3D – весьма модном ныне формате!
…Ганнибал отличался весьма высоким ростом, скрадывавшимся присущей всем, кто очень много времени проводит в седле, некоторой сутулостью. У него были коротко остриженные кудрявые волосы и столь же опрятная бородка по всему подбородку. Светло-серые глаза на тонком, загорелом и обветренном лице всегда смотрели очень пристально, почти не мигая. Над плотно сжатыми тонкими губами – прямой нос. Его выделяла необычная манера поведения: то он был подвижным как ртуть, то словно застывал в скульптурной позе, но по всему было видно, что из одного состояния он мог мгновенно перейти в другое. Унаследовавший от отца бескомпромиссное отношение к Риму, Ганнибал скоро добился того, что не внешнее сходство с отцом, а собственные черты характера и качества полководца расположили к нему воинов.
Еще служа под началом Гасдрубала, он с величайшим рвением исполнял все поручения, присматривался ко всему, что могло помочь ему стать настоящим полководцем. Именно у него он мог пройти «науку» тактических построений, известную карфагенским полководцам от их античных учителей, в частности, от спартанских кондотьеров, как полагают некоторые исследователи. Так один из них – некий Сосилос – мог стать «дядькой» – наставником будущего гениального полководца. Ганнибал был смел, бросаясь навстречу опасности, но и осмотрителен в минуты опасности. Не было такого труда, от которого бы он уставал телом или падал духом. И зной, и мороз он переносил с равным терпением. Ел и пил ровно столько, сколько требовала природа, а не ради удовольствия. Вина почти не употреблял. Выбирал время для бодрствования и сна, не обращая внимания на день и ночь. Он не пользовался мягкой постелью и не требовал тишины, чтобы заснуть. Часто видели, как, завернувшись в военный плащ из шкуры льва, он спит на голой земле среди караульных или часовых. Зато очень любил охоту. Одеждой Ганнибал ничуть не отличался от ровесников. Зато прекрасное вооружение и великолепный скакун – пуниец был превосходным поединщиком и блестящим наездником – выдавали его высокое положение. Как верхом, так и в пешем строю он превосходил всех прочих бойцов: первым устремлялся в бой, последним оставлял поле сражения. Железная воля и необычайная целеустремленность отличали его от соратников и современников…
Римская традиция рисует его – своего врага № 1– не только корыстолюбцем и честолюбцем, но и жестокосердым и невероятно вероломным, обвиняя его в полном отсутствии добродетели, богохульничестве, клятвоотступничестве и прочих земных грехах, вплоть до каннибализма. Даже если это и было, то, не исключено, что, питаясь человеческим мясом, Ганнибал хотел приучиться на всякий случай есть человечину, если это пригодится ему для выживания в самом трудном походе. Впрочем, к вопросу, «питался ли Ганнибал человечиной или нет», мы еще вернемся…
Ганнибал начал с главного: на командные посты в армии поставил своих людей – преданных ему лично братьев Гасдрубала и Магона, племянника Ганнона, Махарбала, Магона Самнита и Ганнибала Мономаха (Единоборца). Будучи военным до мозга костей, несмотря на возраст, Ганнибал прекрасно отдавал себе отчет в том, что стоявшая за него горой армия не могла долго «стоять» без дела: иначе «военная машина» начинает ржаветь и разлагаться! Ее следовало начать использовать по назначению: воевать, воевать и еще раз воевать! Более того, побеждать, захватывать добычу, рабов и земли!
И еще два года после убийства Гасдрубала он покорял иберийские племена. Уже тогда он поражал своих современников четкостью и расчетом своих военных кампаний. С весны по осень он активно воевал и, захватив богатую добычу, возвращался на зимние квартиры в Новый Карфаген, где неизменно щедро делился награбленным со своими наемниками. Весной 220 г. до н. э., когда он оказался в краю воинственных кельтиберов, на него с тыла напали конные орды разбитых им было ваккеев и нарушивших мирный с ним договор олькадов (по другим данным, это были карпетаны, чья численность вызывает большие сомнения – 100 тыс. человек!?). Карфагенянам пришлось нелегко, но их молодой предводитель решил не ввязываться в полномасштабное сражение в невыгодных для себя условиях. Ловко прикрывшись арьергардом, он ушел от прямого столкновения и перебрался на противоположный берег реки Тахо (Таг). Немного отойдя от реки, он встал лагерем, но сделал это так искусно, что враг и не понял, куда же исчез неприятель. Как только пехота и конница (по некоторым сведениям, ее не было вовсе) ваккеев и олькадов, не соблюдая порядка, форсировала реку, на них из засады обрушились кавалеристы Ганнибала, отбрасывая их назад в воду. А сорок боевых слонов, выпущенных в нужный момент, перепугав своим устрашающим ревом и резким запахом лошадей варваров, загнали их на речную стремнину, где без помех растоптали остатки варварского войска. Довершая разгром неприятеля, Ганнибал переправил всю свою пехоту через Тахо и в назидание другим бунтарям вырезал всех оставшихся в живых.
…Между прочим, именно блестящая победа на берегах Тахо не только показала незаурядный тактический дар молодого Баркида (не сумей он вовремя переправиться через Тахо и устроить ловушку беспечному врагу, превосходящие силы противника загнали бы его самого в воду и раздавили бы), но и вселила в него уверенность, что, усмирив иберов, он может бросить вызов самому Риму! Так оно и случится: на смертный бой с Римом он выйдет, но вот только покоренная Иберия в решающий момент поведет себя не так, как рассчитывал Ганнибал! Но все это будет потом, а пока…
А пока, максимально расширив к концу 220 г. до н. э. карфагенские владения на северо-западе Испании, Ганнибал приготовился осуществить замыслы отца. Владея богатой на серебряные рудники Испанией (только один рудник ежедневно давал ему 300 фунтов серебра!), он имел средства для войны с ненавистным ему Римом, который, по получаемым Ганнибалом сведениям от его вездесущих шпионов, планомерно расширял сферу своего влияния как на восток, так и на запад. Очень скоро Рим постарается прибрать к своим рукам и Иберийский полуостров. Ганнибал тоже «не дремал», постоянно рассылал своих разведчиков далеко за Пиренеи, через Альпы к галльским племенам в Северную Италию. В их обязанности входило наблюдать за всем по пути своего нелегкого пути, а потом сообщать о размере урожаев и времени их сбора в проходимых ими краях, о людях, воинственны ли они, враждебны ли они к Риму, и многое другое, что называется стратегической разведкой о будущем противнике. Когда его шпионы вернулись из Северной Италии, то они привели с собой вождей двух галльских племен – бойев и инсубров. Эти галлы из долины реки По уже взялись за оружие, чтобы прогнать с своих земель римлян, и не собирались вкладывать свои мечи в ножны, пока не вернут последнее из своих полей. Это было как нельзя кстати Ганнибалу. Заключив союз с бойями и инсубрами, он мог рассчитывать на их помощь в Северной Италии воинами и продовольствием. Благоприятствовало и то, что война римлян с Македонией казалась неизбежной. Торопился Ганнибал и потому, что опасался инициативы со стороны римлян – они могли первыми начать войну в Африке и Иберии, т. е. как раз там, где это было более всего удобно Риму и менее всего желательно Карфагену. Вторгнувшись в Италию, он избавит Карфаген от войны на его территории. Впервые все затраты и бедствия военного времени падут на римлян и их земли. Но ждать легкой победы над римлянами не приходилось. Слишком хорошо Ганнибал помнил высокомерные слова римского консула Марка Аттилия Регула, пересказанные ему покойным отцом: «Побеждай или смирись с судьбой побежденного!» Задачу решать предстояло грандиозную: поднять в Италии на борьбу с Римом всех недовольных (господство Рима над всей Италией еще не упрочилось, покоренные племена не примирились со своим подчинением) и уничтожить его. Рассчитывал Ганнибал и на помощь Македонии. Но сначала надо было преодолеть чрезвычайно сложный путь через высокие альпийские перевалы!
…Между прочим, задумывая войну с Римом, Ганнибал наверняка мог просчитывать все варианты возможного нападения на Апеннинский полуостров. Путь через море не выглядел оптимальным, поскольку римский флот господствовал над карфагенским (200–220 квинкверем против 32 карфагенских квинкверем, 5 трирем, 18 недоукомплектованных экипажами квинкверем и нескольких недостроенных квадрирем – галер с четырьмя рядами весел – у Ганнибала). Он в любом случае успевал бы перехватить корабли пунов еще на подходе к Италии и потопить всю пунийскую армию со всеми ее слонами, лошадьми и припасами. Тем более что Сицилия и Сардиния прикрывали ее с юга, а скрытно подготовить снаряжение гигантской флотилии транспортных судов с надлежащим конвоем вряд ли было возможно. Более того, вероятность гибельного шторма тоже не следовало исключать, так в прошлую войну именно они нанесли немалый урон флотам враждующих сторон. Оставался сухопутный вариант вторжения на Апеннины – долгий и тяжелый, но все же посильный. Не исключено, что его наметки принадлежали энергичному отцу Ганнибала, покойному удалому вояке Гамилькару, но тому «Капризная Девка» по имени Судьба не предоставила шанса воплотить задуманное в жизнь. И вот сын взялся за реализацию отцовского замысла, тем более что когда-то поклялся отцу посвятить всю жизнь борьбе с ненавистным Вечным городом…
Глава 4. Страсти по Сагунту
Разжигая ссору с заклятым врагом, Ганнибал собрался захватить союзный Риму испанский город Сагунт (Заканф или Закинф; ныне – Мурвиедро) – настоящую «занозу» в теле пунийской Испании, тем более что формально он имел на это полное право: город находился на территории, подвластной Карфагену! Только овладев Сагунтом, он мог двинуться на север через Пиренеи в Италию. Ганнибал долгое время не трогал Сагунт, чтобы не спровоцировать столкновение с Римом раньше времени.
Принято считать, что ловко спровоцировав военное столкновение между подвластным ему иберийским племенем турдитанов (торболетов) и сагунтинцами, Ганнибал тут же объявил о своей готовности выступить в защиту «обиженных» Сагунтом турдитанов, «ибо карфагеняне искони соблюдают правило защищать всех угнетенных». И в то же время, решив соблюсти все правила крупной политической интриги, он отправил послов турдитанов в Карфаген, чтобы они весомо изложили Большому Совету 104-х все свои претензии к Сагунту. Одновременно он послал от себя письмо членам этого Совета, в котором в крайне мрачных красках обрисовал «истинное» положение дел вокруг Сагунта.