Наутро, когда я, выспавшийся и в прекрасном настроении, вышел во двор, меня сразу позвали к князю. Тот, хмурый, явно больше не ложившийся, испытующе посмотрел на меня.
– Откуда ты все знаешь, герцог?
– Все только Господу нашему ведомо, – отвечал я ему, – а я знаю далеко не все, хоть о многом и догадываюсь. Заруцкий?
– Он, собака! Но как ты про то понял?
– Ну посуди сам, Дмитрий Михайлович. Покушался на тебя казак, но не запорожец, а донец. Они, конечно, одного поля ягоды, но их особо не перепутаешь, а Заруцкий у них атаманил. К тому же Гонсевскому понятно, что хоть с тобой, хоть без тебя ополчение все одно к Москве пойдет, а вот Заруцкому именно ты поперек горла. Он ведь тебя прельщал очередному самозванцу поклониться? Прельщал! Ему ведь что главное – чтобы признали «царя Дмитрия» и царицу Марину с ее выродком, которого он как бы не сам ей и заделал. А пока ты во главе ополчения, этому не бывать. Так-то вот!
Через два дня ополчение вышло из Ярославля и направилось в сторону Москвы. Впереди с развернутыми знаменами двигалась дворянская конница. Пройдет двести лет, подумалось мне, и дворянство превратится в сословие-паразита, сидящее на шее страны и сосущее из него соки. Практически ничего не давая государству, это надменное сословие будет цепляться за свои привилегии и в конце концов доведет Россию до кровавого хаоса революции. Но пока, слава богу, до этого далеко, и идут дворяне, боярские дети, а то и просто однодворцы, в одном строю. Одни идут в окружении боевых холопов, одетые в крепкие брони и на ладных конях. Особенно хорошо снаряжены дворяне из Смоленской и Вяземской земли. Их латы не уступят доспехам польской гусарии, на поясах добрые карабеллы, а в ольстрах пистолеты. Чуть хуже обстоят дела у дворян с южных границ царства. Они в кольчугах, на поясах у них частенько трофейные татарские сабли или турецкие ятаганы. Вместо пистолетов к седлам приторочены саадаки с луками и стрелами. Близость степи диктует им и снаряжение, и тактику его применения. Совсем плохи дела у дворян из центра России. Бесконечная Смута разорила их земли, и не с чего им иметь хорошее оружие или дорогих коней. Идут кто в чем горазд. Иной в дедовской кольчуге и шишаке, какие перестали носить еще во времена стояния на Угре. Другой с пищалью, купленной на деньги, собранные жертвовавшими на ополчение, но босиком. У третьего такая древняя кляча, что и неведомо, довезет ли она своего седока до Москвы. Отдельно идут татарские и башкирские мурзы. Хотя еще живы старики, помнящие погром Казани войсками Ивана Грозного, – их внуки не пожелали вспоминать прошлые обиды, а встали под знамена ополчения. Потом по разбитой дороге пылит пехота – сначала немногочисленные стрельцы идут довольно стройными рядами. На спинах у них помимо мешков с припасами на перевязях висят бердыши, а страхолюдного вида пищали лежат на плечах. В прежние времена стрельцы тоже отправлялись в походы верхом, разве что на одной лошади, а не одвуконь, как должны дворяне. А вот сражаются стрельцы только в пешем строю, обычно за стенами гуляй-города. Но теперь, как говорится, не до жиру, и стрельцы движутся пешком. Единственное исключение – это полусотня Анисима, но они идут вместе с рейтарами Аникиты. Дальше следует так называемая «посоха» – поверстанные в войско крестьяне. Из оружия у них разве что рогатины и топоры с дубинами. Впрочем, главное их оружие – это лопаты и кирки. Задача «посохи» – производить инженерные работы. Строить острожки, подводить к вражеским стенам подкопы, изготавливать осадные орудия, или, как их еще называют, пороки. Последними везут пушки. Пушек немного, но, на мой взгляд, орудия весьма недурны. Верховодят у пушкарей бежавшие из разоренной Москвы мастеровые с пушечного двора во главе с крепким еще стариком Андреем Чоховым. Когда-то именно он отлил знаменитую царь-пушку, ставшую потом одним из символов Москвы, да и всей России. Жаль только, что орудия их великоваты и по полю боя их не покатаешь, как это делали мои мекленбуржцы. Вспомнив о своем полку, я немного погрустнел.
– Что зажурился, светлый князь? – обратился ко мне сидящий неподалеку на невысоком мохноногом коньке Кузьма Минин. – Али не по нраву тебе войско наше?
Посадский староста, выдвинувшийся в руководители ополчения, смотрел на меня, хитро улыбаясь. Мы с ним почти друзья, почти – потому что я все-таки аристократ, и он свое место помнит. Но Аникита, явившийся в Нижний Новгород, скрупулезно выполнил мой наказ «поклониться князю Пожарскому и посадскому старосте Минину», добавив еще и пророчество про боярскую думу. Как говорится, доброе слово и кошке приятно, и Минин оказанной ему чести не забыл. Именно Кузьма руководит всем огромным хозяйством ополчения. Именно благодаря ему все воины сыты, а у их коней есть овес. Заодно с воинами сыты и мы с Казимиром, а также и наши кони.
– Нет, что ты, Кузьма Минич, войско справное. Как узнают поляки, какие бравые вояки на них идут, того и гляди разбегутся кто куда, – усмехнулся я в ответ.
– Эх, князь, и не совестно тебе смеяться над нами. На последние гроши земля Русская собрала воев, а ты зубы скалишь.
– Господь с тобой, Кузьма, не смеюсь я. И в войске вашем не сомневаюсь, а твердо знаю, что побьете вы ляхов. Крови, правда, прольем много – и своей, и чужой.
– А иначе нельзя! – посерьезнел Минин.
– Нельзя, – согласился я.
– Но ведь с нами ты, светлый князь, – вновь улыбнулся мой собеседник, – а ты, говорят, удачлив.
– Вы бы и без меня справились, однако я что-нибудь придумаю. Уж будь уверен, Кузьма, я постараюсь.
Лето было в разгаре, когда мы подошли к разоренной Москве. Ничто не напоминало будущего мегаполиса в этих дымящихся развалинах. Местные жители давно бежали из разоренного города. Жилища их большей частью сгорели в пожарах, а то, что пощадил огонь, пошло на строительство многочисленных острожков. Поляки держали оборону в Кремле и Китай-городе, а с запада им на выручку шел Ходкевич. Уж не знаю, где литовский гетман добыл припасы взамен погибших в огне, но он справился.
Основные силы ополчения остановились у Троице-Сергиевой лавры, где их торжественным колокольным звоном встречал архимандрит Дионисий. Потом был торжественный молебен, где все войско истово молилось о даровании победы. Наши передовые отряды в это время уже вступали в столицу. Одним из таких отрядов стал мой бывший рейтарский регимент во главе с Вельяминовым. Так уж случилось, но я вызвался идти вместе с ними. Трудно сказать, какая нелегкая понесла меня вперед, но долгий поход мне наскучил, и шило в известном месте в который раз не давало покоя своему обладателю. Соблюдая известную осторожность, мы продвигались меж развалин некогда цветущего города. Среди нас было немало бывших жителей стольного града, а также людей, бывавших в Москве прежде. Не раз они, узнавая среди развалин дорогие им прежде места, угрюмо стискивали зубы и сжимали рукояти сабель.
– Княже, – привлек мое внимание Аникита, – дозволь с тобой переговорить.
Я обернулся к нему и увидел, что он стоит рядом со своим закадычным дружком Анисимом, и оба испытующе смотрят на меня. Пожав плечами, я двинулся к ним, а за мною тронул коня мой верный Казимир.
– Наедине, герцог-батюшка, – подал голос Анисим.
Я, оглянувшись на Казика, извиняюще улыбнулся и попросил:
– Казимир, дружище, осмотрись тут кругом, а то на этих рейтар нет никакой надежды.
Тот в ответ понимающе кивнул и, дав коню шенкелей, ускакал.
– Ну говорите, чего удумали? – спросил я у них.
Аникита с Анисимом помялись, посмотрели друг на друга по несколько раз, но, видно, никак не могли решиться.
– Да что вы мнетесь, ровно девка перед сеновалом? – не выдержал я.
– Тут такое дело, герцог-батюшка, – взял дело в свои руки стрелецкий полусотник. – Ты не прогневайся на нас, а только хотим мы знать – что дальше будет?
– Я тебе что, гадалка или пророк?
– Прости, княже, – прогудел Аникита, – а только ты иной раз такие вещи знаешь, что никакому пророку не ведомо. И потому мы тебя спрашиваем – ну погоним мы ляхов, а дальше что?
– Как – что? Сперва их погнать надобно, ну а потом, известное дело, соберете земский собор да и выберете себе нового царя. Ну а там постепенно все успокоится, вернете земли потерянные. Не все и не сразу, но вернете. Москва вот отстроится, станет еще краше прежнего. Чего вам еще?
Аникита решительно махнул рукой, как будто человек, на что-то решившийся, и горячо заговорил:
– Прости, князь, если что не так скажу, а только когда на соборе выбирать царя начнут, мы с Анисимом тебя кричать будем.
– Чего? – обалдело протянул я. – Ты ополоумел, поди!
– Подожди, герцог-батюшка, не лайся, – заговорил Анисим. – Ну сам посуди, на что нам этот барчук квелый Миша Романов? Да и жив ли он еще. Сказывают, ляхи в Кремле уже с голодухи друг дружку есть начали, и если так, то и Мишу, и инокиню Марфу, поди, схарчили давно, прости меня господи! – закончил полусотник, перекрестившись.
– Эко вы хорошо придумали, а меня спросить забыли! А мне это все зачем?
– Как это – зачем? – удивленно переспросил Анисим. – Нешто царем быть хужее, чем герцогом?
– Господи, да что же это такое! На шапку Мономаха кто только не зарился, меня вот только не хватало. А то, что я веры лютеранской, забыли, поди?
– Большая беда! Перекрестишься за-ради такого дела.
На мое счастье, вернулся Казимир и прервал этот начавший меня раздражать разговор.
– Мой герцог, поляки! – доложил он результаты своей разведки.
– Где, сколько, пешие, конные?
– Здесь недалеко, в основном пешие. Лошадей немного, всего с десяток, и видать, что давно не кормленные. Пеших десятков примерно семь.
Выбравшиеся в поисках съестного из Кремля поляки хотя и сторожились, все равно атака рейтар стала для них полной неожиданностью. Лишь единицы попытались дать нам отпор, остальные бросились бежать и тут же попались зашедшим с тыла стрельцам Анисима. У поляков не было никаких шансов – стрельцы стали наковальней, о который рейтарский молот разбил их разрозненное сопротивление. Улизнуть никому не удалось, за исключением одного, лошадь которого была немного лучше прочих. Пока мои бывшие подчиненные, разозленные видом разоренной Москвы, рубили угодивших им в руки врагов, я погнал своего коня за убегавшим шляхтичем. Будь его лошадь в лучшей форме – он легко ушел бы от моего довольно тяжелого мерина, но бескормица сделала свое дело, и я потихоньку его догнал.