ех провинций, за исключением, пожалуй, Испании, где братья Сципионы мертвой хваткой вцепились в иберийский плацдарм Баркидов. В любом случае Ганнибалу пришлось бы сражаться с превосходящими силами противника, причем отнюдь не в им выбранных условиях. Если после разгрома Рима на Тразименском озере у Ганнибала была некая возможность форсированным маршем идти на Рим, то, несмотря на катастрофу римлян под Каннами, положение дел уже явно изменилось и какая-либо возможность уже исчезла.
Явно учтя все это, а возможно и другие неизвестные нам «нюансы» (в частности, реальные потери Рима под Каннами могли быть меньше и тысячи либо даже десятки тысяч спасшихся легионеров могли оказаться уже призваны под римские знамена?!), Ганнибал посчитал слишком рискованным идти на Рим. Неудачный штурм города не только свел бы на нет результаты всех его блестящих побед, но и грозил потерей армии.
Позднее Ганнибал мог горько сожалеть об упущенной возможности попытаться последним, решительным ударом добить поверженного врага и на римском пепелище победоносно закончить войну. С годами многие политики и историки Рима в один голос утверждали, что именно промедление Ганнибала с конным марш-броском на Рим в первую же ночь после триумфа 2 августа под Каннами спасло и город, и государство. Ни до того, ни после того у него не было более реального шанса поставить крест на дальнейшее в истории Рима и… более того, изменить ход западноевропейской истории (и культуры)?!
Возможно, в 211 г. до н. э., когда Ганнибал все же подойдет к стенам Рима, либо в 203 г. до н. э., когда ему придется возвращаться на родину, он укорял себя, что после Тразименского или Каннского побоищ так и не решился бросить судьбе вызов и рискнуть попытаться взять Рим?!
Но случилось то, что случилось…
…Между прочим, не исключено, как уже говорилось выше, что цель войны, как ее видел Ганнибал, не заключалась в уничтожении Рима. Ведь, когда он обращался с речью к попавшим к нему в плен союзным Риму племенам и народам, отпуская их на свободу, когда предлагал Риму выкупить из плена своих граждан, он был вполне искренен. Вполне возможно, что он считал свою армию недостаточно сильной для превращения Рима в пепелище и, сражаясь за главенство своей родины в Средиземноморье, хотел лишь понудить его заключить выгодный для Карфагена мирный договор…
Хотя Канны и сделали Ганнибала фигурой легендарной, но главный враг его отца и его собственный – засевший в Карфагене Ганнон – оказался прав, назвав блестящую победу при Каннах «пирровой победой»: она принесла ее творцу всемирную, вечную славу и… никаких выгод. Да, карфагеняне нанесли Риму целый ряд тяжелых поражений, кроме того, уничтожили при Тразименском озере и Каннах две армии, в ходе всей войны римляне уже потеряли порядка 100 тыс. воинов, или 20 % мужчин призывного возраста, но это не привело их к окончательной победе.
Более того, после каннского триумфа «Лукавая и Капризная Девка» по имени Фортуна стала все чаще поворачиваться к Ганнибалу своим аппетитным… «нижним бюстом»!
Глава 11. «Одержавший победу не победитель, пока победы не признает побежденный»
Страшная молва о Каннском побоище стремительно «прилетела» в Рим не с копьями и дротиками конных удальцов Махарбала! На «счастье» Рима, ее принесли потрепанные и изможденные легионеры-беглецы: все полегли на поле боя вместе с обоими консулами – защищать римлян теперь некому!
Гибель Римского государства показалась его жителям столь неизбежной, что некоторые граждане уже собирались бежать из Италии, которая вот-вот окажется в руках Одноглазого Пунийца. Ужас, охвативший горожан, был несравним с тем, что случилось после вестей о Тразименской трагедии! Вопли плачущих женщин заглушали голоса сенаторов, спешно собравшихся по зову преторов Публия Фурия Фила и Марка Помпония в стенах сената, чтобы рассмотреть один-единственный вопрос: «что делать?!» Квинт Фабий на правах бывшего диктатора попытался навести порядок. Он срочно направил конных гонцов по Аппиевой и Латинской дорогам разузнать, насколько правдивы невероятные слухи, наполнившие ужасом сердца римлян. Новость, которую они ему принесли, – «Больше нет никакой армии!!!» – заставила похолодеть и такого закаленного старика, каким, безусловно, был Квинт Фабий Кунктатор. И все же он сумел собрать всю волю в кулак и перво-наперво успокоить собравшихся сенаторов: «Вздор! Все не могли погибнуть!! Хоть кто-то должен был спастись!!!» Первым его действием было обуздать растущую панику среди римлян (особенно римлянок!) и восстановить порядок в городе. Поскольку почти в каждой семье кто-то из родных или близких находился в рядах исчезнувшей армии, то приказ Фабия был отрезвляюще суров: «Не пускать замужних женщин на улицы – пусть остаются в своих домах и не сеют панику. Сохранять на улицах тишину. Арестовывать всех распространителей слухов. Каждый гражданин Рима должен ждать у себя дома касающейся его информации». На пиршества и игры был наложен запрет. Никому не было разрешено отлучаться из города – за его границей проходил последний рубеж обороны, и у всех ворот появились стражники. С целью предотвратить бегство охваченных страхом семей Фабий запретил оглашать списки потерь. Когда они все же стали известны, женскому отчаянию не было предела. Почти все женщины облачились в траур, оплакивая павших отцов, мужей, братьев, и упрекали тех, кто этого не делал. Все считали, что, истребив огромную римскую армию, враг поспешит осадить город: ведь только это и оставалось сделать для завершения войны.
И вот уже от дома к дому, от двери к двери понесся зловещий шепот: «Hannibal ad portas!!!» (Ганнибал у ворот… Рима!)
…Кстати, как всегда это бывает – пророчества и знамения вспоминаются только в дни неудач и трагедий – в Риме все вспомнили о древнем этрусском предании, гласящем: «Римляне! Избегайте реки у Канн; пусть иноземцы не принудят вас там вступить в бой!» Так или иначе, но враг понудил Рим к сражению именно у… Канн, и катастрофа случилась! Впрочем, это всего лишь предание, достоверность которого определяется политической конъюнктурой момента. Так было, так есть, и так будет во все времена…
Незамедлительно был послан к Дельфийскому оракулу Квинт Фабий Пиктор с вопросом, что делать дальше и какие жертвы приносить богам. Две римские жрицы Весты (весталки Опимия и Флорония, кажется, так их звали?!), уличенные в нарушении обета целомудрия и прелюбодеянии (Флорония даже умудрилась забеременеть), были объявлены причиной страшной катастрофы под Каннами, посланной за это прегрешение на римлян разгневанными богами.
Дававшие обет сохранять девственность еще в 6—10-летнем возрасте, эти девы из знатных семей занимали в римском обществе совершенно особое положение. В течение 30 лет они должны были исполнять жреческие обязанности в храме Весты. Они поддерживали в нем вечный огонь и выпекали специальные хлебцы для религиозных празднеств и церемоний. В этом храме хранился особо почитаемый культовый предмет – большой возбужденный фаллос. Поскольку весталка соблюдала строгий обет целомудрия, то она пользовалась исключительными почестями и привилегиями, в том числе ее личность была неприкосновенной (тот, кто обижал их, осуждался на смерть) или если навстречу ей вели на казнь преступника, ему даровали жизнь. Весталки не были изолированы от римского общества и даже принимали участие в вечеринках. По истечении службы в храме весталки могли выйти замуж, хотя пользовались этим правом немногие. Но и спрос с них был столь же чрезвычайный. Так, если они теряли обязательную для них девственность, их зарывали живыми в землю.
Поскольку Флорония успела покончить с собой, то по обычаю зарыли живой в землю у Коллинских ворот только Опимию. Любовник одной из жриц-прелюбодеек был публично насмерть забит… солеными розгами. Этим человеческим жертвоприношением дело не ограничилось, и живыми в землю оказались закопаны галльские мужчина и женщина, грек и гречанка.
…Между прочим, предсказания в ту эпоху играли огромную роль, и ответ Дельфийского оракула одних – римлян – должен был морально поддержать, других – пунов и их предводителя – озадачить, а третьих – италийских союзников Рима – предостеречь от немедленного перехода на сторону победоносного карфагенского полководца. Вердикт именно из Дельф, а не из римских святынь должен был показать всем (в первую очередь наемникам Одноглазого Пунийца!), что в Каннах война отнюдь не закончилась и авторитетнейший греческий оракул не сомневается в победе римского оружия над чужеземным агрессором…
Покончив с умиротворением богов и преодолев первый порыв отчаяния, римляне со своим обычным упорством снова изготовились к борьбе. Тем более, что было получено письмо от Гая Теренция Варрона, извещавшее не только о гибели Эмилия Павла, но и о сборе под его началом остатков разгромленной армии под Канузием, и самое главное – Ганнибал все еще под Каннами и, судя по всему, идти на Рим… не готов!!!
Эта новость была сродни «бальзаму на израненную душу» горожан Рима.
«Танцевать начали от печки»: как и после трагедии на берегах Тразименского озера, в римском сенате пришли к выводу, что Рим снова нуждается в диктатуре. На этот раз выбрали не столь харизматическую личность, каким, несомненно, был Квинт Фабий Кунктатор, а более ординарную фигуру – Марка Юния Пера, бывшего консула 230 г. до н. э. и цензора 225 г. до н. э. Начальником конницы оказался Тиберий Семпроний Грах, в прошлом – эдил.
И только потом занялись восстановлением своей уже не раз поверженной «военной машины»!
В считаные недели было вооружено 4 новых легиона и тысяча кавалеристов, набранных из граждан всех возрастов, включая 17-летних (и даже младше!) подростков и тех, кто все же сумел спастись после Канн. А последних, судя по всему, было не так уж и мало! Вспомним хотя бы отряды Варрона и Публия Корнелия Сципиона Младшего?! В армию вступили даже 8 тысяч рабов, специально выкупленных для этого, и 6 тысяч осужденных – от уголовников до должников. Им были обещаны свобода и прощение. Дело дошло до того, что 3-й Морской легион пришлось перебросить на защиту Латинской дороги. Если в открытом поле эта 25-тысячная армия, конечно, не могла соперничать с карфагенской, то за стенами города была в состоянии защищаться долго и упорно.