Однажды в день преподобного Шио Мгвимского в монастырь пришло много народу. После литургии во время трапезы отец Гавриил неожиданно обратился к одному человеку и спросил, не совершал ли тот некоего тяжкого греха. Тот, пораженный, признался, что совершал. Все почувствовали неловкость положения, но отец Гавриил с удивительным тактом сгладил эту неловкость. Когда я думала о происшедшем, то удивлялась и тому, как он увидел грех в этом человеке, и тому, как сам человек смог публично признать свой грех. Сейчас этот человек – священник.
иг. Феодора
Мы только-только пришли в монастырь Самтавро, когда отец Гавриил тоже там появился. Видимо, Господь это так устроил, потому что для нас было очень важно его присутствие, он нас направлял и показывал, что такое христианство. Мы более или менее все это знали теоретически, по книгам, думали, что хорошо знаем, и немножко свысока смотрели на матушек этого монастыря, которые были уже старенькие и так много, наверное, не читали. Отец Гавриил же всегда учил нас смирению, причем всех по-разному. Например, матушку Феодору (тогда мы были еще мирянками, хоть и жили при монастыре) и еще несколько человек он водил по городу, заставлял попрошайничать, у них были очень необычные приключения. А я этого не могла выносить, и он никогда не просил меня это делать. Ко всем у него был свой подход.
Отец Гавриил жил под нами, это уже когда он из курятника перешел в келью в башню. Он на первом этаже, а на втором была как раз наша келья. По ночам он не спал и очень часто кричал, а у одной послушницы, которая считала отца Гавриила странным и ни во что его не ставила, была бессонница, – она со мной жила. И вот она на меня нападала, мол, что это такое, он не дает мне спать. А один раз она вдруг пожалела отца Гавриила и принесла ему что-то поесть. Отец Гавриил начал плакать, и после этого у нее вся агрессия по отношению к нему прошла, она тоже начала его любить.
Когда мы еще не были монахинями, он часто нам говорил такие вещи типа: «Ты будешь игуменьей, вот так благослови, зайди в алтарь», заставлял нас делать странные вещи и иногда пугал. Один раз он мне прямо сказал: «Сейчас благослови меня» и наклонил голову. Я никак не смогла этого сделать, не хватило послушания и смирения, в общем, это было для меня невозможно, я убегала – он за мной гонялся.
иг. Мариам
Общаться с отцом Гавриилом было, конечно, очень приятно, но очень тяжело, потому что мы всегда были в напряжении, боялись ему не угодить, да и просто уставали от него, он мог измотать человека, мог ночью не пустить домой. Он сам был человеком, который много страдал, много терпел, и от нас требовал того же: чтобы мы учились отдавать, терпеть, приучал нас к этому.
Когда отец Гавриил стал жить в Самтавро, мы были уже знакомы. То, что он там поселился, стало еще более серьезной, большой нагрузкой для тех, кто там постоянно жил до этого, для меня в том числе. Я в то время еще не был пострижен в монахи, но уже собирался, поэтому практически жил в монастыре, – это было очень нелегко.
Один раз мы были в алтаре. Я тогда уже был священником, и отец Гавриил мне говорит: «Сейчас ты должен встать на колени, – в храме монахини, прихожане, идет всенощное бдение, – и должен на коленях выйти и встать перед иконостасом». А мне неудобно, я же духовный отец у многих людей, присутствующих на службе. И вот я должен был стоять перед иконостасом, пока отец Гавриил не разрешит вернуться в алтарь. Я подумал, что если буду прекословить, то он начнет кричать, ругаться, и решился так выйти, стоял на коленях полчаса.
В монашество меня постригали в Сионском соборе. После пострига матушки из Самтавро попросили Патриарха, чтобы я как новопостриженный монах по типикону провел пять первых дней монашества в алтаре. А так как у меня было много разных заданий в Патриархии, матушки боялись, что я не смогу уединиться, и позаботились обо мне, взяли на эти дни к себе в монастырь. А там отец Гавриил. Он знал, что я постригся в монахи, и говорит, что, мол, это надо отметить. Вывел меня из алтаря, и пять дней мы кутили. Так что ничего у матушек не получилось, потом они сожалели, что меня из Тбилиси вывезли. Но знаете, что удивительно? Вместе с ним не было чувства, что ты нарушаешь воздержание или послушание. Вместе с ним мы были всегда в общении с Богом. Так что, несмотря на то что эти пять дней я провел с ним, а не в алтаре, это были очень важные для меня дни, очень наполненные. Конечно, он не только мне одному посвятил эти пять дней, и, конечно, он отпускал меня на время в алтарь.
митр. Даниил
Однажды отец Николай решил строго держать пост – вообще ничего не ел. Об этом узнал отец Гавриил и попросил, чтобы тот к нему пришел. Отец Николай пришел, и отец Гавриил его спрашивает: «Зачем ты не кушаешь?». Отец Николай говорит, мол, вот так пост держу. Отец Гавриил начал его обличать, говорить ему все его грехи – абсолютно все и в жесткой форме. А когда он начинал это делать, ты по-другому все воспринимал, целостно. И вот отец Николай все это воспринял очень глубоко, голову опустил, заскорбел, погрустнел. И отец Гавриил потом протягивает ему какую-то пищу, говорит:
– Брат Николай, вот на, покушай.
– Нет, не хочу.
– Покушай, покушай.
– Не хочу.
И отец Гавриил ему говорит: «Вот это и есть пост, когда твои грехи так тебя мучают, что ты о еде даже не помнишь. Это настоящий пост. А сейчас ты давай, как монахам положено, так пост и держи. Совсем голодать не надо, а то в океан глубоко заплывешь, там акулы плавают и съедят тебя».
Звиад Ониани
Отец Гавриил все время ругался с монашками. И такой был случай. Он, видимо, совсем надоел матушкам своей руганью: этой сделает замечание, другой. И вот в один вечер они с монахинями поругались, отец Гавриил сказал: «Хорошо, я уйду» – и пошел ночевать из монастыря куда-то в другое место. И в эту ночь в монастыре постоянно что-то происходило: то коровы куда-то вышли, потерялись, еще что-то. Утром монахини встали и говорят: «Гавриил, где ты, вернись в монастырь, пожалуйста. Мы всю ночь в монастыре не спали, все время что-то случалось».
Джульета Джигитян-Вариани
Как-то раз Джаба Иоселиани – человек, у которого во время гражданской войны была своя небольшая вооруженная армия, – пришел с вооруженными людьми в храм монастыря Самтавро. Отец Гавриил приказал им всем положить оружие и встать на колени, и все, включая Джабу[13], опустились на колени, ни слова не сказав. Представить себе, что Джаба Иоселиани встал на колени, – это уже чудо он был вором в законе и большим политиком, был очень популярен среди молодежи, очень влиятельный, сильный, и вдруг отец Гавриил говорит ему: «На колени», – это чудо невозможно преувеличить. Тогда отец Гавриил сказал ему в лицо всю его жизнь и сказал, что будет потом.
митр. Иосиф, иг. Феодора
Однажды мы с отцом Гавриилом спали на одной кровати. Дело было после одного из церковных празднеств в Светицховели. Я был тогда иеродьяконом и встретил в храме отца Гавриила. Он меня благословил, и мы с ним стали искать место для ночлега. Во дворе Светицховели стоял священнический дом, который тогда являлся и архиерейским домом, – старое здание во дворе. В нем не было места, всюду было закрыто, а настоятель уже отдыхал. Ходим, ходим и где-то в старом коридоре нашли деревянную кушетку. И вот он, я, и там была еще одна верующая женщина, – мы вместе остались в комнате. Перед сном и перед этой женщиной – она потом ушла – отец Гавриил задал мне страшнейший, неудобный вопрос. Такой вопрос, от которого и у меня, и у нее от стыда покраснели уши. Просто так, конечно, он меня бы не отпустил… В общем, задал абсолютно нескромный вопрос с подколкой и смотрел на меня: выдержу ли я этот экзамен, впаду ли при ответе в осуждение или в гордость. Я решил ответить ему просто, без прикрас. Он улыбнулся, похлопал мне по колену рукой и сказал: «Люблю простых монахов». А эта женщина была красная от стыда. Он умел задавать такие вопросы. И вот тогда я рядом с отцом Гавриилом спал всю ночь, правда, не мог двигаться, стеснялся – его потревожить.
Как-то отец Гавриил пришел на трапезу после праздничной службы. Там были Патриарх, епископы, монахи, за столом сидело человек, наверное, пятьдесят, может, больше. И когда все сели, отец Гавриил со своей палочкой зашел туда и тоже сел за стол. Вдруг ему что-то не понравилось, и он завыл так, что мы подумали, что кто-то умер. Мы обернулись к отцу Гавриилу, а он уже уходит, спускается по лестнице и кричит: «Тщеславие, тщеславие!» Что-то ему не понравилось, и он кого-то так обличил.
Что касается того, как он смирял людей, то это отдельная тема. Он мог громогласно сказать человеку что-то из грехов его прошлой жизни, часто говорил людям: «Встань на колени», и они становились. Не было никого, кто бы не встал. Один мой друг говорил, что, мол, если отец Гавриил мне скажет встать на колени, я не встану. И при встрече именно ему отец Гавриил сказал встать на колени, и он встал. А я все боялся: «Господи, я встану на колени, только пусть отец Гавриил не будет говорить мне это делать». И он не говорил, ни разу не говорил.
митр. Серафим
Отец Гавриил часто очень странно себя вел. Иногда я не то чтобы смеялся, конечно, но внутри, в душе улыбался: вел он себя с юмором, хотя, когда он входил в храм, окружающим людям часто было не до юмора. Вот он во время, допустим, всенощной заходит в храм, в руке у него посох, и он этим посохом по каменному полу вдруг как ударит! Да та к, что а ж церковь вздрагивае т, и, руга я, говорит: Всем на колени, опуститесь на колени все!» И так он выглядел, так это делал, что прямо было видно, что это человек Божий. Люди тогда в церковь мало ходили, мало разбирались, кто есть кто. И вдруг заходит вот такой человек, такого вида и во весь голос приказывает: «Опуститесь на колени!» И никто не мог противостоять, все опускались. Он улыбался, потом говорил: «Земной поклон!» И все клали головы на пол. Если кто посмеет замешкаться или поднять голову, на него сразу обрушивался гнев отца Гавриила: «Как ты смеешь голову поднимать, когда здесь монах Гавриил!» – он всегда так себя называл. Потом через какое-то время в храме воцаряется полная тишина, и он говорит: «Встаньте». И все вставали. Он несколько раз подобные вещи делал при мне. Я тоже, конечно, его слушался, опускался на колени, но внутри всегда улыбался. Некоторые люди его боялись, а я точно знал, что его бояться не надо, чувствовал, что это все не просто так.