Эрнесто. Я ответил: хочу.
Дон Хулиан. Ну, так оставь это. Ложись, отдохни, а завтра поезжай со мной на охоту. Постреляешь куропаток и утешишься. А то еще убьет тебя публика прямо на премьере! Так что — оставь!
Эрнесто. Вот уж нет. Драму я напишу.
Дон Хулиан. О, несчастный!
Эрнесто. Пусть несчастный! Но я не могу — драма уже живет в моем воображении, она просит жизни, и я помогу ей родиться!
Дон Хулиан. Поищи лучше другой сюжет!
Эрнесто. А как быть с этой идеей?
Дон Хулиан. Пошли ее к черту!
Эрнесто. Ах, дон Хулиан! Неужели вы думаете, что идею можно выбить из головы? Я и хотел бы задумать другую драму, но эта, пока я не произведу ее на свет, не даст мне покоя.
Дон Хулиан. Если так... Дай тебе Боже счастливо разрешиться. А потом... (таинственным шепотом). А не мог бы ты подкинуть ее в приют для анонимных произведений?
Эрнесто. Нет, дон Хулиан, я честный человек. Мои дети — хороши они или нет — будут носить мое имя.
Дон Хулиан (собираясь уходить). Что ж! Полагаю, самое главное уже написано.
Эрнесто. Если б так! Но, если не я, кто-нибудь другой все равно напишет об этом.
Дон Хулиан. Тогда за работу, чтобы никто тебя не опередил.
Теодора (за дверью). Хулиан! Хулиан!
Дон Хулиан. Это Теодора.
Теодора. Ты здесь, Хулиан?
Дон Хулиан (идет к двери). Здесь. Входи!
Теодора (входит). Добрый вечер, Эрнесто.
Эрнесто. Добрый вечер, Теодора. Спектакль прошел с успехом?
Теодора. Да, как всегда. А вы хорошо поработали?
Эрнесто. Нет, тоже как всегда!
Теодора. Лучше бы поехали с нами. Все мои приятельницы спрашивали о вас.
Эрнесто. Кажется, весь свет мною интересуется!
Дон Хулиан. Еще бы! Ты же собираешься сделать весь свет главным действующим лицом своей драмы, вот он тобой и интересуется.
Теодора (с любопытством). Вы пишете драму?
Дон Хулиан. Тсс.. Это секрет... Не расспрашивай ни о действующих лицах, ни о развязке... Покойной ночи, Эрнесто. Идем, Теодора.
Эрнесто. Прощайте, дон Хулиан.
Теодора. До завтра.
Эрнесто. Спокойной ночи!
Теодора (мужу). Что-то Мерседес сегодня озабочена.
Дон Хулиан. Да, кажется. Зато Пепито весел.
Теодора. Он всегда весел. И всегда злословит.
Дон Хулиан. Прямо-таки персонаж из драмы Эрнесто.
(Теодора и дон Хулиан уходят направо.)
Эрнесто. Что бы ни говорил дон Хулиан, я своего замысла не оставлю! Это малодушие. И не отступлю.
(Встает и в возбуждении шагает по комнате, потом подходит к балкону.)
О ночь, пусть во мраке меня осенит вдохновение. А ты, город, сбрось крыши домов! Ты уже сбрасывал их однажды для хромого бесенка, так сделай это и для меня. Я увижу, как развлекаются дамы и кавалеры. Я услышу, как они расспрашивают обо мне Хулиана и Теодору. Подобно тому, как лучи света, соединившись на прозрачном стекле, порождают огонь; как тени переливаются в сумраке; как из песчинок растут горы, а из капель — моря, так из ваших фраз, улыбок, любопытных взоров, из пошлостей, сказанных в ресторанах, театрах, на балах сложится моя драма. У нее нет даже названия... Но вот передо мной... бессмертное творение флорентинского поэта, где сказано по-итальянски то, что прозвучало бы на моем родном языке недопустимой дерзостью. Франческа и Паоло, да осенит меня ваша любовь!
(Садится за стол.)
За дело! Драма начинается! Первая страница уж не пуста... Я пишу на ней название (лихорадочно пишет!) — «Великий Галеотто».
Гостиная в доме дона Хулиана. В глубине большая стеклянная дверь; за нею коридор, а напротив дверь столовой, закрытая почти до конца действия. Слева от зрителя на первом плане балкон, на втором дверь. Справа две двери. На первом плане с правой стороны диван; с левой маленький столик и широкое низкое кресло. Обстановка роскошная и изящная. День клонится к вечеру.
Теодора стоит у балкона. Дон Хулиан сидит на диване в задумчивой позе.
Теодора. Великолепный закат! Какой чудный свет, какое небо, облака! Может быть, где-то в лазури уже обозначено грядущее, как говорят поэты, как верили наши отцы? Если же на сапфировом своде яркими звездами и вправду записана тайна людских судеб и если в этот вечер открылась именно наша страничка... Какое счастливое будущее ждет нас! Правда, Хулиан?
(Оборачивается к нему.)
О чем ты задумался? Иди сюда, посмотри! Да ты не слушаешь меня!
Дон Хулиан (рассеянно). Что?
Теодора. Ты меня не слушаешь!
(Подходит к нему.)
Дон Хулиан. Мысли мои всегда с тобою, Теодора, но иногда меня одолевают заботы, хлопоты, дела...
Теодора. Ненавижу твои дела! Они отнимают у меня твое внимание, может быть, даже твою любовь. Но что с тобой, Хулиан?
(С большой нежностью.)
Ты озабочен, вероятно, чем-то серьезным. Ты ведь редко бываешь так молчалив. Что случилось, милый? Скажи. Если ты счастлив моим счастьем, позволь мне разделить твою печаль.
Дон Хулиан. Какая печаль, когда вся моя радость в тебе, Теодора? На лице твоем играет румянец, признак здоровья, в голубых глазах горит огонь, отражение твоей души. Я знаю, что я — властелин твоих дум. И разве заботы могут помешать мне считать себя счастливейшим из смертных?
Теодора. У тебя денежные неприятности?
Дон Хулиан. Из-за денег я не теряю ни аппетита, ни сна. К деньгам я питаю даже не отвращение, а презрение, но они покорно текут в мои сундуки. Я богат. И до конца своих дней Хулиан де Гарагарса, благодарный Богу и судьбе, будет слыть от Мадрида до Кадиса и Опорто если не самым богатым, то самым надежным банкиром.
Теодора. Так чем же ты озабочен?
Дон Хулиан. Я думал об одном хорошем деле.
Теодора (ласково). Конечно, не о дурном, ты на это не способен!!
Дон Хулиан. Ты ко мне пристрастна!
Теодора. Скажи, о чем же?
Дон Хулиан. Я обдумывал, как бы сделать...
Теодора. Новую фабрику?
Дон Хулиан. Нет, это не фабрика.
Теодора. А что же?
Дон Хулиан. Это — дело милосердия, старинный, священный долг.
Теодора (словно вдруг обрадовавшись). Я знаю!
Дон Хулиан. Да?
Теодора. Ты думаешь об Эрнесто.
Дон Хулиан. Совершенно верно.
Теодора. Бедный мальчик! Ты прав. Он добрый, благородный, великодушный!
Дон Хулиан. Весь в отца. Олицетворенная честность и благородство.
Теодора. И такой способный! Ему двадцать шесть лет, а он столько знает!.. Просто поразительно!
Дон Хулиан. Я боюсь, что, витая в облаках, он не сумеет приспособиться к прозе жизни. А тонкость ума, обыкновенно, оценивают лет через триста после смерти.
Теодора. Но ведь ты ему поможешь, Хулиан?..
Дон Хулиан. Конечно! Было бы черной неблагодарностью забыть, чем я обязан его отцу. Ради меня дон Хуан де Аседо пожертвовал именем, состоянием, может быть, даже жизнью. И если его сыну понадобится моя жизнь — я отдам свою кровь до последней капли, чтобы уплатить долг чести.
Теодора. Браво, Хулиан! Как это на тебя похоже!
Дон Хулиан. Помнишь, год назад мне сообщили, что дон Хуан умер, а сын его остался без средств. И я чуть не насильно привез его сюда и здесь, в этой комнате, сказал ему: «Ты хозяин моего имущества, оно — твое, ибо я всем обязан твоему отцу. Распоряжайся всем в доме и смотри на меня, как на второго отца, хоть я не могу сравняться в достоинствах с твоим родным отцом. А чья любовь к тебе сильнее... это мы еще увидим».
Теодора. Да, так ты и сказал. А он разрыдался, как ребенок, и бросился тебе на шею.
Дон Хулиан. Он еще ребенок, и мы должны позаботиться о его будущности. Об этом я и задумался. Я думал о том, что могу сделать для него. И как раз тогда ты позвала меня смотреть на облака, на солнце, которое мне не мило с тех пор, как на моем небосклоне сияют два ясных светила!
Теодора. Я не совсем понимаю. Ты хочешь что-то еще сделать для Эрнесто?
Дон Хулиан. Разумеется.
Теодора. Можно ли сделать больше, чем ты уже сделал? Уже год он живет с нами, как член семьи. Будь он твоим сыном или моим братом, и то мы не могли бы относиться к нему нежнее.
Дон Хулиан. Да, но этого мало...
Теодора. Мало? Я думаю...
Дон Хулиан. Ты думаешь о настоящем, а я о будущем.
Теодора. О будущем? Но я представляю себе будущее Эрнесто. Он будет жить в нашем доме, сколько захочет, много-много лет, пока, наконец, не влюбится. И мы его женим! Ты выделишь для него долю из капитала. Он и она из церкви отправятся к себе домой. Недаром говорится — и я с этим согласна, — что женатому нужен свой дом. Они будут жить не с нами, но мы их не разлюбим. Они будут счастливы — мы, разумеется, тоже. У них будут дети, у нас тоже. У нас обязательно родится (нежно) дочь. Она и сын Эрнесто влюбятся друг в друга, и мы их поженим.
(Искусству исполнительницы предоставляется оттенить эту шутливую реплику.)
Дон Хулиан. Вот куда ты заглянула!
(Смеется.)
Теодора. Ты говорил о будущем и я о том же. Другого будущего я не хочу.
Дон Хулиан. Я согласен, Теодора, но...
Теодора. Какое «но»?
Дон Хулиан. Видишь ли, мы только исполняем свой долг, относясь к несчастному юноше по-родственному. Но к этому долгу теперь присоединилась любовь, которую заслужил Эрнесто. Теодора, у всякой медали есть две стороны. Оказывать покровительство и принимать — разные вещи. Боюсь, что его, в сущности, унижают мои благодеяния. Он самолюбив, даже горд, и надо помочь ему выйти из ложного положения. Сделаем для него все возможное, но так, чтобы он не знал.