне св. Мириана. На этой фотографии было изображено нетленное тело святого в гробу. Как-то раз, еще в студенческие годы, я спросил отца Гавриила о том, кто изображен на этой фотографии и почему она находится среди икон. Он с некоторой печалью рассказал мне о жизни святого Нектария и в заключение добавил: «У нас с ним была похожая жизнь, и по смерти мы тоже будем похожи». Этим он, с одной стороны, хотел сказать о гонениях в течение жизни, а с другой – о нетлении после смерти. «Он окончил свою многострадальную жизнь в женском монастыре – и со мной так же будет».
Многие отмечают сочетающиеся в характере отца Гавриила мягкость и строгость. Он был необыкновенно мягок даже с большими грешниками, в которых видел покаяние, и в то же время неприступно строг с нераскаявшимися гордецами, чем многих из них склонил к покаянию. Он плакал с плачущими и радовался с радующимися.
Все, кто знал отца Гавриила, могут подтвердить, что это был необыкновенно простой, смиренный, любящий и в то же время грозный и прямой в обличении гордых и нераскаявшихся грешников человек. Когда он гневался или обличал тебя, чувствовалось, что его устами говорит Сам Господь, – такой Божественной властью и силой обладали его слова. Но, если он замечал, что ты раскаиваешься, он обнимал тебя, прижимал к своей груди и вселял в твое сердце надежду на спасении.
Ближе к смерти отец Гавриил из-за сильной слабости уже не мог вставать с постели. Из монастыря Светицховели пришел иеромонах для совершения над ним таинства соборования. В это время во дворе монастыря Самтавро кинорежиссер Чохонелидзе снимал фильм о великом подвижнике Антимозе Иверийском. Увидев прикованного к постели умирающего монаха Гавриила, он с болью сказал: «Эх, какой монах умирает». Узнав, что таинство соборования помогло отцу Гавриилу подняться, режиссер очень удивился и попросил его: «Может быть, вы разрешите снять крестный ход с вами?» Во время крестного хода впереди шел старец Гавриил, кропя святой водой, а за ним с пением и иконами шла игуменья и матушки. После этого кинорежиссер попросил отца Гавриила принять участие в фильме, в котором была сцена перенесения преподобным Гавриилом[11] Иверской иконы Божьей Матери в Иверский монастырь на Святой Горе Афон. Тот ответил: «А как же! Но со мной вместе должны быть семь настоящих монахов!» – и он перечислил настоятелей монастырей. Через некоторое время батюшка начал юродствовать. Он красиво воздел руки вверх и спросил режиссера с улыбкой: «А как же мне пройти по воде? Авось буду пьяным, да и упаду?»
Режиссер начал объяснять ему: «Не бойтесь, отец Гавриил, мы внизу постелем доски, которых не будет видно, и вы сможете пройти». Отец Гавриил встал, прошелся из стороны в сторону, нахмурил брови и произнес: «Какой же я тогда Гавриил, если мне понадобятся доски и я сам не смогу пройти по воде?»
прот. Арчил Миндиашвили
Юродство
Преподобный Серафим Саровский говорил, что много юродивых на свете, но из десяти юродивых девять в прелести, а один – от Бога. Отличительная черта юродивых святых от Бога – они ведут свою паству именно к Богу, а не лично к себе. Если люди, которые имеют дерзновение проповедовать или привлекать к себе людей словом Божьим, не от Бога, если их дар не от Бога, они приводят людей лично к себе. Лжепастыри становятся как бы богами, непререкаемыми авторитетами, они не ведут людей к Церкви. Заслуга отца Гавриила именно в том, что он привел огромное количество людей именно к Церкви. Не помню, чтобы он говорил что-то, что отделяло бы людей от Церкви или от священноначалия.
Отец Гавриил был юродивым от Бога. Как и для всех юродивых, для него была характерна такая черта: когда его спрашивали о чем-то, например про то, как спастись, или про Церковь, про Второе пришествие, – он начинал совершенно с другой стороны. Мог начать говорить об опере или о футболе, и вдруг в конце своих слов он высказывал именно ту мысль, давал именно тот совет, который был тебе нужен. Я не помню, чтобы он когда-либо отвечал прямо. Говорил что-то, говорил, пел, и вдруг в то время, когда мы уже уходили и думали, что он не ответит на вопрос, он говорил что-то важное. Причем мы догадывались, что́ он имел в виду, уже спустя несколько минут или несколько часов после встречи. Внешне в те минуты, когда он юродствовал, это был настоящий сумасшедший. Чтобы увидеть в нем святого, для этого нужно было, конечно, смирение и духовный взгляд.
Вино отец Гавриил называл «профессором», и я сам был свидетелем того, что он специально создавал о себе впечатление, что он пьяница, блудник. Про него говорили, что у него незаконнорожденные дети. Те люди, у которых не было духовного взгляда, верили этому, а отец Гавриил, в свою очередь, всячески поддерживал это впечатление о себе. Как-то он дал мне в руки две бутылки белого вина, строго так глазами показал: мол, держи. Потом говорит: «Дай мне профессора». Я дал ему это вино, он выпил чуть меньше стакана, но с таким звуком, как будто он как ребенок, пьет что-то вкусненькое, показывал, как он любит пить. И в это время к нему подошел один молодой человек и спросил его: «Это вы отец Гавриил?» Тут показная веселость отца Гавриила исчезла, он очень внимательно и строго посмотрел на этого парня. Молодой человек сказал: «Отец Гавриил, я очень грешный. Меня простит Бог?», на что отец Гавриил уже совершенно серьезно ответил: «Я все знаю. Господь – это Любовь, Он любит ближнего и тебе все простит. Иди к священнику, поисповедайся, причащайся и больше не повторяй». Молодой человек сделал земной поклон и поблагодарил его. Мы поняли, что отец Гавриил уже знал наперед все его грехи и его прошлое. Спустя секунду вся серьезность исчезла, и отец Гавриил опять начал что-то громко говорить, петь. И что интересно, этому молодому человеку он не сказал: «Я тебя прощаю, ты свободен!» Он направил его к священнику, который, может быть, был в тысячу раз грешнее отца Гавриила. В этом вся соль: каким бы святым ни был человек, какие бы высокие духовные победы ни одерживал, он все равно проповедует и учит тому, чтобы люди шли именно в лоно Церкви, причащались, исповедывались у простых священников. Для отца Гавриила это был закон; его любовь к священноначалию, к священникам была однозначна, я не помню в их адрес ни одного худого слова.
митр. Серафим
У отца Гавриила было полное монашеское нестяжание. Он ничего не имел, кроме одного одеяния и икон. Никакой собственности, никаких денег он при себе никогда не держал. Были моменты, когда он вел себя адекватно, не юродствовал, был очень серьезным, а иногда даже печальным. Иногда отец Гавриил попрошайничал и несколько раз брал нас с собой. А мы все время хотели быть на него чем-то похожи, даже иногда надевали какие-то лохмотья, как у него. И вот один раз он взял нас с собой, начал попрошайничать у одной церкви, а деньги кладет мне прямо в руки. Вдруг я вижу людей, которые меня знают, – они с ужасом на лицах смотрят на меня, но мне как-то все равно было… Рядом с отцом Гавриилом чувствовалась свобода, от него веяло этой свободой, никаких преград для него не существовало.
иг. Феодора
Один мой духовный брат – сейчас он иеромонах – много рассказывал мне об отце Гаврииле: какой святости он человек, как он молится, и мы втроем еще с одним человеком, который тоже сейчас священник, поехали во Мцхету в монастырь Самтавро. Подошли к башне, где жил отец Гавриил, и у входа произнесли молитву святых отцов, – потом мы так всегда делали. Если он отвечал нам: «Аминь», мы входили, а если нет, конечно, мы не имели права входить. Тогда мы вошли, в келье тесно, было очень много икон и очень неуютно – помещение никогда не топили, а вместо окна было отверстие, которое не закрывалось. Летом там было душно и жарко, а зимой холодно. Через некоторое время я обратил внимание, что отец Гавриил ведет себя странно, юродствует. Он не всегда был таким: иногда юродствовал, а иногда вел себя как обыкновенный человек. Тогда он начал юродствовать, и потом наш друг рассказывал, что в тот момент стал переживать из-за того, что нас к нему привел. Он говорил об отце Гаврииле как о святом человеке, а тут он так странно себя ведет. Отец Гавриил пел арии и отрывки из опер и немножко пританцовывал: не ногами, а телом. Когда я брал благословение, он сказал о нас троих: «Это наши пришли». Я тогда подумал, что он говорит в смысле, что верующие пришли, но потом догадался, что он говорил о том, что мы все станем священниками. После этого он уже лично мне сказал: «Мне сейчас Христос сказал, что Он на тебя обижен из-за двух грехов», и он назвал эти два греха. Перед отцом Гавриилом все было как под рентгеном, он все видел: и прошлое, и настоящее, и будущее.
Из-за юродства даже духовные лица далеко не все его понимали. Он старался скрывать свои дарования от людей, и особенно от иерархов и от Патриарха. Мы в то время были обыкновенными молодыми людьми, мирянами, и перед нами он не так скрывал свою силу, а от тех, у кого была над ним церковная власть, он это очень скрывал. Наверное, считал, что не должен получить при жизни ту славу, что его ждет после смерти.
прот. Зураб Цховребадзе
Есть книги, где написано, что отец Гавриил был ради Христа юродивый, как будто в этом была вся его натура. Он был не только юродивым, это только одна сторона его подвига. Отец Гавриил своим таким юродивым тоном как-то сказал: «Я букет!» Еще он говорил: «А ну-ка, узнай, сумасшедший я или мудрый?» И сам потом добавлял: «В этом и есть Божья тайна, – не узнаете. Никто не узнает».
Когда я бывал у отца Гавриила, не он был на первом плане, он был как открытое окно, через которое ты мог увидеть самого Спасителя. Он не себя показывал. Если бы ты хотел увидеть его, он бы так унизился, что ты подумал бы: «У кого это я вообще сижу? Что это за последний человек?» Он всегда показывал тебе Спасителя, Его восхвалял. Абсолютно все его существование было Его восхвалением. Мы, те, кто часто к нему ходил, знали: если отец Гавриил вдруг допускает какую-то странную выходку, порой даже не вполне приличную для воспитанного человека, а тем более для священнослужителя, значит, кто-то среди слушавших его людей подумал о нем что-то хорошее, что-то вроде: «О, какой он святой!» Он не терпел, чтобы у него сидели и думали, что они у святого. Он всегда должен был быть ниже тебя, а ты должен был быть как король или королева.